«Бедные вы мои»
Наина Генриховна не переставала думать о сердце Демидина. Всё закручивалось вокруг этого странного предмета, хранившегося в лежащей в её сейфе шкатулке, который она вот уже много раз доставала и подолгу рассматривала.
Оно снова засветилось в полную силу уже тогда, когда Демидина положили на операционный стол. Он всё ещё был в коме, потом кричал, приходя в сознание, а его сердце снова было прекрасно, и, вглядываясь в мягкие живые лучи, Наина Генриховна понимала, что Демидин не умрёт.
Её собственное уже никогда не будет таким. Она пыталась убедить себя в том, что подобная красота чрезмерна и даже нелепа, но понимала, что завидует.
Однако ей приказали отобрать сердце у Демидина не для того, чтобы им любоваться. А для чего, собственно? Что с ним можно сделать? Присоединить проводом к энергостанции?
Хрупкое ли оно? Наина Генриховна оторвала кусочек бумаги и осторожно прикоснулась им к лучезарной поверхности. Ей показалось, что бумага слегка обугливается по краям, но жара не было. Она осторожно дотронулась до поверхности. У неё появилось щекочущее ощущение, распространяющееся от подушечки пальца до среднего сустава, – будто от чего-то вибрирующего, но самой вибрации она не ощущала.
Если умрёт Демидин, погибнет ли его сердце? А если уничтожить сердце, выживет ли он сам? До приезда американцев он оставался в её распоряжении. Она разглядывала содержимое шкатулки, понимая, что сердце каким-то особенным, очень личным образом связано с Константином Сергеевичем.
Она вдруг улыбнулась. «А ведь моя власть над Демидиным гораздо больше той, какую имеет над своим мужчиной любая земная женщина. Захочу – сделаю из его сердца лампу!»
Прошло несколько суток, и однажды ночью измученный отчаянием и одиночеством Демидин пробрался в лабораторию. Его охватила непреодолимая потребность соприкоснуться с обычными, не изуродованными Уром, людьми. Он жаждал ощутить тепло, исходящее от нормальной человеческой души. Когда он надевал тяжёлый шлем, у него дрожали руки. Где-то в притихшей Москве спал Вова Понятых и Демидин надеялся подсмотреть его сон.
Вова Понятых стоит на влажном от росы лугу. Чистый воздух наполняет его грудь, ласкает лоб и щёки, и всё вокруг искрится жизнью и тихой радостью. Он идёт босиком, гладя ладонями стебли, и радужные брызги далеко разлетаются по сторонам.
Он смотрит на свои руки, удивляясь тому, как отчётливо их видит во сне, и тому, что они выглядят странно, как чужие. Забавно покрытая морщинками и складками кожа обтягивает хрупкие косточки, а к последним фалангам пальцев прилепляются скорлупки ногтей. Ладонь кажется неуклюжей и напоминает лапку какой-нибудь ящерицы.
Как хорошо здесь пахнет цветами… Вова озирается и чувствует, что всё помолодело и замерло вокруг, чем-то обрадованное и смирённое.
Он посмотрел перед собой и обомлел. К нему приближалась Ольга. Голубые глаза, тёмные волосы, розовые щёки, накинутый на голову серый плат, жемчужно-серое платье… Она была более чем красива, её красота была видимой внутренней любовью, то есть была абсолютно подлинной. В Вовкиной душе зазвучала было Бахиана, но тут же стихла, застеснявшись. Ему захотелось пожаловаться Ей, что он всегда хотел быть хорошим, но никогда не мог и вот теперь боится, что своей перепачканностью он как-нибудь затруднит Её проникающую выше звёзд чистоту.
Но Она только улыбнулась ему, и он ощутил, что, каким бы хорошим он ни был, он никогда и ничем эту улыбку не заслужит и что встречи с Ней всегда даруются как милость.
– Я не Ольга, – сказала Она.
Он хотел что-то спросить, но его губы только чуть шевельнулись.
В этот момент что-то зашумело позади него, и в Её глазах появилось сострадание.
– Бедный ты мой, – сказала Она, глядя мимо него.
Вовка оглянулся и увидел, как из пустоты позади него вываливается и падает на траву Демидин – жалкий, худой, с окровавленной грудью, одетый в нищенское тряпьё. На голове у него был уродливый, обмотанный проволокой шлем, а из-под шлема глядели его до неузнаваемости больные глаза, глядели изумлённо, тоже мимо Вовки, на Неё.
Когда он обернулся, Её уже не было.
Когда Вова проснулся, он не помнил свой сон, но продолжал ощущать мирное счастье. От вспомнил было о работе, но его недавние успехи показались ничего не значащими.
Всё складывалось удачно. Исчезновение Константина Сергеевича могло погубить его карьеру, но ничего страшного не произошло, и Вова Понятых спокойно продолжал работу, теперь уже в качестве штатного сотрудника.
Генерал Лаков вызывал его к себе, задавал вопросы о Демидине, грозно шевелил бровями, а потом вдруг про него забыл. Вова Понятых не мог тогда знать, что Лаков потерял к нему интерес, как только убедился, что озабоченному политикой начальству нет до Демидина дела.
Понятых, конечно, тоже пытался понять, что случилось с его учителем, но придумать ничего не мог. Константин Сергеевич – это Константин Сергеевич, и всё, что с ним связано, недоступно пониманию простых смертных, к которым Вовка относил и себя.
Пока Демидин отсутствовал, он продолжал появляться на университетских семинарах и писать свои отчёты. В его жизни появился новый ритм, к которому он начал привыкать.
Его следующая встреча с Демидиным произошла позже, когда Константин Сергеевич немного оправился от болезни и Наина Генриховна приказала ему приступить к работе.
Вова сидел тогда в служебной столовой КГБ. Близился вечер, и народу в столовой было немного. Он ещё не обедал, сильно проголодался и теперь намеревался наконец поесть. На его столе стояли: тарелка с грибным супом со свининой, тарелка с котлетой и картофельным пюре, блюдце, на котором лежал бутерброд с красной икрой, и стакан крепкого чая с шиповником.
Демидин в это время находился в лаборатории и выходил на связь с Понятых, но, так как он тогда ещё не вполне освоился с аппаратурой, случился небольшой конфуз.
Вовка как раз надкусил бутерброд и зачерпывал ложкой горячий суп, как вдруг в тарелке увидел лицо Константина Сергеевича, едва прикрытое тонким слоем золотистой жидкости и пара.
– Здравствуй, Владимир, – серьёзно сказал Демидин.
Когда он говорил, поверхность супа колебалась, но пузыри на ней не появлялись.
– Здравствуйте, – ответил потрясённый Вовка.
Отчего-то он был уверен в том, что он не рехнулся и что на него в самом деле смотрит Константин Сергеевич.
Вовка старался говорить тихо. За три-четыре столика поодаль спиной к нему сидел какой-то незнакомый полковник и читал газету. Хорошо был виден седой затылок полковника и его подсвеченное солнцем рубиновое ухо.
Вовка остро ощутил, что здесь обедают коллеги, которые сочтут, что разговор с супом – явление необычное, а в служебной столовой КГБ, пожалуй, недопустимое.
– Как работа? – спросил Демидин.
Его голос звучал внятно, хотя и несколько глуховато.
– Всё хорошо. Приняли меня. Работаю с Коньковым, – тихо ответил Понятых.
На глаз Демидина наплывал кружочек морковки. Демидин хмурился и наклонял голову, чтобы было лучше видно Вову. Вова нацелился было убрать морковку, но ему было неловко лезть Демидину ложкой в лицо.
– Вы сейчас где, Константин Сергеевич? – шёпотом спросил Вовка.
– Расскажу, когда придёт время. Приходи к Петру в субботу в шесть, – сказал Демидин и исчез.
Вова ещё понаблюдал за своей тарелкой, но больше ничего не увидел. На всякий случай он не стал доедать суп и переключился на котлету.
Рассказать об этом Конькову? Подумает, что он сошёл с ума. Он решил, что пойдёт к Петьке в субботу, но на всякий случай сделает вид, что заглянул к нему просто так, проведать.
Мимо прошла одетая в синее платье с белым фартуком уборщица и принялась протирать соседний столик. Она взглянула на нетронутый суп.
– Вам супчик не понравился? – приветливо спросила она Понятых. – У нас сегодня замечательный суп харчо. Заменить ваш суп на харчо? Давайте я заберу вашу тарелку.
– Нет, спасибо, мне суп понравился, – испуганно ответил Понятых, – я доем, просто хотел подождать, пока остынет.
– Но он же со свининой! – удивилась уборщица. – Он не должен остывать. Ешьте, пока горячий, а то будет невкусно. И для желудка вредно есть остывший суп со свининой.
Она укоризненно уставилась на него, ожидая, когда он начнёт есть, а незнакомый полковник оглянулся и на него посмотрел. Его ухо перестало светиться и теперь выглядело буднично. Вовка принялся доедать суп, осторожно зачерпывая его ложкой.
Через несколько часов, когда Константин Сергеевич связывался с Петькой, тот уже улёгся спать, но заснуть не мог. Демидин попытался присмотреться к его мыслям, и они были быстрыми и хаотичными, как стрекозы. Петька ворочался на своем диване и думал о своих головных болях, которые усиливаются осенью, и о том, что Константин Сергеевич всё не появляется. И, может быть, больше никогда не будет собраний древлян. Понятых тоже куда-то исчез. Петька ещё перезванивался с Василием и Лелем, но без Демидина они тоже чувствовали себя потерянными.
Петькина жизнь заполнялась работой и охотой за женщинами, которую он называл личной жизнью. Недавно ему принесли на реставрацию абордажный палаш середины девятнадцатого века. В другое время он бы обрадовался, но сейчас даже любимая работа не занимала его.
Вдруг он вздрогнул. Из стены высунулась и озиралась полупрозрачная бородатая голова в металлическом, опутанном проводами шлеме. В мгновение ока Петька вскочил с дивана, вскрикнул и, прижимая к себе одеяло, отскочил в другой конец комнаты.
– Да не пугайся ты так, – недовольно сказал Константин Сергеевич.
– Константин Сергеевич? Вы ли это? – спросил Петька осипшим голосом, пытаясь взять себя в руки.
Величественность момента захватила его.
– Вы ли, я ли, ужели, – раздражённо ответил Демидин. – Дела-то как?
– Нормально, – ответил Петька. – Вы умерли? Вы призрак? Вы придёте?
– Нет, я не умер, – сказал Демидин. – Прекрати разговаривать со мной белыми стихами. Я в другом мире, понятно?
– Нет, – честно сказал Петька.
– В другом мире, – повторил Демидин, поморщившись. – В мире больших возможностей. Собери древлян в субботу в шесть.
– Хорошо, – сказал Петька и тут же спохватился. – У меня нет телефона Понятых.
– Его я уже позвал, – сказал Демидин, и его изображение пропало.
Петька еле дождался утра. Всю ночь он представлял себе, как он обо всём расскажет древлянам. «Мир больших возможностей», наверное, был Валгаллой, или Навью Лесной, или ещё каким-нибудь мифическим местом, куда отправляются герои, такие как Константин Сергеевич. Рано утром Петька позвонил Василию, Ире и Лелю. Василий хотел было обругать Петьку за ранний звонок, но, выслушав его, сказал, что придёт. Если он чему-то и удивился, то счёл ниже своего достоинства своё удивление показать.
Ира, услышав Петькино сообщение о том, что ему явилась голова Константина Сергеевича, приказавшая всех собраться в субботу, осторожно поинтересовалась, не пил ли он чего накануне. Петька обиделся бы на кого угодно, но только не на Иру, так как твёрдо знал, что она к нему относится по-доброму. Он даже ухаживать за ней боялся, чтобы не испортить с ней отношения, – слишком часто его романы заканчивались скандалами.
Лель сразу поверил Петьке и даже успел ему позавидовать. Лель считал себя не только поэтом, но и главным древлянским мистиком после Константина Сергеевича и думал, что видения, прозрения и разговоры с призраками – дело одарённых людей вроде него самого, Демидина и Воянинова, бывшего учителя Леля, а вовсе не таких легкомысленных существ, как Петька.
Лель слишком часто примерял на себя разнообразные вторичные признаки гениальности – задумчивость, томный взгляд, мечтательный наклон головы, рассеянность. Иногда он воображал, как за его спиной восклицают: «Как он похож на Есенина!», или «Какие глубокие у него глаза!», или ещё что-нибудь в этом роде.
В последние недели, когда организующее влияние Демидина исчезло, Лель начал видеть кошмары, чаще всего странных чудищ с тоскливыми мордами. Но его даже такие сны радовали, поскольку напоминали ему о видениях Гоголя, которому незадолго за смерти будто бы мерещились потусторонние «унылые рожи».
Встреча с древлянами
В субботу, в назначенное для контакта время, Наина Генриховна, Литвинов и Демидин находились в лаборатории. Наина Генриховна устроилась в кресле, прихлёбывая чай.
Кресло для неё Литвинов приволок из соседней лаборатории. Сам он стоял за её спиной, как паж за королевой, щурился на Демидина и шевелил усами. Демидин был в шлеме и находился перед аппаратурой. Он думал о том, что предаёт своих древлян, и чувствовал себя скверно.
– Произведите на них впечатление, – мурлыкнула Наина Генриховна, делая крошечный глоточек.
– Хорошо, – ответил Демидин.
Ему было тошно от самого себя.
– Но не переусердствуйте, – продолжала Наина Генриховна. – Чрезмерные чудеса подавляют людей, а нам важно, чтобы начали подчиняться добровольно.
– Рабов у нас и так хватает, – поддакнул Литвинов.
– Давайте подумаем, – сказала Наина Генриховна. – Как только ваши коллеги из КГБ перестанут интересоваться древлянами, они их разгонят. А если они ими слишком заинтересуются – подключат ораву новых агентов и будут мешать.
– Гениально, – вякнул Литвинов и закашлялся, чувствуя, что переборщил с лестью.
Но Наина Генриховна его проигнорировала.
– Требуется какая-то мелочь, чтобы их заинтересовать… – задумалась она. – Как фамилия того полковника из разведки, с которым вы когда-то встречались?
– Миронов, – сказал Демидин.
– Пусть Понятых передаст от вас привет полковнику Миронову.
– Но ведь он его не знает! – удивился Демидин.
Наина Генриховна улыбнулась.
– В том-то и дело, – сказала она. – Понятых расскажет об этом Конькову. Коньков заинтересуется – как же так, ведь Понятых не знает Миронова! Следовательно, у него и в самом деле был контакт с вами.
Подозрения в том, что Демидин просто померещился Петьке, рассеялись, когда без двадцати шесть в его дверь постучался Вова Понятых.
Василий сидел на диване и крутил в руках пустую чашку. Лель, Ира и Понятых сидели за столом, пили чай и вполголоса разговаривали о мелочах. Вова в присутствии Иры чувствовал себя скованно, не то что Лель, который разливался соловьём, описывая разные сверхъестественные события, случившиеся с писателем Вояниновым. У Леля получалось, что Воянинову чуть ли не каждую неделю являлись призраки.
Петька подливал гостям чай, когда из гобелена появилась полупрозрачная голова Демидина. Ира вцепилась в Петькину руку, и он чуть не пролил на себя кипяток.
Константин Сергеевич уныло оглядел присутствующих.
– Задавайте вопросы, – сказал он.
– Где вы, Константин Сергеевич? – спросил Василий.
– Когда вы к нам вернётесь? – спросила Ира.
Демидин откашлялся.
– Мир, в который я попал, называется Ур, – сказал он, оглядываясь назад, в пустую стену. – Здесь возможны телепатия… – он сделал паузу. – Телекинез, левитация… То, чем мы только начинали с вами заниматься… в Уре давно работает.
– А оружие там есть? – спросил Василий.
Демидин опять оглянулся.
– Есть один авианосец, – сказал он, криво усмехнувшись. – Буду с вами заниматься дистанционно. Старшим группы назначаю Понятых. Понятых, подойди.
Вовка поднялся с дивана и подошёл к Демидину, голова которого потрескивала, словно была насыщена электричеством.
– Скажи Конькову передать от меня привет полковнику Миронову, – понизив голос, сказал Демидин.
– Хорошо, Константин Сергеевич, – ответил Понятых.
Демидин помялся.
– Ты сны в последнее время видишь? – быстро спросил он.
– Иногда.
– Какой-нибудь недавний сон помнишь?
– Недавний – нет, – сказал Понятых.
Что-то светлое брезжило у него в голове, но что именно, он не смог вспомнить.
– Ну… иди, – сказал Демидин.
И Вовка пошёл назад, к древлянам.
– Пусть закругляется, – посоветовал Литвинов.
– Заканчивайте, – приказала Наина Генриховна.
– Есть, – сказал Демидин.
– Что есть, Константин Сергеевич? – не понял Понятых.
Демидин не ответил.
– Когда вы к нам вернётесь? – повторила Ира свой вопрос. – Как вы себя чувствуете?
Демидин поморщился.
– Не знаю, – выдавил он из себя, протягивая руку к выключателю.
«НИКОГДА» и «ПРЕДАТЕЛЬ» – гремело у него в голове, а в это время к нему наклонялась Наина Генриховна и шептала ему в ухо:
– Скажите им, что если они будут стараться, то попадут сюда, в Ур. Ну!
– Если будете стараться, попадёте сюда, в Ур, – обречённо повторил Демидин.
– Что для этого нужно делать? – с готовностью спросил Петька.
– Выполнять мои приказы… – повторял Демидин за Наиной Генриховной.
– А когда мы к вам попадём? – спросил Лель.
Демидин молчал. Наина Генриховна шепталась с Литвиновым и не обращала на него внимания.
– Пока не знаю… – сказал он, сморщившись, и исчез.
Древляне дотрагивались до места, где только что была голова Константина Сергеевича. Стена оказалась холодной и влажной. Петька возбуждённо забегал по комнате.
– Ого! – крикнул он и хлопнул в ладоши. – Класс!
В тот вечер Вова Понятых провожал Иру домой. Стемнело. Ира была задумчива и красива.
– Когда Константин Сергеевич говорил, что не знает, когда вернётся, у него глаза были такие грустные… – сказала она.
«В самом деле, – подумал Понятых. – Демидин был непохож на себя – какой-то неуверенный и замученный».
– И правда… как будто тяжесть на нём. Нам не понять, через что он прошёл. Другой мир, новые возможности!
– Новые возможности, а лицо грустное, – покачала головой Ира.
– Может, устал? – предположил Понятых, рассматривая её.
«А ведь я её люблю», – вдруг подумал он и испугался этой мысли.
– Как там Джек? – спросил он.
– Хорошо.
Свет от уличных фонарей осторожно обрисовывал её профиль тонкой серебряной линией.
– Я тебя люблю, – еле слышно сказал Понятых.
Кровь бросилась ему в лицо.
– Знаешь, Джек такой доверчивый, – сказала Ира. – Он очень дружелюбный. Скоро нужно будет делать ему прививки.
На следующий день старший лейтенант Коньков сидел у Жука и пересказывал ему отчёт Понятых о встрече с Демидиным. Жук выключил свою лампу и слушал Конькова, откинувшись в кресле и прикрыв глаза. В последнее время он пользовался каждой возможностью давать отдых глазам. Перед Коньковым лежали чистый лист бумаги и ручка.
– Давай успокоимся и сочиним рапорт для Лакова. Ты готов? – сказал он.
– Готов, – ответил Коньков.
– Что нам известно? – начал Жук. – Известно, что 27 сентября в Концертном зале исчез наш сотрудник Демидин. Произошло это в присутствии многих свидетелей, включая Понятых. Так?
– Так.
– Демидин курировал группу «древляне», которая использовалась им для экспериментов. Три дня назад Понятых посетил собрание группы. Присутствующие наблюдали похожее на Демидина изображение, в головном уборе в форме сферического шлема. Изображение беседовало с присутствующими и предложило Понятых передать привет Миронову. Понятых утверждает, что Миронова не знает. Миронов сообщил, что с Понятых не знаком. И то и другое подтверждается нашими сведениями. Всё правильно?
– Да.
– Записывай.
Жук подождал немного, пока Коньков закончит записывать, и спросил:
– Что-нибудь ещё?
Коньков подумал и добавил:
– Изображение Демидина говорило, что он находится в каком-то месте с развитой техникой, куда древляне тоже смогут попасть, если будут делать, что им скажут.
– Вот-вот, и это запиши, – сказал Жук, потирая глаза.
Генерала Лакова отчёт старшего лейтенанта Конькова заставил задуматься. Само по себе исчезновение Демидина его не интересовало. Ну, удрал в Америку. Скорее всего, в Америку. Лаков и сам бы удрал, но ему и в Москве было неплохо.
Но игнорировать такое было бы неосторожно – кто знает, кому этот рапорт попадётся на глаза. У него могут спросить, почему он бездействовал. Но и действовать не хотелось. Ведь ситуация всё ещё была чрезвычайной – исчез сотрудник. Значит, и реакция начальства может быть чрезвычайной, что было бы не в интересах Олега Борисовича.
Поразмыслив, Лаков нашёл гениальное решение. Он заставил Конькова переписать рапорт и лично настоял на некоторых формулировках. Теперь текст звучал политически правильно и чрезвычайно глупо – такое наверху, скорее всего, проигнорируют. Разведут руками и скажут, что Олег Борисович окончательно рехнулся. Пусть думают, что рехнулся, зато дела у него идут хорошо.
Олег Борисович ещё раз перечитал текст и остался им очень доволен.
«Двадцать седьмого сентября 1989 года в 19 часов 47 минут в Большом Концертном зале произошло исчезновение Демидина Константина Сергеевича, курировавшего секту “древляне”, которую он пытался использовать для экспериментов в области так называемой психологической оптики.
Пятнадцатого ноября “древляне” собрались на встречу, на которой присутствовал наш сотрудник Понятых.
Участники встречи наблюдали голограммное изображение головы Демидина. Изображение разговаривало с присутствующими и навязывало враждебные воззрения.
Изображение утверждало, что находится в стране с развитой техникой, предположительно в США, и приглашало туда остальных, при условии их полного повиновения. Изображение предложило Понятых передать привет нашему сотруднику полковнику Миронову, по всей вероятности, чтобы доказать свою осведомлённость о нашем кадровом составе.
По результатам проведённого анализа предлагаем следующую версию происшедшего:
1) Демидин Константин Сергеевич стал предателем и бежал в США, где был вовлечён в подрывную деятельность ЦРУ;
2) по заданию ЦРУ Демидин вошёл в контакт с древлянами. Желая произвести впечатление на присутствующих и склонить их к сотрудничеству, он использовал голограммы.
Предлагаю поручить Понятых войти в доверие к Демидину и начать с Демидиным игру».
Григорий Илларионович Литвинов получил копию этого текста раньше, чем Лаков его отправил, и немедленно побежал к Наине Генриховне.
Дочитав, Наина Генриховна улыбнулась:
– Мило. Это он сочинил, чтобы начальство развело руками и поскорее обо всём забыло. И нам хорошо – древлян они пока трогать не будут. И Понятых приказано контактировать с Демидиным. Кажется, Демидин привязан к этому Понятых.
– Вы помните, Наина Генриховна, Демидин расспрашивал Понятых о его сне? – спросил Литвинов.
– Действительно, – заинтересовалась Наина Генриховна. – О чём они там говорили?
– Сначала спросил, не видел ли Понятых недавно сны. Потом – не помнит ли он какой-нибудь из них. Понятых ответил, что не помнит.
– И о чём это нам говорит, Григорий Илларионович? – задумалась Наина Генриховна.
Литвинов решил дать начальнице возможность догадаться самой. Поэтому он состроил озадаченную физиономию и молчал.
– Демидин подключался к сознанию Понятых без нашего ведома, – решила Наина Генриховна.
– Похоже на то… – согласился Литвинов. – А что вы думаете об остальных древлянах?
– Лель, блондинчик этот кудрявенький, – перспективный, – сказала Наина Генриховна. – На Есенина похож. Вам не кажется?
– Есенин – поэт не моего круга, – высокомерно ответил Литвинов.
– Вы, Григорий Илларионович – сноб и аристократ, хоть и бывший военный доктор, – улыбнулась Наина Генриховна. – Так что вы думаете об этом Леле?
Литвинов неопределённо промычал.
– Понаблюдаю я за ним, пожалуй, – решила Наина Генриховна. – Настройте на него аппаратуру.
Она хотела сказать ещё что-то, но остановилась. В комнате неожиданно потемнело. «Что это со мной?» – подумала она. Но она уже догадывалась. Её прошиб озноб.
– Что с вами? – испуганно спросил Литвинов.
В её ушах усиливался гул, словно она стояла на аэродроме. Литвинов беззвучно шевелил губами.
– Идите! – сказала она, не слыша своего голоса. – Уходите же! Ну!