– Вероятно, вы догадались, – сказала Габриэль. – Я снова беременна.
– О Габриэль!
– Обычно в таких случаях поздравляют, – мягко промолвила она.
– Но так скоро! – простонала Люсиль.
– А чего вы хотели? – пожала плечами Луиза Робер. – Ты либо рожаешь, либо используешь английский плащ, выбирай.
– Что такое английский плащ? – спросила Габриэль, обводя обеих стеклянным взглядом.
– Хватит вам! – воскликнула Луиза с презрением. – Что такое de facto? Что такое английский плащ? Ох уж эти мне благородные дикарки!
– Простите, – сказала Габриэль, – но я не в состоянии поддерживать этот разговор.
– И не надо, – сказала Люсиль. – Реми знает все об английских плащах, но у женатых они не в ходу. Предположу, что в особенности у Жорж-Жака.
– Мы не горим желанием слушать ваши предположения, мадам Демулен, – сказала Луиза. – Особенно в этом вопросе.
Слезинка задрожала на ресницах Габриэль.
– Вообще-то, я не против быть беременной. Он всегда радуется. И к этому привыкаешь.
– Если так пойдет, вы родите восьмерых, девятерых, десятерых, – сказала Луиза. – Когда срок?
– Думаю, в феврале. Еще не скоро.
– Идите домой, поспите пару часов.
Мятущееся пламя факелов в три часа ночи, ругательства бойцов, скрип и грохот орудийных лафетов.
– Поспать? – переспросил Камиль. – Приятное разнообразие. Вы будете во дворце?
Дантон дохнул перегаром ему в лицо.
– Что мне там делать? Национальные гвардейцы подчиняются Сантерру, у нас есть Вестерманн, предоставим действовать профессионалам. Когда-нибудь я сумею внушить вам, что не стоит идти на неоправданный риск?
Камиль прислонился к стене и закрыл лицо ладонями.
– Толстые адвокаты сидят в конторах, – сказал он. – Как это возбуждает.
– Это возбуждает любого нормального человека, – сказал Дантон. Ему хотелось взмолиться, только бы все закончилось хорошо, только бы у нас получилось, только бы дожить до рассвета. – Господи, Камиль, да ступайте вы домой. И я решительно возражаю против того, чтобы вы перевязывали волосы этой тряпкой.
Маркиз де Мандат был допрошен новой Коммуной и заперт в мэрии. На рассвете Дантон решил, что узника следует перевести в тюрьму Аббатства. Он стоял у окна и смотрел, как дюжий гвардеец ведет его вниз по ступеням.
Он кивнул Россиньолю. Тот высунулся из окна и застрелил маркиза.
– С меня довольно, – сказала Люсиль, – сменим декорации.
Три женщины, захватив кое-какие пожитки, заперли двери и спустились в Кур-дю-Коммерс, направляясь в комнаты Люсиль, где им снова предстояло стать узницами, только на новом месте, Улицы были пусты, воздух свеж и почти прохладен. Жара начнется через час. Я никогда не чувствовала себя такой живой, думала Люсиль. Бедная, обманутая корова привалилась к моему правому плечу, ведьма с птичьими костями – к левому. Одна чересчур тяжелая, другая невесомая – на ступенях Люсиль пришлось направлять их шаги.
При виде женщин служанка Жанетта старательно изобразила изумление.
– Постели мадам Дантон, – распорядилась Люсиль.
Жанетта, уложив Габриэль на диван в гостиной, подоткнула ей одеяло. Габриэль, которой хотелось, чтобы в кои-то веки с ней нянчились, откинула голову на подушки, пока Луиза Робер вынимала шпильки из волос, и они теплой тяжелой волной падали на подлокотник и ковер. Люсиль принесла гребень и, преклонив колени, словно грешница, принялась расчесывать длинные пряди наэлектризованной гривы. Габриэль лежала, закрыв глаза, воин, выбывший из строя по ранению. Луиза Робер устроилась на синей кушетке и подобрала ноги. Жанетта принесла ей одеяло.
– Ваша мать очень ценит этот предмет мебели, – заметила Луиза, обращаясь к Люсиль. – Она всегда говорила: никогда не знаешь, когда он пригодится.
– Если что-нибудь понадобится, зовите меня.
Люсиль направилась в спальню. По пути она сделала крюк, чтобы прихватить бутылку, в которой оставалось дюйма на три выдохшегося шампанского, и уже собралась глотнуть, но сообразила, какое оно гадкое. Казалось, бутылки откупоривали неделю назад.
От одной мысли ее замутило. Сзади возникла Жанетта, и от неожиданности Люсиль подпрыгнула.
– Прилягте, милая, – сказала служанка. – Незачем стоять столбом.
Суровая складка вокруг ее губ говорила: вы же знаете, я тоже люблю вашего мужа.
В шесть часов вечера король решил устроить смотр Национальной гвардии. Он спустился во внутренний двор дворца. На короле был темно-лиловый сюртук, шляпу он держал под мышкой. Затея оказалась неудачной. Дворяне перед входом в его покои падали на колени, когда он проходил мимо, и бормотали клятвы верности, но гвардейцы оскорбляли его, а канонир потряс кулаком прямо перед королевским лицом.
Улица Сент-Оноре.
– Позавтракаете? – спросила Элеонора Дюпле.
– Вряд ли, Элеонора.
– Макс, почему вы не едите?
– Я никогда не ем в это время дня, – сказал Робеспьер. – Обычно с утра я отвечаю на письма.
В дверях возникла Бабетта. Круглое заспанное лицо.
– Отец прислал вам это. Дантон подписывает прокламации в мэрии.
Робеспьер позволил бумаге лечь на стол. Он не взял ее в руки, просто прочел подпись глазами: «От имени народа – Дантон».
– Значит, Дантон теперь говорит от имени народа? – спросила Элеонора, заглянув ему в лицо.
– Дантон – настоящий патриот. Только не понимаю, почему он до сих пор за мной не послал.
– Они не смеют рисковать вашей жизнью.
Робеспьер поднял глаза:
– Нет, дело не в этом. Думаю, Дантон не хочет… как бы сказать?.. не хочет, чтобы я изучал его методы.
– Все может быть, – согласилась Элеонора. Какая разница? Она скажет все, что угодно: все, что удержит в стенах дома Дюпле, все, что позволит его сердцу биться завтра, послезавтра и в другие дни.
Вероятно, на часах было семь утра, когда патриоты подтащили ко дворцу большие орудия. Кроме пушек, там были все виды вооружения, которыми располагала повстанческая Коммуна: ружья, шпаги, сабли и ряды священных пик. Тысячи повстанцев затянули «Марсельезу».
Людовик: Чего они хотят?
Камиль проспал час, преклонив голову к плечу жены.
– Дантон. – Редерер поднял глаза на фигуру, загородившую дверной проем. – Дантон, вы пьяны.
– Я пью, чтобы не спать.
– Чего вы хотите? – От меня, хотел сказать Редерер. На его лице явственно читался страх. – Дантон, я не роялист, что бы вы ни думали. Я был в Тюильри, потому что это мой долг. Надеюсь, вы и ваши командиры знаете, что делаете. Вы должны понимать, начнется резня. Швейцарцы будут сражаться до последнего солдата.
– Мне говорили, – сказал Дантон. – Я хочу, чтобы вы вернулись.
– Вернулся? – Редерер изумленно взирал на него.
– Я хочу, чтобы вы вывели оттуда короля.
– Вывел?
– Хватит повторять за мной, болван. Я хочу, чтобы вы вывели короля и убедили его сдаться. Я хочу, чтобы вы вернулись и сказали Людовику и Антуанетте, что если они не покинут дворец, то погибнут в течение ближайших часов. Они должны прекратить сопротивление и сдаться на милость Национального собрания.
– Вы хотите их спасти? Я вас правильно понял?
– Кажется, я выразился достаточно ясно.
– Но как мне их убедить? Они не станут меня слушать.
– Вы должны сказать им, что, если толпа ворвется во дворец, я буду не в силах ей помешать. Сам дьявол их не спасет.
– Но вы действительно хотите их спасти?
– Как же вы мне надоели. Мы любой ценой сохраним жизнь королю и дофину. Остальные не так важны, хотя мне не по душе, когда обижают женщин.
– Любой ценой, – повторил адвокат, очевидно придя к какому-то заключению. – Дело в цене, Дантон. Теперь я понимаю.
Дантон стремительно прошел через комнату, дернул Редерера за лацкан и обхватил за шею.
– Вы выведете короля из дворца или ответите передо мной. Я буду следить за вами, Редерер.
Задыхаясь, Редерер вцепился в руку Дантону. Комната плыла у него перед глазами. Я умру, успел он подумать, силясь вдохнуть, и кровь шумела у него в ушах. Дантон швырнул его на пол.
– Это был первый пушечный выстрел. Они атакуют дворец.
Приподнявшись на одной руке, Редерер разглядывал массивную фигуру Дантона и его взбешенное лицо.
– Немедленно выведите их из дворца.
– Щетку для одежды, – сказал Камиль. – Мы должны выделяться из толпы. Так считает Дантон. – Он перекинул трехцветную ленту через плечо. – Я выгляжу представительно?
– Можешь отправляться пить утренний шоколад с герцогинями, если они еще остались. Что там?
Уже долгое время Люсиль не могла стереть с лица выражение страха.
Луиза и Габриэль ждали новостей. Когда Камиль вернулся, он был не слишком разговорчив.
– Жорж-Жак намерен оставаться в мэрии, хочет управлять событиями оттуда. Франсуа тоже там, в соседнем кабинете.
Луиза:
– Ему ничто не угрожает?
– Что ж, если не считать великого землетрясения, и солнца, мрачного, как власяница, и луны, как кровь, и неба, как свиток, и семи ангелов, вострубивших семь казней, – к чему, согласитесь, нам не привыкать, – то ему совершенно точно ничего не угрожает. Мы вздохнем свободно, как только одержим победу.
– А что во дворце? – спросила Габриэль.
– А во дворце сейчас убивают.
Антуанетта. Здесь мы под защитой.
Редерер. Мадам, на вас движется весь Париж. Вы хотите быть виновной в собственной гибели, гибели короля и ваших детей?
Антуанетта. Упаси Бог.
Редерер. Время не ждет, сир.
Людовик. Господа, я прошу вас прекратить любое сопротивление и отступить. Ни вы, ни я больше не властны над событиями. Идемте.
Показания Томаса Блейки, шотландского садовника на службе при дворе Людовика XVI:
Кажется, все готовились к ужасной катастрофе десятого августа, многие хотели перемен и говорили о людях из Марселя, которые собирались напасть на Тюильри. Мы были начеку, Тюильри охраняли швейцарцы, и ожидалось еще больше людей в швейцарском платье, которые встанут на защиту короля. За день до этого мы не подозревали, как все обернется, хотя понимали, к чему идет дело. Вечером девятого мне на ногу со стены упала бутылка, вследствие чего я охромел и вынужден был сесть на террасе, выходящей на Елисейские Поля и Тюильри, откуда около девяти вечера услышал первый пушечный залп, а затем стрельбу и крики. Я наблюдал, как люди бежали туда и обратно по Елисейским Полям, и резня казалась неизбежной, а когда король оставил охрану и отбыл в Национальное собрание, этих несчастных, которые прибыли, чтобы защитить его, и которых он бросил, разорвала толпа. Если бы король о