В середине дня приходят новости: от силы пятьдесят трупов. Но сколько бы их ни было, осознать такое непросто. Комната с красными стенами уменьшается в размерах, становится тесной. На двери тот же засов, что запирал ее два года назад, когда женщины шли маршем на Версаль.
– Откровенно говоря, – сказал Дантон, – нам давно пора убраться отсюда подобру-поздорову. Когда Национальная гвардия поймет, что натворила, начнут искать виновных. Проще всего обвинить авторов петиции, – он тяжело вздохнул, – а это не кто иные, как мы с вами. – Может быть, кто-то выстрелил из толпы? Что это было? Паника?
– Нет, – сказал Камиль. – Я верю Марату. Я верю вашим предупреждениям, все было подстроено.
Дантон покачал головой. Принять это было нелегко. Поиск нужных слов, бесконечная переделка предложений, редактирование и опять редактирование, перемещения петиции между якобинцами и Национальным собранием… а закончилось все быстро, глупо, кроваво. Он думал, что адвокатская тактика пригодится, что насилие можно использовать только в крайнем случае. Он играл по правилам – почти всегда. Еще недавно он не переходил границ закона. И он ожидал, что Лафайет и Байи поступят так же. Нет ничего плохого в правилах, если нужно сдержать толпу, но мы движемся навстречу миру, в котором правила придется переписать, и то ли еще будет.
Камиль сказал:
– Патриоты увидели в петиции новую возможность. Кажется, Лафайет тоже. Только для него это была возможность бойни.
Все понимали, Камиль говорит как журналист. В жизни никогда не бывает такой кристальной ясности, но теперь то, что случилось, обрело имя на годы вперед: «Бойня на Марсовом поле».
Дантона захлестнул гнев. В следующий раз он применит тактику быка, тактику льва, но сейчас ему оставалась только тактика бегущей крысы.
Ближе к вечеру. Анжелика Шарпантье в своем саду в Фонтене-су-Буа, на руке корзинка с цветами. Она пыталась держаться с достоинством, но больше всего ей хотелось упасть на колени посреди салатной грядки и задать слизням трепку. Жара, грозовые раскаты в воздухе: так трудно держать себя в руках.
– Анжелика?
Солнце заслонила черная узкая тень.
– Камиль? Что вы здесь делаете?
– Мы можем войти в дом? В течение часа появятся другие. Не обижайтесь на Жоржа, но он решил, что здесь самое надежное место. В Париже бойня. Лафайет расстрелял толпу, которая праздновала годовщину взятия Бастилии.
– Как Жорж, не ранен?
– Разумеется, нет. Вы же его знаете. Но нас ищут национальные гвардейцы.
– Они сюда не придут?
– У нас в запасе несколько часов. В городе беспорядки.
Анжелика оперлась на его руку. Это не та жизнь, о которой я мечтала, думала она. Не та жизнь, о которой я мечтала для Габриэль.
Пока они шли к дому, она стянула льняную косынку, которой прикрывала от солнца шею, пригладила волосы. Сколько человек мы ждем на обед? Людей нужно накормить. Казалось, город отсюда в тысячах миль. В это время дня смолкли даже птицы, и тяжелый неподвижный аромат висел над садами.
Навстречу с искаженным тревогой лицом спешил ее муж Франсуа. Несмотря на жару, он был, как всегда, собран и опрятен. Без сюртука, но при галстуке, в аккуратном каштановом парике, не хватало только перекинутой через руку салфетки.
– Камиль?
На миг Камилю показалось, что пяти лет как не бывало. Ах, если бы снова оказаться в прохладном и гулком кафе «Эколь»: крепкий кофе, стройная Анжелика, мэтр Вино, рассуждающий о жизненном плане.
– Черт, – пробормотал он, – знать бы, куда мы движемся.
Весь вечер они подтягивались один за другим. У Камиля было преимущество: когда явился Дантон, он уже сидел на террасе, читал Новый Завет и попивал лимонад.
Фабр принес весть, что Франсуа Робера видели живым. Лежандр рассказывал о снующих по округу кордельеров патрулях, разбитых печатных станках, тушах, унесенных из его лавки стервятниками, налетевшими вслед за патрулями.
– Бывают дни, – рассуждал мясник, – когда моя любовь к суверенному народу меркнет.
Он видел, как молодого журналиста Прюдома, избитого национальными гвардейцами, унесли, и выглядел он при этом неважно.
– Я хотел было пойти за ними, но вы велели нам не рисковать, верно?
Он по-собачьи заглянул в глаза Дантону, ожидая одобрения.
Дантон сухо кивнул.
– Чего они хотели от Прюдома?
– В спешке они думали, что схватили Камиля, – сказал Фабр.
– Камиля я бы не бросил, – заметил Лежандр.
Камиль поднял глаза от Евангелия от Матфея.
– Черта с два.
Бледная испуганная Габриэль прибыла с багажом, достаточным, чтобы выдержать осаду.
– Ступай на кухню, – велела дочери Анжелика, выхватывая поклажу у нее из рук. – Займись овощами. Даю тебе пять минут, чтобы умыться, и за дело.
Жалеть – только хуже будет, пробормотала она про себя, надо занять ее делом, отвлекать разговорами.
Но Габриэль была не в состоянии даже лущить фасоль. Она присела за кухонный стол, держа Антуана на коленях, и залилась слезами.
– Послушай, он жив, – сказала ее мать. – Жив и строит планы. Худшее позади.
Слезы продолжали катиться из глаз Габриэль.
– Ты снова ждешь ребенка, да? – спросила Анжелика.
Она прижала к себе дочь, которая всхлипывала и икала, она гладила ее по волосам и горячечным, словно в лихорадке, щекам. Как не вовремя, думала она. Малыш Антуан заплакал. С террасы доносился мужской смех.
Юмор висельников, подумала Анжелика. Кроме Жоржа, на которого всегда можно было положиться, никто из гостей не выказал особого аппетита. Утку не доели, соус загустел, овощи стыли на тарелках. Фрерон прибыл последним, покрытый синяками, дрожащий, утративший способность связно изъясняться. Чтобы развязать ему язык, пришлось его напоить. Его схватили на Новом мосту и начали избивать. Мимо проходил кто-то из батальона кордельеров. Его узнали, вмешались, отвлекли внимание на себя, и ему удалось сбежать. Иначе меня забили бы до смерти, сказал Фрерон.
– А кто-нибудь видел Робеспьера? – спросил Камиль.
Все замотали головой. Камиль взял со стола нож и принялся задумчиво водить пальцем по острию. Вероятно, Люсиль на улице Конде, она умница и не останется одна в квартире. Два дня назад она спросила: что мы решили с обоями, и да, нужен ли нам новый трельяж? Он ответил: Люсиль, задай мне серьезный вопрос. Теперь он чувствовал, что это и был серьезный вопрос.
– Я возвращаюсь в Париж, – сказал Камиль, встав из-за стола.
Последовало короткое молчание.
– Почему бы вам просто не пройти на кухню и не перерезать себе горло? – спросил Фабр. – Мы закопаем вас в саду.
– Бросьте, Камиль. – Анжелика, перегнувшись через стол, положила руку ему на запястье.
– Одна речь, – сказал он. – Перед якобинцами – тем, что от них осталось. Просто подтвердить наши намерения. Не утратить контроль над ситуацией. И потом я должен найти жену, найти Робеспьера. Я вернусь быстро, ничего со мной не случится. Я знаю тайные тропы Марата.
Все смотрели на него онемело, открыв рот. Сейчас, в мирное время, эти люди успели забыть, как он усмирял полицейских в Пале-Рояле, как размахивал пистолетом с риском выстрелить в себя. Ему и самому в это не верилось – сейчас, в мирное время. Но отступать было поздно. Теперь он Фонарный прокурор. Ему не выйти из этой роли, он в списке персонажей и не будет заикаться, раз это не положено по сценарию.
– На пару слов, наедине. – Дантон кивнул в сторону двери, которая вела в сад.
– Какие тайны между братьями? – лукаво спросил Фрерон.
Никто не ответил. Молча, сохраняя уважение к всеобщему унынию, Анжелика начала собирать со стола тарелки. Габриэль что-то пробормотала и выскользнула из комнаты.
– Куда вы? – спросил Камиль.
– В Арси.
– За вами туда придут.
– Придут.
– А что потом?
– Англия. Как только… – Дантон тихо выругался. – Давайте смотреть правде в глаза, возможно, никуда. Не возвращайтесь в Париж. Останьтесь на ночь – придется рискнуть, но нам нужно выспаться. Напишите тестю, пусть приведет ваши дела в порядок. Вы составили завещание?
– Нет.
– Так составьте, и Люсиль напишите. Завтра на рассвете мы отправимся в Арси. Отсидимся там неделю-другую, потом рванем к побережью.
– Я не силен в географии, – сказал Камиль, – но не лучше ли рвануть к побережью прямо отсюда?
– Мне нужно кое за чем присмотреть, подписать бумаги.
– Только попробуйте оттуда не вернуться.
– Не тратьте время на споры. Женщины присоединятся к нам, как только это станет возможным. Вы даже можете переправить через море вашу тещу, если вам без нее не обойтись.
– Думаете, англичане нам обрадуются? Встретят нас в Дувре банкетом и военным оркестром?
– У нас есть связи.
– Есть-то есть, – сказал Камиль с горькой усмешкой, – но где Грейс Эллиот, когда она вам нужна?
– Мы будем передвигаться под вымышленными именами. У меня готовы документы, осталось сделать такие же для вас. Будем представляться торговцами – то, чего я не знаю о прядении хлопка, и знать не стоит. А когда доберемся до Англии, разыщем сторонников, место, где жить, – деньги найдутся… В чем дело?
– Когда вы все это придумали?
– На пути сюда.
– Но как гладко вы излагаете… Бога ради, это и было вашей конечной целью? Получать выгоды, когда все идет гладко, а как только запахнет жареным, улизнуть? Хотите жить в Хэмпшире как джентльмен, вести хозяйство? Это самая дерзкая ваша мечта.
– А что вы предлагаете?
У Дантона болела голова, и от разговора с Камилем боль только усиливалась. Я тебя знаю, хотелось сказать ему, я помню, как ты трясся от страха.
– Не могу поверить, – теперь голос Камиля дрожал, – что вы решили бежать.
– Но в Англии мы можем начать все сначала. Составить планы.
Камиль смотрел на него с печалью. В его лице была не только печаль, но Дантону было недосуг об этом размышлять – мысль о том, чтобы начать все сначала, изнуряла его.
– Уезжайте, – сказал Камиль, – а я останусь. Буду прятаться, сколько придется. Когда решу, что это безопасно, я вам напишу. Надеюсь, вы вернетесь. Меня гнетут сомнения, но, если вы пообещаете, я поверю. Раз нет другого способа. Если не вернетесь, я приеду в Англию за вами. Без вас мне тут не справиться.