ед спасителем Хамона. Вместе с ним преклоняла колени армия Воинов Изумруда.
Михе нестерпимо, просто жгуче захотелось до ветру.
Пока он сбегал, пока нашел укромное местечко, пока добрался обратно до шатра, третье отделение уже кончилось. Он так и не узнал чем. Победой над Ночной Ордой у подножия Отца-Древа, надо думать.
Получилось, что из всего спектакля Михе больше всего запомнилось необычное устройство сцены. Она вертелась каруселью, выставляя перед зрителем то игрушечные мосты Хамона, то черепичные крыши Валита, а то и мрачные замки южных лордов. Над ней сменяли друг друга жестяные луна и солнце, плыли облака и порхали эроны-горнисты, возвещавшие начало каждого акта. Когда две куклы встречались, чтобы поговорить, сверху опускалась большая линза. С ней были видны кукольные лица, на которых взаправду двигались губы и открывались глаза.
В общем, чудесная была сцена. Теперь же ее убирали служители под началом горбуна в фиолетовом плаще. Вместо городских стен и крепостных башен они устанавливали белые ширмы, подсвеченные с обратной стороны лампами. Упавший сверху занавес скрыл остальные приготовления.
Спустя короткое время последовало представление театра теней «Ведьма и Часовщик».
Очень быстро Миха почувствовал нарастающую жуть. Не то чтобы его пугала разыгрываемая история — городская легенда о мастере часов и заводных кукол и ведьме, искавшей секрет вечной молодости. Подумаешь, ведьма сварила зелье из Королевы Черепах и навлекла на себя ее проклятие.
Миху пугали сами тени, без видимой причины возникавшие на белых ширмах. Нет, умом-то он понимал, что тени отбрасывают вырезанные из дерева силуэты, которыми управляют спрятанные кукловоды. Но уж больно независимо и правдоподобно двигались тени, совсем-совсем как люди. Еще и тягучая музыка, доносившаяся из-под сцены, и непонятные сквозняки, принявшиеся гулять по шатру. Миха едва досидел до антракта.
На беду в антракте на сцене появился главный постановщик действа. Как возгласил писклявым голосом горбун-зазывала: «Гордость Королевского Театра, Мастер Теней и Иллюзий!» Имя Миха не запомнил.
Мастер Теней оказался высоким, крайне худым господином в черном кафтане с высоким стоячим воротом. У кафтана были рукава с разрезами, свисавшие прямо до пола. Торчавшие из разрезов руки Мастера были обряжены в длинные, по локоть, перчатки. В левой руке он держал масляный фонарь, с помощью которого правой рукой изображал на белой ширме теневые фигуры.
В то время как зал рукоплескал грифонам и мантикорам, которых Мастер изображал ловкими движениями пальцев, Миха перевел взгляд в сторону. И увидел тень Мастера, отложенную в глубь сцены. Пока Мастер удивлял зрителей, тень прохаживалась из стороны в сторону, разминая ноги.
Увиденного было достаточно, чтобы Миха, пресытившись столичным искусством, бросился прочь из красного шатра.
Толпа на площади и не думала редеть. Потолкавшись вокруг шатров, Миха решил, что на сегодня он увидел достаточно. Самое время вернуться домой, проведать Тинкина. Может, повезет напроситься в гости к Друзу.
Однако стоило сыну Атмоса направиться в боковую улицу, уводившую с площади, как на его пути оказалась палатка. А возле палатки, зазывая посетителей, стояла давешняя девочка в трико со звездами.
Ноги Михи примерзли к мостовой.
— Досточтимые граждане и гости Парома, не проходите мимо! — выкрикивала девочка. — Попытайте счастья в тире Старого Охотника!
Тир?
— Что тут у тебя, красавица? — спросил коренастый траппер с зачехленным ружьем за спиной. — Счастье раздаешь даром?
— Даром — какое же это счастье? — дерзко ответила девчонка. — Счастья добиваются. Счастье ценят. А даром досталось — легко рассталось. Да что я тебе рассказываю, стрелок. Не ты ли в тайге за счастьем крадешься, в черный зрак ему метишь? Зайди, испытай руку крепкую да глаз верный. Зайдешь?
— Коль ты зовешь, не откажусь, — нагнул голову траппер. Откинул полог палатки, шагнул внутрь.
— А ты?
Миха не сразу понял, что девчонка обращается к нему. Мало ли вокруг разного народа бродит. Но нет, серые с голубым глаза смотрели в упор на него. Михе стало душно. Он внимательнейшим образом принялся изучать вытоптанный снег у входа в палатку.
— Ну что ты, хороший мой? — спросила девочка, и в голосе ее вдруг прорезалась усталость. Будто хрусталь дал трещинку. — Меня, что ли, испугался? Ты не бойся. Не кусаюсь.
«Не кусаюсь». Будто бы из близкой тундры потянуло ледяным ветром. В руке, отмеченной зубами Сай Олаха, проснулось воспоминание о боли. Миха Атмос понял, как мало осталось в нем от мальчика, не знавшего тайн Гиблого Края. Словно другой, незнакомый человек вырос в нем и готовился теперь взглянуть в волчий оскал мира.
Тот, другой, отодвинул Миху и ответил девочке, тоже знавшей жизнь не понаслышке.
— Я тебя не боюсь. Хорошо ты про счастье сказала.
— Я всем так говорю. Чтобы медяка не жалели.
— И мне скажешь?
Она посмотрела на Миху не так, как раньше. Внутри ее тонкого тела тоже жила другая, и кто знает, какие шрамы таились под тканью, расшитой звездами.
— Тебе не скажу. Ты не все.
— Что ж так?
— По глазам вижу. Медяка не пожалеешь, но и счастья здесь не найдешь. Далеко твое счастье, за лесами, за горами.
— А может, рядом мое счастье? — спросил Миха-другой. — Только руку протяни.
Она покачала головой:
— Не бывает так. Нельзя счастье узнать, когда оно рядом. Сто подошв надо порвать, сто посохов обломать, сто дорог пройти. Лишь тогда ты его вспомнишь и поймешь.
— Но не найду?
— Не найдешь. Далеко оно будет. Дальше, чем теперь, а оно и сейчас не близко.
— Что в этой палатке?
Она прикусила губу, наклонила голову, не отрывая глаз от глаз Михи.
— То, что ты ищешь. Но добыть его будет не просто.
— Я постараюсь, — сказал Миха. И, отодвигая всезнающего другого в сторону, спросил: — Но что же я ищу, если не счастья?
— Ну как же, — девочка откинула перед ним входной полог. — Того же, что ищут все, кто давно затерял следы счастья на волчьих тропах. Ты ищешь силы.
— Ты умеешь стрелять из лука? — спросил Миху Старый Охотник.
В тире-палатке было неожиданно людно. Немало народу, оказывается, гонится за счастьем. Или, как Миха, за силой.
Посетители столпились вдоль сколоченной из досок стойки. За ней, шагах в двадцати, стояла мишень с тремя нарисованными кругами. Из мишени торчали стрелы — во внешнем круге много, в среднем круге поменьше. В последнем, центральном круге и в самом яблоке ни одной. Очередной искатель счастья с руганью опускал лук. В неудачнике Миха узнал траппера, с которым столкнулся перед входом.
— С двадцати шагов попадаю вроде, — ответил Миха.
«Тоже мне траппер, — подумал он. — Лука, небось, не держал в руках».
Старый Охотник, казавшийся вовсе не старым, несмотря на седой парик и наклеенный шрам от медвежьих когтей, усмехнулся.
— Вот это дух, я понимаю. А деньги у тебя есть, молодой господин? Условия у меня простые: стрелять из моего лука, стрела — медяк.
— На пару стрел найду.
«Если точнее, на четыре».
— Очень прекрасно, — потер ладони Охотник. — Поприветствуем нового стрелка, друзья! Как звать тебя, молодой господин?
— Михан, — ответил сын Атмоса. — Михан, сын Алана.
— Поприветствуем Михана, сына Алана!
«Друзья» ответили улюлюканьем и свистом. Ближайший помахал Михе рукой, как старому знакомцу. Миха узнал в нем одноглазого любителя кукольных представлений.
— Ты знаешь, на что мы играем, Михан? — спросил Старый Охотник.
Миха помотал головой. Охотник сунул голову за полог на улицу:
— Азора, — крикнул он. — Покажи Михану нашу гордость.
«Азора». Имя обожгло Миху изнутри. Властно потеснило прочие мысли, засело между бровей. Азора.
Девочка в трико со звездами вошла в палатку. Скользнув за стойку, она наклонилась и тут же выпрямилась. Искатели счастья разразились воплями.
В ее поднятых над головой руках лежал лук.
В тот миг Миха понял древних поэтов, слагавших оды Булаве Озерного Короля и Четырем Мечам его легатов. Не прекрасным девам, не великим подвигам, но боевому железу во всей его суровой простоте.
Нет, не подумайте, в луке Старого Охотники не было ни древности, ни простоты. Он не был похож на длинные луки эронов высотой в человеческий рост. И на луки тангу, изогнутые черным полумесяцем. Его дуга в два локтя длиной блестела стальными накладками, а выгнутые в обратную сторону рога были снабжены круглыми блоками, через которые мастер пропустил тетиву. На ложе был устроен прицел и направляющие для стрелы.
То был лук, впитавший тысячелетнюю науку войны. Совершенный боевой механизм, готовый поспорить на равных с ружьем и паробоем. Миха почувствовал, как у него сохнет во рту. Что медяк! Сын Атмоса затруднялся сказать, на что бы он пошел ради обладания таким чудом.
— Ну, как тебе? — подзадоривал Старый Охотник. — Не жалеешь еще, что зашел, Михан?
Азора, державшая лук над головой, задела Миху взглядом. Теперь и она знала его имя. Но сейчас он почти не думал о ней. Лук завладел его воображением.
— Давай свои стрелы сюда, — сказал он, выкатывая четыре медяка на стойку.
— Сей момент, Михан, — монеты исчезли, как по волшебству.
Вместо них на стойке появились четыре стрелы с белым оперением. Стрелы как стрелы, ничего особенного.
— А вот и лук. Извиняй, Михан, попроще, чем наш приз.
Лук, который Охотник вручил Михе, и вправду был прост. Сын Атмоса покрутил его в руках, подергал тетиву. Вроде в порядке, без скрытых подвохов. Отчего же промахиваются опытные таежные стрелки по такой смехотворной мишени?
— Жаль, крагу не прихватил, — пожаловался Миха, накладывая стрелу.
— Погоди, погоди. Не так быстро, — Старый Охотник дернул рычаг под стойкой. — Вот теперь можешь целиться.
Легко сказать. Из-под потолка опустились и закачались между Михой и мишенью пять здоровенных маятников. У каждого на конце кольцо, через которое должна пролететь стрела.