Глава 33
«Лимбо» Леонида
«Вот я, оказывается, какой… Лёгкость. Свобода. Ясность».
– Ты всё ещё хочешь вернуться?
«Вернуться? Куда? Для чего? Лёгкость. Дыхание. Свет».
Он начал вспоминать – неохотно, издалека, с трудом – свою историю. Сначала это были пережитые чувства, знакомые цветовые пятна и только потом лица и голоса. Всё казалось грустным и ненастоящим.
Голос, задавший ему вопрос, ещё звучал в нём.
– А как будет лучше? – спросил он, чувствуя в себе силы и задор сделать как лучше.
Ответа не было, и внезапно его пронзила жалость:
– Она ведь осталась совсем одна!
Он представил, увидел, ощутил квартиру, где живёт мама, где он сам когда-то жил, увидел увешанные фотографиями стены.
Большая фотография, его, четырнадцатилетнего.
Ещё одна, его же, со школьными товарищами. Ещё одна, детская, на столе. Почему с траурной лентой?
Мама рассказывает, какая добрая у него была улыбка. Как его уважали на работе. На диване сидят старые люди, тесно, неловко прижимаясь друг к другу коленями.
– У него было так много друзей, – говорит мама.
Она улыбается сквозь слёзы.
Гости, все в тёмной одежде, печально кивают.
– Товарищи его приходили. С работы, – продолжает она.
Она стала совсем седая. Её рука дрожит, сжимая белый, с узорчатыми краями платочек.
– Все его любили. Советовались с ним. – Она всхлипывает, моргает беспомощно, вытирает глаза, показывает гостям фотографии, и мнёт, и мнёт свой платок. – Не говорят только, где похоронили моего Лёнечку. Сказали, что государственная тайна…
– Я должен вернуться! Для неё, – попросил он.
И увидел озеро, а в глубине его неподвижных, тяжёлых вод – машину и своё переломанное тело. Пути назад нет.
– Ей нужно будет потерпеть ещё немного, – сказал Голос.
Он вдруг увидел, как это случится. В его стране настанет мутное, холодное время. Мама выйдет из своей квартиры и начнёт спускаться по лестнице, постукивая палочкой по скользким от инея ступеням. Сырой и чёрный проём подъезда, трое гниющих от алкоголя и курева мужчин. Она, сказавшая им что-то. Не троньте её!! Ведь она бывшая сельская учительница! Для неё эти мужчины – соседские дети, которым нужно вовремя сделать замечание, для которых нужно найти правильные слова. Пьяная, непристойная ругань. Один, замахнувшийся на неё бутылкой. Кровь, текущая по её седым волосам. Упавший на грязную ступень белый, всегда надушенный платочек. Её повисшая рука. Бедная, милая моя мама…
– Потом она будет свободна, – сказал Голос.
– Бедная, милая моя мама! – воскликнул он. – Для чего всё это? Зачем в мире столько зла?
– Всё сложно и страшно, – сказал Голос. – Но страшное пройдёт. Исчезнут смерть, болезни и горе, и когда-нибудь всё закончится очень хорошо.
– Я обязательно должен понять, для чего всё так устроено, – попросил он.
И вспомнил о чёрте, который его недавно убил.
– Кто это был?
– Ты постепенно поймёшь, – сказал Голос. – Но тебе будет немного трудно.
– Я справлюсь! – с юношеской готовностью сказал он, в то же время понимая, как горько ему будет потом, когда он лишится этой ясности и этого покоя.
Он всё ещё плыл в тёплом предвечном молоке, уже чувствуя, как дребезжит над его закрытыми веками серый, израненный свет.
– Меня зовут, – попробовал он произнести и обрёл губы и рот. – Леонид, – сказал он вслух и попытался приподнять руку.
Рука весила, наверное, миллион тонн. Голова, веки, мысли – всё стало невероятно тяжёлым, и только тонкая плёнка испарины на лбу ещё защищала его от мира.
Он открыл глаза.
Миссис Икс
Вокруг него гудели приборы. Широкая кровать была опутана гибкими трубками. Целая стена была заставлена непонятными машинами. Датчики рисовали на экранах разноцветные линии.
– Леонид, Леонид, он под деревом сидит, – бодро пошутил Росси.
От кровати к приборам и обратно сновала похожая на осу медсестра.
– Здравствуйте, – сказал Леонид, приходя в себя.
Медсестра неуверенно улыбнулась. Русского языка она не понимала и ориентировалась по интонациям начальника.
Росси по-хозяйски оглядел Леонида.
– Здравствуйте! – весело сказал он. – О параличе не беспокойтесь, это пройдёт. Я – начальник этого гарнизона. Уверен, мы сработаемся.
В дверь коротко постучали.
– Кто там ещё? – закричал Росси, недовольно оглядываясь.
Дверь приоткрылась, и в палату заглянула миссис Икс. Скромная офисная мышка в серой юбке ровно на дюйм ниже колен.
– Простите, что отрываю вас от дел, – сказала она, поджимая губы.
“Сдохни! сдохни!” – так она на меня смотрит», – думал Росси.
– Это вы меня простите, – сказал он. – Не думал, что это вы.
Миссис Икс уже прошмыгнула внутрь и стояла, теребя свою папку. Медсестра перехватила её взгляд и вышла.
Миссис Икс приветливо улыбнулась Леониду.
– Новенький? – спросила она Росси.
– Да, – не без гордости ответил Росси. – Русский.
– Думаете его оставить?
– Думаю. Он нам будет полезен.
– Я вас вот о чём хотела спросить… – сказала миссис Икс. – Вы уже решили, что будете делать с сердцем?
– Пока нет, – сказал Росси.
– Обдумываете?
– Да, – сказал Росси. – У меня уже есть некоторые идеи.
– Где сейчас находится Демидин? – спросила она.
– Пока не знаю, – сказал Росси.
– Что ж, не буду вам мешать, – сказала миссис Икс.
– Ну что вы, вы мне не мешаете! – сказал Росси.
Она улыбнулась.
Он улыбнулся.
– До свидания, – сказала она.
– До свидания, – сказал Росси.
Саша и Варечка
Не прошло и двух дней после возвращения из Америки, как Саша Перельштейн проболтался о своих приключениях Варечке. Вначале он старался не выдавать никаких секретов, но быстро забылся и рассказал почти всё, что знал. Это ещё притом, что Варечка сама, симпатизируя Саше, не расспрашивала его о подробностях.
– Какой хороший человек погиб! – с горечью говорил Саша. – Его мама одна осталась. Он ей платок хотел купить.
Он вздохнул. Варечка была очень тронута. Саша подвергал себя опасности, делясь с ней тем, о чём не имел права говорить. Он не стеснялся быть при ней самим собой, раскрылся и стал совсем беззащитен.
– Не растравляй себя, Сашенька, – посоветовала она.
– Понимаешь, – продолжал Саша. – Он меня расспрашивал про Вавилонскую башню и о том, почему люди живут неправильно. Я же об этом лекции читал в клубе! Но для меня это была просто тема урока, не больше, а ему это было по-настоящему важно… Что именно он хотел понять? Может быть, что-то предчувствовал? Эх, только теперь я понял, какой он был замечательный человек! А я, дурак, ничего толком не мог ему рассказать и теперь уже никогда не расскажу…
Глаза у него заблестели. Варечка попыталась его утешить, как могла. В её семье мужчины пили водку, когда им нужно было успокоиться.
– Выпей, Сашенька, – попросила она. – Тебе полегче будет.
– Я же не пью, – сказал Саша.
– Чуть-чуть, полрюмочки, – сказала Варечка. – Пополам со мной, Сашенька? А?
Она так на него смотрела, что Саша выпил полрюмочки. От алкоголя, а ещё больше от теплоты её взгляда ему стало легче. Она предложила Саше ещё стопочку. Саша пригубил и эту, но допить не смог.
Варечка разглядывала его так, как будто увидела впервые. Он был в неё влюблён по уши, души в ней не чаял. Бывали у неё и раньше увлечения, но никто ещё не смотрел на неё так, как сейчас смотрел Саша. Отчего именно в ней он увидел такую умницу и такой дивной красоты женщину, какой она себя никогда не чувствовала? Ей казалось, что от его взгляда у неё и в самом деле раскрываются крылья и что ради него она захочет быть такой, какой он её сейчас видит… А его глаза после поездки стали огромными, как у котёнка, и зрачки оставались расширенными, будто он видел привидение. Он был очень трогательным со своим удивлённым взглядом, всклокоченными кудряшками и смешной кипой.
Она пообещала себе, что ни за что не будет докладывать об этой встрече в КГБ. Забудет рассказать, и всё. И ничего они ей не сделают.
Потом она взяла гитару и принялась играть, напевая своим приятным глуховатым голосом. Саша и Варечка всё ближе наклонялись друг к другу и пели:
Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей
Любимой или о жене.
Письмо от раввина Зяблика-Школьника
Вскоре Саша получил письмо от Зяблика-Школьника:
«Здравствуй Саша!
Получил твоё второе письмо, первое отчего-то не дошло. Сочувствую твоей потере. Судя по всему, ты, хоть и на короткое время, встретил важного для тебя человека.
Я думаю, что в те минуты на крыше твоя судьба поновому соприкоснулась с судьбами твоих друзей, и последствия того, как вы тогда себя повели, все вы будете чувствовать ещё долго.
Теперь о твоих вопросах по демонологии. Прежде всего, поверь, что ответы на них не имеют для тебя никакого значения. Да, это был демон. Да, при желании можно было бы выяснить, какой он категории или к какому кругу Геенома принадлежит, но учти, что всё это – чепуха, всего лишь удовлетворяющая наше пустое любопытство, чепуха, имеющая в миллион раз меньшее значение, чем одна-единственная от всего сердца произнесённая молитва Всевышнему.
Как мне кажется, тебе встретился мелкий и тщеславный экземпляр. Впрочем, других среди этих несчастных нет. Они горды и от этого всегда унижены. Ты совершенно правильно почувствовал его ущербность.
Должен тебя предупредить – молиться за них не стоит, и вовсе не потому, что их не жалко. Дело в том, что каждая попытка с ними соприкоснуться – даже молясь за них – для людей очень опасна. Они охотно откликнутся на любой к ним интерес: но только для того, чтобы втянуть нас в контакт с ними, запутать нас и всё превратить в наше искушение.
Готов ли ты к искушениям? Очень надеюсь, что ты твёрдо ответишь: “НЕТ!!! Я НЕ ГОТОВ”. Помнишь, Мидраш описывает, как один великий и святой человек, царь и поэт, гуляя по крыше своего дворца, необдуманно попросил для себя испытания? Он был слишком в себе уверен, и, заметь, причин для того, чтобы быть в себе уверенным, у него было неизмеримо больше, чем у нас с тобой. Помнишь, чем всё тогда обернулось для него и для его народа?
Никогда не забывай о Едином, в каждый момент времени заново творящем любое существование. Представь только, в каждое мгновение всё сущее творится из этого Источника! Вспомни Неопалимую Купину.
Как там твоя Варечка? Не красней, не красней! Можешь не отвечать, если не хочешь.
Твой р. Зяблик-Школьник».
Коньков и мама отца Леонида
Старший лейтенант Коньков навсегда запомнил лицо матери отца Леонида. Её смиренное достоинство человека, потерявшего самое дорогое, её тихие слёзы. Её гордую за сына улыбку, когда Коньков рассказал ей о том, что Леонид погиб, спасая товарищей. Её руки, осторожно прикоснувшиеся к медали, переданной ей Коньковым. И увеличенные фотографии Леонида на стенах, целую галерею фотографий.
Она спросила его тогда:
– Где Лёнечка мой похоронен?
Он обязан, обязан был ответить, что не имеет права об этом говорить. Она только чуть сжала губы и заморгала. Как ненавидел себя Коньков за то, что не может ей ничего сказать! И больше всего он ненавидел себя за то, что это не он тогда погиб на крыше.
– Вы заходите как-нибудь, – попросила она.
Он обещал и твёрдо решил принести ей платок, такой, какой мог бы ей подарить отец Леонид.
«Ничем не поможешь такому горю, – терзал он себя. – Я всегда буду перед ней виноват». Он подумал о своих родителях. Как бы они перенесли такое? Тоже поседели бы от горя, стали бы бесплотными, погружёнными в прошлое?
Он вспомнил о том, как сердился на отца Леонида из-за истории с Антошей Феодоровым, и о том, как что-то нашло на него в ресторане «Горская принцесса».
«Погибла страна!» – так кричал тогда отец Леонид, а Коньков перепугался, струсил, что кто-нибудь на них донесёт и ему достанется от начальства.
Какая муха укусила тогда отца Леонида? Он всегда казался Конькову ненадёжным и сумасбродным сотрудником. Но вот они оказались на крыше, в опасности – и как он смотрел на этого гада! У него был стальной, бесстрашный взгляд. Откуда в нём такое взялось? Коньков понимал, что сам он не струсил только потому, что был оглушён ударом в висок.
Этот его висок совершенно поседел и часто мёрз, будто к нему приложили лёд. Сам Коньков после возвращения из Америки чувствовал себя гораздо старше. Андрей Андреевич Жук стал ему понятнее: Коньков теперь точно знал, что Андрей Андреевич тоже видел смерть.
Спиритисты, собирающиеся у Дарьи Анатольевны, сказали бы, что Коньков получил мистический опыт. К встречам со всякими неземными существами они относились с восхищением и любопытством. Но Коньков был воспитан атеистом и старался думать, что сумасшедший клоун был не чёртом, а всего лишь неизвестным пока науке чёртообразным существом.
Коньков и Дарья Анатольевна
Когда Коньков в очередной раз навестил Дарью Анатольевну, у неё отмечали день рождения Никифорова – её старого друга и друга её покойного мужа. Дарья Анатольевна помахала Конькову через головы людей, и он подошёл к ней здороваться.
– Димочка, – сказала она с укоризной, – вы меня совсем забыли.
– Я был в командировке, Дарья Анатольевна, – улыбнулся Коньков.
Вдруг глаза Дарьи Анатольевны расширились.
– Силы небесные, что это с вашими волосами? – ахнула она, глядя на серебряный клок волос на его виске.
Вокруг них раздались заинтересованные возгласы.
– Ничего особенного! – поспешно сказал Коньков. – Ударился этим местом и вот…
Дарья Анатольевна покачала головой.
– Димочка, вас отметили своим вниманием существа из невидимого мира! – торжественно сказала она.
– Упал случайно… – продолжал врать Коньков.
– Случайностей не бывает, – авторитетно сказал ему пожилой усатый мужчина. – Уверяю вас, духи послали вам знак.
– Знакомьтесь, это Арсений Петрович Никифоров, мой старинный друг, – сказала Дарья Анатольевна. – Арсений Петрович хорошо знает, о чём говорит, – он единственный духовный наследник потомственного сибирского шамана.
Коньков и Никифоров пожали друг другу руки.
– Вы, молодой человек, имеете мистические способности, – сказал Никифоров. – Но мне что-то не нравится ваша селезёночка.
Коньков удивлённо захлопал глазами.
– Дело в том, что Арсений Петрович может видеть внутренние органы человека, – объяснила Дарья Анатольевна. – Он получил этот дар на могиле своего учителя.
Коньков состроил восхищённое лицо.
– Это было опасное приключение, – сказал Никифоров. – Якуты хоронят своих шаманов над землёй, на специальных помостах. Я был молод, не понимал, насколько рискованно приближаться к подобным местам. Там на меня напал дух мёртвого шамана. Пришлось ответить ему на некоторые вопросы.
– На какие? – полюбопытствовал Коньков.
– Прежде всего на вопрос о том, что именно я готов отдать, чтобы принять духа в себя. Я был готов на всё, только бы получить мистические способности. Пришлось расстаться с некоторыми увлечениями.
– С одним увлечением, – грустно улыбаясь, поправила его Дарья Анатольевна.
– А если бы вы отказались? – спросил Коньков.
Никифоров пожал плечами.
– Думаю, дух шамана меня бы убил.
– Зато теперь Арсений Петрович многое может, – сказала Дарья Анатольевна.
– И как человек опытный, – улыбнулся Никифоров, – я думаю, что вам необходим учитель.
– Я могу познакомить Диму с Вояниновым, – предложила Дарья Анатольевна.
– Кто такой Воянинов? – схитрил Коньков.
Воянинова он прекрасно запомнил, но признаваться в этом не хотел.
– Димочка, вы же культурный человек! – удивилась Дарья Анатольевна. – Воянинов – величайший мистик. Кроме того, он гениальный историк, прозаик, поэт и философ.
– И композитор? – улыбнулся Коньков.
Дарья Анатольевна погрозила ему пальцем.
– Не иронизируйте, Димочка. Я и в самом деле слышала, что он написал симфонию в аполлоническом стиле. Говорят, она напоминает музыку Вагнера, но симфония Воянинова сильнее и наполнена философским содержанием. Даже не спорьте, я вам устрою приглашение на его семинар.