Америка
Рейс «Аэрофлота» показался группе Конькова покоролевски роскошным. Куриные котлетки на пластиковых тарелочках, бутерброды с немного подсохшей, но вполне ещё приличной красной икрой, вино, которое подавали в маленьких стаканчиках, прекрасные, как ангелы, стюардессы – всё настраивало пассажиров на то, чтобы они чувствовали себя уважаемой частью мироздания.
Прохладным осенним утром Коньков и его подчинённые приземлились в нью-йоркском аэропорту Кеннеди. Иностранная жизнь засверкала вокруг них – люди, электрические кары, механические дорожки.
Отцу Леониду понадобилось сбегать в туалет, где он долго не мог сообразить, как включить воду в умывальнике. Привычного вентиля не было. Его школьного английского было недостаточно, для того чтобы спросить у кого-нибудь, и ему пришлось ждать, чтобы подсмотреть, как другие включают воду. Оказалось, достаточно было подставить ладони под кран, и вода начинала течь сама.
Тем временем Коньков, Понятых и Саша ждали около выхода из туалета. Коньков нервничал, думая, что в суете кто-нибудь непременно потеряется. Всё вокруг них было новым и непонятным, зато остальные люди в аэропорту, даже дети, чувствовали себя уверенно.
– Кажется, что они только притворяются, что не говорят по-русски, – сказал Вова Понятых, оглядываясь. – Будто мы попали в фильм про шпионов.
Коньков сделал страшные глаза.
– Что ты говоришь такое, – зашипел он на Вову.
– Ой, – сказал Вова. – Извиняюсь.
Саша, стараясь выглядеть непринуждённым, начал оглядываться по сторонам.
– Прекрати озираться, – злобно зашептал ему Коньков.
– Я незаметно, – оправдывался Саша. – Чтобы осторожно выяснить, нет ли за нами слежки.
Коньков покачал головой. Незаметно озирающийся Саша Перельштейн. Хорошо, что народ не начал сбегаться, чтобы посмотреть на такое чудо.
Наконец вернулся отец Леонид.
– У них тут такие краны, только руки поднесёшь – вода сама льётся, – сказал он.
– Суют свою электронику где только можно, – проворчал Коньков.
Рядом с конвейером для получения багажа их ожидал заместитель консула Ветров – напоминающий шпиона человек лет сорока.
Считалось, что Ветров – доктор наук, специалист по истории американских индейцев, отвечающий в консульстве за культурные связи между СССР и США. Чтобы поддерживать эту легенду, Ветрову время от времени приходилось посещать научные конференции.
В США он работал вот уже несколько лет и со всем, что не касалось индейцев, неплохо освоился. На Конькова и его людей он поглядывал снисходительно – так коренной москвич мог бы смотреть на группу оленеводов, впервые попавших на Красную площадь.
Ветров оставил свою машину на парковке – у него был чёрный «Бьюик» с просторным салоном, кожаными сиденьями и множеством кнопок на панели управления.
Коньков задавал Ветрову солидные и приличествующие случаю вопросы: сколько лошадиных сил у мотора, какую скорость развивает автомобиль и тому подобное. Ветров отвечал вежливо и в то же время расслабленно. Несмотря на то что солнце было неярким, он не снимал тёмные очки, и пассажирам было понятно, что ношение очков – профессиональная привычка опытного разведчика.
Они смотрели на него с огромным уважением и помалкивали, все, за исключением Саши. По наивности Саша поверил, что Ветров занимается историей индейцев, и терзал его вопросами об ацтеках и пернатом боге Кецалькоатле. Ветров кое-что об этом знал, но часто путался, а Саша, как назло, лез в дебри и не отставал. Ветров выкручивался и в который раз обещал себе перечитать учебник по истории Америки.
Они выехали на скоростную дорогу, и Саша наконец притих. Небо очистилось. По прямым и ровным дорогам двигались сотни автомобилей. На востоке засверкало солнце, на западе зарозовели мосты, а за ними, у горизонта, вспыхивали и стреляли отражениями небоскрёбы.
Воспитанный советской пропагандой Коньков смотрел на все эти красоты с подозрением. Он заранее думал, что в Нью-Йорке большинство жителей – бедные, задавленные нищетой люди, однако улицы были полны прохожими, выглядящими хотя и буднично, но довольными жизнью.
Разведчик Ветров в данной ситуации как бы представлял Америку. Ему было приятно, что гости всему удивляются, и он посматривал на них свысока, как будто это он всё здесь построил собственными руками.
Отец Леонид был необычно задумчив и только спросил Ветрова, нет ли здесь магазина, где можно купить хороший платок для пожилой женщины, желательно тёплый и яркий, например, с цветами и птицами.
Он размышлял о том, что в этих небоскрёбах живут такие же люди, какие живут в самой дальней российской деревушке. Все они родились и умрут, все надеются, мечтают, разочаровываются, торопятся ощутить что-то для них важное. Их роднит друг с другом нечто тёплое, чему они принадлежат бессознательно. Этой принадлежности они обычно не замечают, зато отец Леонид теперь её видел, то есть он скорее чувствовал, как сквозь каждого человека просвечивает спокойное тёплое сияние.
Оглядываясь на своих товарищей, сидевших вместе с ним в машине, он видел, что Саша Перельштейн, кажется, тоже меньше других увлечён страной, в которой они оказались. Саша был слишком занят книгами, идеями и фантазиями, которые роились у него в голове.
– Ну как тебе Америка? – спросил отец Леонид Сашу.
– Вавилон, – несколько напыщенно ответил Саша. – Сколько таких уже было.
– Как думаешь, Москва – тоже Вавилон? – спросил отец Леонид.
Саша задумался.
– Не совсем, – сказал он. – Хотя и Нью-Йорк не совсем.
«Города растут, – подумал отец Леонид. – И в конце концов жители начинают думать, что дождь стекает с крыш, а не из облаков».
– Города видят только сами себя, – сказал он вслух.
Саша понимающе кивнул.
– Моя мама всю жизнь прожила в деревне, – сказал отец Леонид. – Еле уговорил её переехать в Москву.
– Кто она по профессии? – спросил Саша.
– Она у меня учительница, – ласково сказал отец Леонид. – И ещё какая! Уже давно на пенсии, а сколько ей от учеников писем приходит!
В гостинице
То ли жизнь, то ли смерть,
То ли свет, то ли тьма,
То ли учит уму, то ли сводит с ума,
И в угарной близи я понять не могу,
Мы – алмазы в грязи или грязь на снегу.
Ветров устроил группу старшего лейтенанта Конькова в гостинице, показавшейся им безумно роскошной. Минут пять Ветров лениво объяснял, как пользоваться всякими удобствами, потом сказал, что заедет за всеми утром, и смылся.
Коньков приказал, чтобы никто не выходил на улицу. Они посмотрели телевизор. Показывали непонятную ерунду, было много рекламы машин и украшений.
– Чушь какая-то, – сказал Коньков, выключая телевизор. – Перед сном нужно будет ещё раз проверить инвентарь.
– До сна ещё много времени, – сказал Саша.
– Сыграем в шахматы? – предложил отец Леонид. – У меня есть походные шахматы.
Коньков и Вова Понятых играть отказались, и отец Леонид начал партию с Сашей.
Уже через несколько ходов отец Леонид отвлёкся и, понизив голос, спросил Сашу:
– Ты в Бога веришь?
– Естественно, – сказал Саша, не отрывая взгляда от доски. – Я ж на раввина учусь.
– Кажется, и я теперь верю, – сказал отец Леонид, опасливо покосившись на Конькова.
– Ясненько, ясненько, ясненько-понятненько, – пробурчал Саша, раздумывая над ходом.
– Надо будет почитать Библию, – сказал Леонид.
– А ты что, не читал? – удивился Саша. – Что-то ты странный какой-то.
Отец Леонид вздохнул.
– Не успел почитать. Работа отвлекала.
– Работа-забота, – пробормотал Саша и передвинул фигуру.
– А ты читал? – спросил Леонид.
– Конечно. Твой ход.
– Погоди, – сказал отец Леонид. – Что в Библии написано о Вавилоне?
Глаза у Саши загорелись, и он мгновенно забыл о шахматах.
– Хочешь, расскажу, что в Мидрашах написано о строительстве Вавилонской башни.
– Где?
– В Мидрашах. Это такие… легенды, что ли… Считается, что некоторые из них передаются с библейских времен.
– Рассказывай.
– Жил-был царь по имени Нимрод. Советники посоветовали ему выстроить башню до неба. Одни говорили: сделаем башню до Небес, чтобы воевать с Богом, другие – чтобы разрушить Небеса.
– Чего это им вздумалось воевать с Богом и разрушать Небеса? – спросил Вова Понятых.
Он лежал на кровати, заложив руки за голову.
– Может, из зависти? – предположил отец Леонид.
– Возможно, – сказал Саша. – Башня стала такой огромной, что для того, чтобы подняться до самого верха, строителям был нужен целый год. Кирпичи стали для них важнее людей. Если человек падал вниз, они не обращали на это внимания, а если падал кирпич, расстраивались.
– Как у нас на работе, – сказал отец Леонид и тут же добавил. – Я шучу, конечно…
– Они работали днём и ночью, – продолжал Саша. – С верхних этажей иногда стреляли в небо, и если стрелы падали назад, некоторые из них были покрыты кровью. Тогда строители радовались и кричали: «Мы убили ангела!»
– Как можно ангела убить стрелой? – спросил Вова Понятых.
– Я потом скажу, что про это всё думаю, – сказал Саша. – В конце концов ангелы перемешали языки строителей и всё запуталось. Кто-то просил кирку, а ему давали кирпич, и люди в ярости бросались друг на друга. Одни поубивали друг друга, а другие разбрелись по всему миру. Башня развалилась. Если кто пройдёт мимо её развалин – забудет всё, что раньше знал. Вот и всё.
– Ну и как стрелой можно убить ангела? – спросил Вова.
– Мне кажется, – сказал Саша, – ангелы на самом деле не погибали, а кровь на стрелах была потому, что им было больно от того, что люди так озверели.
– Удивительно! – воскликнул отец Леонид. – Значит, ангелы продолжали любить тех, кто в них стрелял!
– Чему же ты обрадовался? – удивился Вова.
– Ну как же, – отец Леонид удивился, что Вова этого не понял. – Ведь ангелы умнее людей, значит, по ним лучше видно, как мир устроен на самом деле. Получается, что есть что-то, за что можно любить даже таких, как эти строители.
Старший лейтенант Коньков в разговоре не участвовал. Он страдал, думая о том, что им предстоит странная, ни на что не похожая операция. Ему казалось, что над ним, офицером КГБ, издеваются и заставляют его ломать комедию. С одной стороны, он злился на начальство, с другой – собирался стоически выполнить приказ, а с третьей – забеспокоился, что его людьми овладеют естественные в такой дурацкой ситуации разгильдяйство и расхлябанность.
Поэтому он строго сказал:
– Хватит развлекаться. Перепроверим инвентарь.
– Да ведь мы перед вылетом проверяли… – начал было Саша, но осёкся, увидев страдальческое лицо Конькова.
Они разложили на кроватях всё, что должно было быть распределено по карманам и сумкам: батарею наполненных святой водой бутылочек, детские водяные пистолетики, десяток крестов разного размера и несколько магендавидов на цепочках. Всё было на месте.
В Москве уже было утро следующего дня, и им страшно захотелось спать. Группа Конькова разбрелась по кроватям. Они засыпали, когда Коньков вдруг вспомнил то, что его беспокоило.
– Саша, – позвал он, – Перельштейн.
– М-м-м-м, – промычал Саша.
– Мы не освятили твои магендавиды!
– М-м-м-м, – снова промычал Саша, не в силах сосредоточиться.
– У нас приказ, – сказал Коньков.
Он был очень расстроен. Саша приподнялся на локте и глядел на командира осоловелыми глазами.
– Пускай он освятит, – предложил он, кивая на отца Леонида.
Отец Леонид пожал плечами и, как был в трусах и в майке, поднялся и сказал:
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа.
– Нет, так не пойдёт! – возмутился Коньков. – Приказ есть приказ. Нужно, чтобы освятил раввин.
– Утром позвоним Зяблику-Школьнику, – сказал Саша и положил голову на подушку.
Глаза у него слипались.
– Он что, по телефону может освящать? – спросил Коньков.
Но Саша уже спал, и ему снилась Варечка.
Скоро заснули и остальные, и им снились вперемешку то нью-йоркские дороги, то московские улицы и горизонты. И только Коньков всю ночь разыскивал пуховый платок для мамы отца Леонида.
Демидин и Бафомёт
Демидина терзал голод, да ещё демон не давал ему забыться – часто вскрикивал, спорил с кем-то невидимым, донимал Демидина своими издёвками. Бафомёт выглядел измождённым, весь пожелтел, сгорбился и втягивал шею. Казалось, мучения Демидина его подпитывают.
Совсем рядом продолжалась нормальная жизнь: по улицам гуляли люди, разговаривали друг с другом, смеялись, звонили по телефону. В доме под ними кто-то смотрел телевизор, читал книги, ложился спать.
– Жрать хочу, жрать, жрать, – безостановочно бормотал демон.
– Хоть бы ты заткнулся, – не выдержал Демидин.
Демон сразу ухмыльнулся.
– Там, куда ты скоро отправишься, тишины не будет. Шум – одно из адских мучений, darling. В Ыгре, например, никогда не бывает тихо. Представь себе миллион играющих на барабанах безумцев. Ни секунды, ни мгновения тишины…
– Замолчи, – сказал Демидин.
– Жрать хочу! Жрать! – закричал демон.
Он крутанулся на месте и исчез. Демидину сразу стало легче дышать. Шли секунды, а демон не возвращался. Внизу проехала машина.
Подул ветер. Чирикнула вечерняя птица. Залаяла собака. Кто-то засмеялся.
Демидин привстал, не позволяя себе надеяться, что гад больше не вернётся. Может, его поймали в Уре? «Бежать надо! Бежать!!» – подумал он.
Но он не успел сделать и шага, как демон появился снова, всё ещё вращаясь, рыча и борясь с вцепившейся в его крыло гибкой зубастой тварью. Ему удалось ухватить её за шею, он впился в неё и начал её пожирать – горбясь, топая от нетерпения ногой, всхлипывая и поджимая искривлённое у середины крыло.
Демидин не мог оторвать от него взгляд. Жуть была в том, что он был хуже зверя и разумнее человека.
– На себя посмотри, – прошамкал демон, поднимая к Демидину окровавленную морду. – Мне больше лет, чем тебе секунд.
– Больше миллиарда? – прикинул Демидин.
– Бафомёта знали первые звёзды! – гордо крикнул демон.
– Твоё имя звучит не очень красиво, – съехидничал Демидин.
Демон двинул раненым крылом и застонал.
– Когда-то у меня было другое имя, – сказал он. – Шути, шути. Скоро я с тобой рассчитаюсь, только сначала разберусь с этими тварями.
Но говорил он не так уверенно, как раньше.
Наина Генриховна и Росси обсуждают операцию
Наину Генриховну разбудил звонок Росси. Она мигом проснулась.
– Твои собираются на крышу, – сказал Росси.
– Знаю, – сказала Наина Генриховна.
– Мои за ними следят. Твои, по-моему, не представляют, на что идут, – сказал Росси.
– Если б представляли, у них бы вообще не было шансов. Перестреляли бы друг друга. Твоим пришлось бы от них избавляться. Как они?
– Твои? Стараются, чтобы мои ничего не заметили. Мои не вмешиваются. В конце концов, это твоя операция.
– Если это моя операция, я могу своих и отозвать, – холодно заметила Наина Генриховна.
Росси хмыкнул.
– Не можешь. Ну хорошо, это наша операция. Если она сорвётся, закопают нас обоих. Меня глубже, я это признаю. Мудрахаран уже уверен, что я труп. Всё ещё сдерживается, но смотрит волком.
– Если сдерживается – значит, не уверен, – заметила Наина Генриховна. – Ты-то сам где будешь?
– В той точке Ура, которая соответствует этому треклятому дому, – сказал Росси. – Вдруг чего-нибудь перепадёт.
– Там же сейчас твои крылатые друзья, – вспомнила Наина Генриховна. – Они тебе пока подчиняются?
– Пока да, но уже глядят на меня… как на будущую еду, – Росси невесело рассмеялся. – Возможно, это только моё воображение.
– Знаешь, у нас что-то начало меняться, – сказала она. – После криптии демоны стали чаще приближаться к гарнизону. Вчера пропал часовой. Нашли один сапог.
Росси помолчал.
– Пустой? – спросил он.
– Сапог? Нет, не пустой, – ответила Наина Генриховна.
– По-моему, у нас тоже что-то готовится, – сказал Росси.
– И ты не в курсе? – удивилась Наина Генриховна.
– Теперь меня могут и не поставить в известность, – вздохнул Росси. – Зато эта зараза, кажется, всё знает.
– Миссис Икс?
– Да.
Они помолчали.
– Скажи, как у вас проходят криптии? – спросила Наина Генриховна.
– Цивилизованно, – усмехнулся Росси. – Получаем предписание уволить столько-то сотрудников. Начальники отделов совещаются, решаем, кто недорабатывал. Люди пишут характеристики друг на друга и сами на себя. Решаем, кого уволить. Миссис Икс приходит к ним с охраной и бумажными цветами, благодарит за работу и выводит за ворота к демонам.
– Сама выводит? – удивилась Наина Генриховна.
– Ты бы видела, как ей это нравится.