Раштау подхватил её на руки, поднялся, двинулся к храму. Она хотела сказать, что может идти сама, но не нашла в себе сил. Необъяснимое чувство пульсировало внутри, переполняя: её долг был Там, не здесь…
– Ты сможешь вернуть меня? – чуть слышно прошептала Аштирра.
Отец коротко покачал головой, не глядя на неё. Его мерная поступь почти убаюкивала.
– Память и так увела тебя далеко. Дальше, чем когда-либо… Продолжать опасно.
Чуть позже они сидели в такой привычной кухне и уютный свет жаровни разгонял полумрак. У ног устроился притихший пёс. Бирюзовая пиала с целебным отваром приятно грела ладони.
Отец сидел напротив, опустив подбородок на сцепленные пальцы, вглядываясь в неё внутренним взором целителя. Аштирра хотела рассказать ему всё, что увидела, но видения безжалостно ускользали, словно сны на самой границе пробуждения. Вот они всё ещё твои, рядом, но стоит попытаться поймать их в ловушку слов, как они тают в зыбком мареве.
– Я не стану повторять ритуал, пока не укрепишься здесь снова, – твёрдо сказал Раштау наконец. – И браслет спрячу подальше, во избежание искушений. Иногда зов памяти слишком силён. Но мы здесь не для того, чтобы проживать прежнюю жизнь сызнова.
Аштирра увидела вдруг, как дрожат его руки, и накрыла ладонями его похолодевшие пальцы. Их взгляды встретились.
– Не хочу проиграть тебя нашим мечтам о былом. Понимаешь?
Да, она понимала. Ей неведомы были тайны Кадмейры и даже тайны отца, но одно Аштирра знала наверняка – что она для Раштау дороже всего. Дороже даже, чем дело жизни и тоска по несбыточному.
Ночь была беспокойная, тревожная, и кошмары окутывали его липкой паутиной, затягивали, точно трясина. Собственная кожа казалась клеткой, зудела, словно что-то иное вырывалось изнутри на поверхность.
Вскрикнув, Хранитель проснулся, огляделся. Взгляд всё хуже привыкал к темноте, а именно темнота стала в последние годы его убежищем. Он забыл своё имя, чтобы другие тоже забыли его. Он не оставался нигде дольше необходимого, чтобы запутать след. О, с какой радостью избавился бы он от своей ноши, да только некому было передать её. Искушение просто оставить всё позади было порой слишком велико, да только это уже не спасло бы его… Лишившись всего и поняв слишком многое, теперь он мог лишь идти, неустанно идти вперёд.
Скатившись с жёсткой лежанки, мужчина рывком стянул с себя вымокшую от пота рубаху, жадно припал к щербатому кувшину, стоявшему в изголовье. Руки дрожали, и он расплёскивал воду. Тени кружили на границах его убежища – тени родом из кошмаров, на которые так щедра оказалась эта ночь.
Опустившись на колени, Хранитель поднял одну из половиц, разрыл утрамбованную землю, извлекая бесформенный свёрток в грязных тряпках. Там был спрятан костяной ларец тонкой работы, инкрустированный золотом и лазуритом. Когда-то он сам заказал такой, в порыве тщеславия велев имитировать мотивы древней культуры, выбрав цвета правящего рода.
Внутри лежал амулет – тёмно-алый, почти чёрный потускневший камень без единой искры внутри, в оправе из тонких и прочных цепей неизвестного сплава. Формой он до ужаса напоминал почерневшее сердце, вырванное из груди мертвеца.
Артефакт, даровавший Хранителю и могущество, и проклятие, вот уже некоторое время молчал, а сам он не решался звать духа. Все его дары обошлись слишком дорого… совсем как в сказаниях кочевников о каи, исполнителях желаний. Где-то он оступился, совершил ошибку, да чего уж теперь говорить…
Но почему сегодня?..
Мужчина наклонился, почти прижавшись ухом к шкатулке. Показалось или он услышал пульсацию, ритм уснувшего камня?
Хранитель распрямился, недоверчиво посмотрел на артефакт… и едва не выронил ларец.
– Да что с тобой такое происходит?
Глубоко внутри амулета тлела искра, пробегая тусклым разрядом, словно далёкая тревожная зарница. И голос, хорошо знакомый Хранителю, прошептал где-то на границах восприятия:
«Ашарет…»
Часть вторая
Глава тринадцатаяСолнце Владык
Ладья Амна царственно опускалась к скалам, отбрасывавшим длинные подвижные тени. Небо у горизонта казалось сбрызнутым кровью, точно обозначая переход для Владыки, в честь которого состоялся этот мрачный торжественный праздник. Сегодня жрецы и плакальщицы пропевали его имя – имя, которое запрещено было произносить, кроме как в обрамлении священных текстов и благословений. Сегодня оно гремело над землями Таур-Дуат в последний раз, когда дух Владыки устремлялся к Водам Перерождения.
«Джедер…»
Алазаарос беззвучно прошептал имя, не решаясь произнести его вслух даже теперь. Он не понимал до конца, что чувствовал и было ли это скорбью. Император казался чем-то вечным, незыблемым… и настолько же далёким. Как нетленные звёзды, как ослепительный свет Небесной Ладьи. Больше, чем даже величайшие из рэмеи, Владыка воплощал в себе всю Силу предков, начиная от божественного Ваэссира, основателя рода Эмхет, вложившего всего себя в свой смертный род.
Время Владыки Джедера ушло, и теперь Сила перейдёт к новому Владыке, новому живому бьющемуся сердцу Империи. Священный поток не прерывался от века к веку. Но как странно будет взглянуть в глаза Хранителя Таур-Дуат, в это новое зеркало, отражавшее Силу Ваэссира… Как странно будет понимать, что перед ним более не брат, не просто наследный царевич, но Владыка, пусть и носящий другое имя.
Обрывки гимнов доносились до Алазаароса.
«Благословен будь, сиятельный Джедер Эмхет, Хранитель Жезла и Плети…»
«Благословенна будет твоя дорога меж звёзд и в первозданной тьме к Водам Перерождения…»
Скорбь? Уважение? Любовь?.. Нет, разве можно было любить ослепительное светило, в лучах славы которого проходила твоя жизнь, перед которым тебе положено было лишь преклоняться? И потому не было простого и понятного горя – лишь глубочайшее изумление, что даже столь незыблемому и вечному пришла пора уйти. А скорбит ли Джедефер, который был с отцом гораздо ближе, чем он сам? Алазаарос не знал. Его брат, наследник трона, был предельно собран и безмятежен, полностью сосредоточен на своей грядущей задаче. Этой ночью, преклонившись перед саркофагом отца, он произнесёт тайные слова и примет в себя божественную искру. Ну а скорбь – она была уделом смертных, а не тех, кто хранил их покой и воплощал в себе Божественный Закон.
За тяжёлыми створками дверей гробницы скрылась первая процессия жрецов, которые несли ритуальные яства. На больших, размером с колесо, золотистых блюдах были искусными узорами выложены куски ароматного мяса и рыбы, выпечка и фрукты. Другие жрецы несли пару огромных, в рост взрослого рэмеи, кувшинов с вином из храмовых кладовых. Это вино было запечатано в первый год правления Джедера Эмхет, и сегодня ему предстояло быть опробованным в знак ухода Владыки.
Затем шла вторая процессия – тех, кто нёс погребальную утварь. Чего здесь только не было: посуда из серебра и бирюзового фаянса, богато инкрустированные ларцы с подношениями, драгоценные статуэтки Богов, тончайшие покрывала, расшитые золотом, резные кресла и столики из лакированного эбенового дерева…
Последняя процессия двигалась ко входу, возглавляемая обоими царевичами. Вместе Алазаарос и Джедефер вошли в тёмные коридоры, украшенные фресками с изображениями сцен войны, охоты и священных церемоний. Огни светильников в руках жрецов будто отражали последние отблески ало-золотой Солнечной Ладьи, не разгоняя до конца первозданный мрак гробницы, путь в неведомое.
Алазаарос коротко взглянул на одно из изображений Владыки Джедера, привычно ощутив, как что-то внутри него сжалось под суровым взглядом золотых глаз. Отец редко обращал к нему свой царственный взор, редко говорил с ним напрямую, и эти мгновения были драгоценными, хоть и вызывали трепет. Ещё драгоценнее были искры тепла… Но завоевать одобрение Владыки, не разочаровать его было, пожалуй, самым важным для юного царевича. Так учила мать, прежде чем ушла во владения Псоглавого Бога.
Жрецы внесли большой золотой саркофаг, изображавший Владыку Джедера с его императорскими регалиями. Почётный караул Живых Клинков Ануи, восьми телохранителей покойного Императора, окружал их. Сегодня земной путь завершался и для них. Согласно Древнему Договору, им предстояло охранять покой Владыки по воле Стража Порога. Сегодня впервые Восемь не скрывали свои лица от остальных, но на этих лицах не было ни печали, ни страха – только спокойная решимость, торжественность, делавшая их похожими на погребальные статуи вокруг.
Когда священнослужители пропели молитвы, золотой саркофаг погрузили в массивный гранитный, располагавшийся в центральном зале усыпальницы. Стражи надели свои шлемы в виде собачьих голов и подняли хопеши в торжественном прощании.
Алазаарос вглядывался в черты Владыки, поражаясь удивительному сходству изображения и реальности. Вот только золото неподвластно времени, и на саркофаге Император был изображён на пике своей Силы. Вместе с братом Алазаарос преклонил колени перед последним пристанищем отца. Джедефер позволил себе краткий ободряющий взгляд, от которого юному царевичу стало немного спокойнее. Как представителям рода Эмхет, им предстояло пропеть последний гимн-благословение. Их голоса переплелись, вознеслись к сводам погребального покоя и рассыпались искрами угасающего пламени торжественной мелодии.
Потом был пир в семейном святилище, на котором было сказано много слов о величии и славе ушедшего Владыки. Как говорили, на такие пиры снисходили предки и даже сами Боги. Алазаарос, конечно же, не увидел никого из них, но в некоторые моменты ему и правда казалось, будто за праздничными столами он чувствовал чьё-то незримое присутствие.
Уже к середине ночи все покинули гробницу. Внутри остались только Джедефер, которому предстояло принять в себя Силу Ваэссира, и Восемь стражей Императора.
С наслаждением Алазаарос вдохнул холодный ночной воздух. После душных погребальных покоев это казалось настоящим благословением.