Рав Зяблик-Школьник
Рав Зяблик-Школьник был пожилым человеком с удивлёнными глазами, которым он старался придавать серьёзное выражение, когда у него были гости, в особенности если рядом оказывалась его жена. Она считала, что известному раввину, человеку, у которого, слава Богу, десять детей, пора вести себя солиднее.
Трое старших уже были раввинами, как и он сам. Ему пришлось потратить немало сил, чтобы они получили приличное образование, а потом переворошить свои связи, чтобы устроить их на работу. Кроме семейных забот, у рава Зяблика-Школьника было множество посетителей, приходивших к нему за советами.
Когда он разговаривал, он часто увлекался и невольно повышал голос. Обычно на шум приходила жена, хмурилась и говорила:
– Клетки, Арье! Береги свои нервные клетки.
Тогда он подмигивал гостям и старался говорить тише.
Обычно он вставал около шести утра. Посетители приходили после одиннадцати, а до этого было его время, которое он тратил на молитвы, завтрак и газеты.
В этот раз рано, ещё до завтрака позвонил взволнованный Саша Перельштейн.
– Рав Арье, извините, что беспокою. У меня к вам большая просьба. Она связана с моими новыми знакомыми, о которых я вам недавно писал.
Сашу было слышно так хорошо, как будто он стоял рядом.
– Ты откуда звонишь? – поинтересовался Зяблик-Школьник.
– Из Нью-Йорка, – сказал Саша.
– Так ты в Нью-Йорке? – обрадовался Зяблик-Школьник. – Что ж ты не приходишь?
– Дела, – ответил Саша. – Но я постараюсь зайти, как только освобожусь.
– У него дела, Ханна, ты слышишь? – закричал Зяблик-Школьник.
– Я ещё не глухая, – ответила Ханна с кухни.
– Рав Арье, вы можете благословить несколько вещей по телефону? – попросил Саша. – Мне очень нужно.
– Могу благословить даже по телеграфу, – сказал Зяблик-Школьник. – Только что тебе это даст?
Саша помолчал.
– Спасибо, рав Арье. Благословите, пожалуйста, – сказал он.
– Давай приходи, – сердито сказал Зяблик-Школьник. – Я этого не понимаю – собрался в Нью-Йорк и даже не предупредил.
– Если можно, прямо сейчас, – повторил Саша.
Зяблик-Школьник вздохнул.
– Подожди, я возьму книгу, – сказал он.
Он раскрыл молитвенник и прочитал на иврите:
– Благословен Ты, Господи, Царь Вселенной, благоволящий к созданиям своим. Да благословит Он раба своего Александра, и спутников его, и то, что с ним, да убережёт их в святой воле Своей, в милости Своей.
– Спасибо, – с чувством сказал Саша.
– Ты доволен?
– Да. Вы сказали, что я могу к вам прийти? – спросил Саша.
– Ты не заболел? – встревожился Зяблик-Школьник. – Ты думаешь, перед моим домом стоит полицейский, чтобы тебя не пустить?
– К тебе приходит столько народу, – заметила Ханна, – что этого полицейского уже давно бы отправили в сумасшедший дом.
– Вы получили моё письмо? – спросил Саша.
– Кажется, нет, – сказал Зяблик-Школьник. – Извини, мне каждый день приходит по двадцать писем.
– Если не сто двадцать, – сказала Ханна.
– Приходи, мы отыщем твоё письмо, и ты мне его прочитаешь, – сказал Зяблик-Школьник. – Договорились?
– Спасибо, рав Арье, – растроганно сказал Саша.
Зяблик-Школьник положил телефон, сделал брови домиком и сказал так, чтобы Ханна знала, что он просто думает вслух:
– Люди не знают, чего хотят, а хотят не того, что им на самом деле нужно.
Начало операции
Когда Саша поговорил со своим раввином, Коньков перевёл дух. Теперь всё было согласно приказу – не придерёшься. Приказали приехать с группой – приехал. Приказали благословить инвентарь – вот вам два благословения: одно от священника, другое от раввина. Вся эта дурацкая экипировка, эта бессмысленная поездка – всё согласно приказу.
У Конькова в который раз мелькнула мысль, что поездка затеяна только для того, чтобы испытать его командирские качества и исполнительность. Но надеяться на это было глупо – для того чтобы проверять старшего лейтенанта Конькова, не стали бы тратить столько государственных денег.
В 9:50 утра его люди были одеты в лыжные куртки и джинсы. Куртки имели разные фасоны и окраску, чтобы однообразие не бросалось в глаза, и были сшиты добротно и удобно, так, чтобы сохранять тепло и не мешать движениям.
У каждого члена группы по карманам были рассованы бутылочки со святой водой, по водяному пистолетику, по магендавиду и по паре крестиков. Больше всего бутылочек было на отце Леониде – он при каждом движении булькал так, как будто выпил ведро воды.
Без пяти десять за ними приехал опытный разведчик Ветров.
– Готовы? – спросил он.
– Присядем на дорожку, – взволнованно произнёс Коньков.
Они сели. Коньков откашлялся и сказал:
– Товарищи, Родина ожидает, что мы выполним свой долг.
– Эт-точно, – подтвердил Ветров и покрутил на пальце ключи. – Поехали.
В 10:35 «Бьюик» остановился за один квартал перед Вашингтон-сквер, 2.
– Я вас буду ждать здесь, – сказал Ветров. – Напоминаю в случае чего вы делегация по культурному обмену. На крышу полезли на спор. Извиняйтесь, ломайте дурака, говорите, что больше не будете. Ни пуха ни пера!
– К чёрту, – ответил Коньков.
Дом оказался очень похожим на обычный московский, только был, пожалуй, крупнее. Дорожки вокруг него окружали аккуратные клумбы и кусты зелёной изгороди.
Они вошли в подъезд. За стойкой сидел консьерж, смотревший на них со странным восхищением, как будто видел не посетителей, а по меньшей мере северное сияние.
– Hello, – очень медленно сказал он. – Where are you going?
– Hello. We’re going to eight twelve, – ответил Коньков.
Ему было неудобно, что на него смотрят так, как будто он пришёл из волшебной сказки.
Консьерж надолго задумался над словами Конькова. Наконец он глубокомысленно кивнул головой.
– Where are you going? – спросил он ещё раз.
– We’re going to eight twelve, – повторил Коньков.
Его словарный запас был ограничен, и он беспокоился, что не сможет поддерживать разговор.
Консьерж вытянул губы трубочкой, подудел, тихо засмеялся и спросил в третий раз:
– Where are you going?
Тогда Коньков и его люди просто прошли внутрь.
Консьержу полагалось позвонить в восемьсот двенадцатую квартиру, чтобы выяснить у жильцов, ждут ли они посетителей, но он пропустил группу Конькова, несмотря на то что не являлся ни агентом Ветрова, ни человеком Росси. Его необычное поведение было результатом параллельной работы советской разведки и американской службы ФБР, трудившихся над его состоянием одновременно, не подозревая об усилиях друг друга, – потому-то и эффект получился двойной.
Старший лейтенант Коньков и его группа проехали на лифте до шестнадцатого этажа и пошли по пустому, устланному ковролином коридору – до конца и направо – туда, где вверх тянулась узкая лестница, упирающаяся в ведущую на крышу дверь.
Они поднялись по лестнице и остановились перед дверью. Коньков осторожно попробовал её открыть. Ветров не подвёл, как он и предсказывал, дверь оказалась не заперта.
Коньков взглянул на часы: 10:50.
– Пошли, – сказал он шёпотом.
Схватка на крыше
Коньков осторожно открыл дверь, и они, стараясь не шуметь, вышли наружу. С высоты город казался чище и праздничнее. По длинной, уходящей чуть ли не до горизонта крыше носился шальной ветерок. Под их ногами захрустел гравий, покрывавший здесь всё, кроме квадратных вентиляционных шахт.
В этот момент они увидели неподвижного Демидина. Вова Понятых вскрикнул – так сильно Константин Сергеевич был непохож на себя. Его кожа была бледна до синевы, поредевшие волосы стали совсем седыми. На лбу темнел кровоподтёк.
Коньков наклонился и осторожно, двумя пальцами приподнял его руку. Он попытался нащупать пульс, но не смог.
– Умер он, что ли? – растерянно спросил он.
Коньков заставил себя сконцентрироваться. Их задача – вытащить отсюда Демидина и шкатулку. Но если Демидин умер, надо отыскать шкатулку и уносить отсюда ноги. Не нести же на себе труп… Ещё не хватало, чтобы их обнаружила полиция. Полиция когда-нибудь всё равно здесь появится и начнёт искать следы тех, кто сюда приходил. Допросят консьержа, начнут искать прохожих, которые могли заметить их на улице, постараются найти машину, в которой они приехали.
Отец Леонид тоже взял Демидина за запястье.
– У него пульс! – взволнованно сказал он. – Ему надо сделать искусственное дыхание.
– Ты умеешь? – спросил Коньков.
– Я умею, – вызвался Вова.
– Давай, – сказал Коньков.
Вова встал на колени рядом с Демидиным, положил скрещённые ладони ему на рёбра, надавил на грудную клетку и отпустил. Внутри Демидина что-то булькнуло, и его рот приоткрылся.
– Продолжай, – приказал Коньков. – Остальные за мной. Ищем шкатулку. Будьте осторожны – этот псих может быть рядом.
Коньков, отец Леонид и Саша ушли. Демидин никак не приходил в себя, и Вова Понятых совсем выдохся. Он сделал ещё несколько сильных толчков, и вдруг из груди Демидина послышалось резкое:
– Чичи, чики, бр, гималайя!
Вова вздрогнул, и Демидин медленно открыл глаза.
– Константин Сергеевич!
– Вова? – едва слышно выговорил Демидин.
– Мы за вами, Константин Сергеевич, – сказал Вова. – Всё будет хорошо.
– Для меня… уже не будет, – с трудом прошептал Демидин.
В дальнем конце крыши раздался и затих жуткий, нечеловеческий вопль. Вовка выпрямился. Демидин изогнулся в судороге, будто через него пропустили ток.
– Сердце! Как пусто! – закричал он, царапая свою грудь, и откинулся навзничь.
– Тише, Константин Сергеевич! – уговаривал его Понятых.
Но Демидин уже не кричал, он только всхлипнул обречённо, словно брошенный младенец, и затих.
Коньков, отец Леонид и Саша дошли до конца крыши, но ничего не увидели.
– Ушёл, – сказал Коньков.
– Оглушил Демидина, ушёл и… – начал было отец Леонид и вдруг замолчал, указывая пальцем на ближайшую вентиляционную шахту.
Жуткий клоун прятался за кирпичной трубой, скрючиваясь, чтобы занимать меньше места. Осознав, что его обнаружили, он оскалился и зарычал.
– Что это за чёрт? – воскликнул отец Леонид, удивлённо разглядывая клоуна.
– Этот чёрт – Бафомёт! – гордо сказал клоун.
Бафомёт чувствовал себя плохо, но он встал, выпячивая грудь, чтобы казаться хоть и уставшим, но вполне ещё могучим крылатым богатырём. Он был гораздо выше обычного человека. В левой руке он держал старинную шкатулку.
Коньков захлопал глазами. Как раз из-за этой шкатулки им приказали лететь за тридевять земель. Операция приобретала смысл.
– Surrender! – строго сказал Коньков.
– Щас, – ухмыльнулся клоун.
– Сдавайся, – повторил Коньков.
Чувствовал он себя глупо. Оружия у них не было. «Врукопашную с ним, что ли?» – подумал он.
– Врукопашную, конечно, – прочёл его мысли Бафомёт и внезапно удлинившейся лапой ударил Конькова в висок.
Рука клоуна растягивалась, как в каком-нибудь фильме ужасов.
Коньков с трудом уселся на крышу. В голове у него шумело.
– Окружайте его… – простонал он, с трудом соображая, что говорит.
– Точно, – передразнил его Бафомёт. – Окружайте меня со всех сторон.
– Он настоящий, – сказал отец Леонид, заворожённо вглядываясь демону в зрачки.
В пустоте этих глаз он узнал знакомый холод.
– Ты кто такой? – строго спросил он. – Я тебя уже где-то видел?
Бафомёт хотел выругаться, но какая-то сила заставила его ответить против воли:
– Меня зовут Бафомёт, священник. Ты не меня видел.
Унижение воспламенило в нём ярость.
– Поклонись мне, поповская морда, – зашипел он.
– Никогда, – твёрдо сказал отец Леонид.
– На колени! – заорал взбесившийся Бафомёт.
Тембры его голосов ощущались как физический удар. Демон источал немыслимую злобу.
Старший лейтенант Коньков пытался встать, трясущимися руками ощупывая крышу. Его мысли путались.
– Сопротивление бесполезно, – пробормотал он.
Его стошнило. Саша замер. Ему было очень страшно.
И только отец Леонид строго и прямо глядел на чёрта. Он уже один раз видел эту злобную жуть и теперь думал, что, если он не выстоит, всё существующее провалится в зрачки этого гада.
– Во имя Отца… – сурово сказал он.
– Заткнись! – завизжал Бафомёт, прыгая на него.
Брызнула кровь. Обезумевший Бафомёт нацелился, чтобы присосаться к разорванному человеческому горлу, но что-то щёлкнуло в его рогатой башке, и он вскрикнул, отшвыривая от себя умершее тело. Оно полетело, переворачиваясь и перегибаясь, взмахнуло над краем крыши руками и исчезло.
Демон повернул к Саше окровавленную морду. В его глазах была сверхчеловеческая хитрость.
– Давай разойдёмся как интеллигентные люди? – спросил он.
Перед Сашиными глазами стоял прощальный взмах рук отца Леонида. Шок отодвинул реальность, она истончилась и оказалась пергаментом, на котором внезапно проступили символы, имеющие древний смысл.
Саша засунул руку в карман и всхлипнул. Леонид так и не купил платок для своей мамы.
– С цветами, – сказал Саша, доставая пластмассовый пистолетик.
– Чего? – подозрительно спросил Бафомёт.
– Платок с цветами, – объяснил Саша, стреляя.
Заряжённые солнечным светом капли брызнули демону в рожу.
Бафомёт завыл.
– Кыш! – кричал разъярившийся Саша.
Он шёл к демону, продолжая стрелять.
– Добивай гада! – закричал старший лейтенант Коньков.
Он встал и шатался, силясь сохранять равновесие.
Бафомёт заскулил, отступая мелкими торопливыми шажками. Саша бежал на него, выставив перед собой пустой пистолетик.
Тогда Бафомёт поджал крылья и бросился прочь.
– Шкатулку отдай! – закричал ему вслед Коньков.
Униженный и ничего не соображающий от ужаса Бафомёт бросился вниз, пытаясь лететь, но сломанное крыло подвело его, и он штопором низвергнулся на землю.
– Саша, помоги, – попросил Коньков.
У него сильно кружилась голова. Саша подставил ему плечо. Они добрели до края крыши и заглянули вниз. Ни на дорожке, ни на траве перед домом никого не было.
– Где Леонид? – спросил Саша, всхлипывая. – И где этот гад?
– Их, наверное, уже заметили, – сообразил Коньков. – Нам надо уходить.
Послышался звук полицейской сирены.