Но этим вечером можно было позволить себе немного погрустить.
Аусетаар накрыла серебристые пески самоцветным пологом. Каэмит, обманчиво безмятежная, простиралась насколько хватало глаз. Аштирра и Брэмстон сидели рядом на стене под чёрной статуей стража. Тихая ночь переливалась перезвоном струн лютни. И ведь совсем недавно они охотились на газелей, а потом менестрель рассказывал ей о путешествии в храм Золотой и пел под звёздами о Кадмейре. Но между той ночью и этой прошла словно целая вечность, столько всего успело произойти.
– Получается песня? – тихо спросила жрица.
– К твоему празднику точно закончу. – Брэмстон чуть улыбнулся, сыграв сложный перебор.
– До праздника ещё больше двух декад, – нахмурилась девушка.
– Так это ж разве долго? Хотя не скрою, я тоже очень жду. Но заранее не покажу, и не надо на меня так смотреть, – с тихим смехом он демонстративно отвернулся.
Аштирра придвинулась чуть ближе, положила голову ему на плечо.
– Ты, главное, приезжай.
– Можешь поверить, меня даже мёртвые стражи не остановят, – доверительно проговорил Брэмстон, и от таких его интонаций внутри разливалось тепло.
Жрица почувствовала, как он пропускает её волосы сквозь пальцы, деликатно, почти коснувшись основания рогов, что у рэмеи считалось слишком личным. Она была совсем не против и чуть подалась навстречу его касанию… но Брэмстон отнял руку, вместо этого обнял её за плечи. Чтобы скрыть неловкость, Аштирра сказала:
– Кстати о мёртвых стражах… Когда будем убирать шрамы, как ты хотел?
– Не будем, – мягко ответил он, качая головой. – Оставлю.
– Неужто передумал, или это Нера тебе рассказала про зубы? – улыбнулась жрица.
– Это память о том, как я успел спасти кого-то очень мне дорогого. Не та память, от которой я хотел бы избавиться, – Брэмстон говорил совершенно серьёзно, непривычно серьёзно для него, и девушка немного смутилась.
– А те, другие? – не удержалась Аштирра, не уверенная, что он пожелает отвечать.
– Тоже память, – вздохнул менестрель. – Но совсем иная. О шагах, которые больше никогда не стоит совершать. А что? Думаешь, – он бережно приподнял её лицо за подбородок, и его губы оказались вдруг очень близко, – меня это портит?
Вместо ответа она подалась вперёд, находя его губы своими.
– У тебя есть личный целитель, – прошептала Аштирра, едва отрываясь от поцелуя. – И теперь ты сможешь хранить на себе только ту память, которую пожелаешь сам.
Дни в Обители потекли своим чередом. Раштау готовил святилище к её Посвящению и даже отстранил Аштирру от привычных храмовых дел. Всё остальное время он проводил в Архиве, среди своих записей и старинных свитков. Перечитывал древние тексты на каменных стелах, хранившихся в нижних помещениях вместе с другими спасёнными артефактами. Изучал записи своих предшественников – всё, что хоть как-то могло помочь.
Отец показал ей свиток, извлечённый из мумии, – хрупкий лист бумажного тростника с россыпью мелких символов, нанесённых аккуратными столбцами, как в храме или гробнице. Но прочитать и понять этот текст ей оказалось не под силу. Да что там ей, если даже сам Раштау Таэху сразу понять его не сумел. Отец привлекал её к помощи, к знакомым задачам – просил находить для него определённые тексты в Архиве, сортировать записи, отыскивать редкие значения определённых символов. Аштирра знала: даже когда он не был занят непосредственно расшифровкой или чтением, а медитировал в храме, его разум неотрывно сопоставлял разрозненные фрагменты, отыскивая соответствия.
Сама жрица, помогая отцу, искала и другие записи. Перед отъездом она взяла с Эймер обещание, что чародейка посмотрит в архивах гильдии, что делалось в случаях, подобных произошедшему с Раштау. Да и сама тётушка собиралась этим заняться. То, что ей пока попадалось, не внушало надежды, но Аштирра не собиралась останавливаться. Как вернуть утерянный дар? Она не верила, что Владычица Таинств могла отвернуться от своего Верховного Жреца, даже если он прибег к знанию служителей другого культа. Но Аштирра ведь не знала наверняка, что и как именно совершил Раштау, а он этих разговоров избегал. Говорил, что сейчас нужно сосредоточиться на главном – на самой Аштирре и на послании царицы.
Первое время девушка надеялась и молила Аусетаар, чтобы всё исправилось само собой. Иногда и жрецы, и маги просто истощали свой ресурс. Внутренний резерв словно скудел, и на восполнение требовалось время. Магическое истощение было похоже на затяжную болезнь. Так разорванные волокна мышц не могут срастись и стать крепкими сразу, а сломанная кость не наливается прежней силой и крепостью мгновенно.
Но уже во время ближайшего Всплеска, слабого в сравнении со Всплесками Шаидет, Аштирра поняла, что всё не так просто. Чудесный дар Раштау не оскудел… он был словно выжжен. Это была не болезнь. Если отсечённую конечность прижечь, чтобы остановить заражение, на месте раны нарастает рубцовая ткань, но не формируются новые кости и плоть. И когда жрица смотрела на отца внутренним взором, то не могла отбросить именно этот образ…
Но всё же смириться Аштирра отказывалась. Скоро она пройдёт Посвящение и войдёт в полную Силу. Разовьёт свой собственный дар настолько, что сумеет повторить подвиги древних, если придётся. В конце концов, у неё был лучший учитель.
Аштирра вернулась к утренним тренировкам, хотя теперь всё чаще их приходилось проводить в одиночестве. По мере того как восстанавливалась внутренняя Сила и близился переломный момент Посвящения, ей становилось всё сложнее с самой собой. Иногда казалось, что, как тогда, на пике Всплеска у Шаидет, внутри разгорается огонь, щекочущий кости. Кожа будто истончилась, как старый пергамент, и ощущалась болезненно чувствительной и ломкой. Аштирру переполняло нечто неведомое, рвущееся наружу, готовое вот-вот родиться из недр её сути. Порой приходилось прибегать к отцовским отварам, настолько невыносимым было это ощущение, приятное и вместе с тем болезненное. Словно её физическая форма может не выдержать и разлететься на тысячи мелких осколков.
Девушка почти потеряла аппетит и сон. Успокоение она находила в медитациях и ритуалах, а напряжение выплёскивала на охоте или тренировочной площадке, но чем дальше, тем приходилось сложнее сдерживать себя.
– Всё идёт так, как нужно, – успокаивал её отец.
– Неужели и у тебя было так же? Иногда кажется, я с ума сойду.
– Да, и я говорил точно так же, – с тихим смехом заверял он. – Чем больше потенциал, тем труднее освоиться и дорасти до него разуму и телу. Но мы с тобой не зря столько готовились. Ты справишься, и я буду рядом.
И он был, неважно, потерял дар или нет, – поддерживал, варил свои особые отвары и даже просто держал за руку, пока не полегчает.
Этим утром Аштирра снова поднялась рано – энергия отчаянно требовала выхода. Отец, должно быть, опять заработался допоздна, и она не стала его будить – прошла на тренировочную площадку, захватив с собой снаряжение.
В роще оазиса просыпались первые птицы, приветствуя восход Ладьи Амна, как и много веков назад. Колонны храма казались призрачными в золотистой рассветной дымке. Под ногами тихо шелестел песок. Прохлада раннего утра окончательно сметала клочья рваного сна, и девушка ускорила шаг, чтобы согреться. Рядом, позёвывая, трусил верный Чесем, который, в отличие от хозяйки, каждую из этих ночей спал крепко и вставать не спешил. Но настроение Аштирры передавалось и сау, он тоже стал беспокойнее. Пёс не понимал, что с ней происходит, но чуял и по-своему старался поддержать.
Неспешно жрица разложила оружие, выбрала хлыст, излюбленное оружие отца.
– Ошибки быть не может!
Она вздрогнула, никак не ожидавши услышать его голос в матовой рассветной тишине, и развернулась. Раштау спешил на площадку, прижимая к себе несколько свитков. Таким возбуждённым она в последний раз видела отца, разве что когда у них получилось собрать карту Кадмейры. Чесем крутил хвостом, радостно прыгая вокруг жреца.
Лицо отца осунулось от уже не первой бессонной ночи. Но за то, как сейчас горели его глаза – впервые за долгое время! – Аштирра готова была отдать всё, какова бы ни была причина.
– У тебя получилось расшифровать? – осторожно спросила она.
– Вот, смотри… ты только посмотри! – отмахнувшись от Чесема, Раштау начал раскладывать свои записи прямо на песке, чего за ним обычно не водилось. Аштирра присела рядом, чтобы ничего не упустить, напряжённо следила за каждым его движением. – Золотая кровь Ваэссира сгинула вместе с Забытым Императором. Он не оставил после себя наследников, а побочные ветви уничтожил.
Жрица кивнула. Имя властителя, отвергнутого своим народом, его образ, сама его личность были стёрты из памяти поколений – самое страшное проклятие, какое только можно наложить. Но кое-что осталось – память о его деяниях, не смытая даже за много веков. Последствия Катастрофы. И одно из самых страшных преступлений, которое он совершил против самих рэмеи…
– Как ты помнишь, Отступник желал сохранить только прямую ветвь, свою собственную, и устроил настоящую резню среди вельможных родов. Всех, в которые когда-либо уходили царевны и царевичи с кровью Ваэссира, не наследовавшие трон. Всех, где хоть единожды рождались дети с чертами Эмхет.
– И Сила божественного Ваэссира была утеряна для нас навсегда, – тихо подтвердила Аштирра. – Ты рассказывал мне это ещё в детстве. Что некому исцелить нашу землю.
– Так я считал, пусть и хотелось верить в иное. Так все мы считали. Но Кадмейра, – он ткнул когтем в несколько раз подчёркнутую строку своих записей, – думала иначе. Она была мечтательницей, как мы с тобой. Как иные до неё. Но только ей одной удалось выйти на след… – голос Раштау звенел неприкрытой радостью. – Помнишь свиток Красуза? Брэмстон оказался прав в своих предположениях! Вот что было выбито на стеле: у Владыки Джедера Эмхет был не один сын, хотя Отступник и постарался стереть всякую память о нём ещё при жизни. Я даже расшифровал имя царевича! Кадмейра иносказательно сообщает, что золотое пламя Ваэссира не угасло и кровь его живёт. Уничтожены были не все. Ты понимаешь, что это означает?