— Тебе, коллега, похоже, сильно повезло с телом. А мне не очень.
Только тут я вспомнил, что перед заброской меня честно предупреждали, что понятия не имеют, где я окажусь в случае успеха. С некоторым сомнением заверяли, что звериное тело мне не светит, но что касается остального — вариантов масса. В розовом младенце или пышущем здоровьем подростке, являющемся к тому же наследником императора, а может, в дряхлом старике или, того хуже, в еще более дряхлой старухе. Полная неизвестность. В итоге мне досталось очень даже неплохое вместилище — как минимум не хуже прежнего.
А вот этому американцу…
С виду его тело больным не назовешь, что плюс. В каком возрасте дослуживаются до лейтенанта-коммандера? Без понятия, но почему-то уверен, что далеко не в девятнадцать. А девице вряд ли больше — скорее даже чуть меньше. То есть с возрастом тоже все прекрасно.
Жаль только, с полом не подгадали.
Должно быть, сожаление слишком явно отразилось на моей физиономии, потому Джон немного смягчился и будничным голосом пояснил:
— Могло быть и хуже.
Не заметив в его тоне агрессивных ноток, я решил форсировать процесс налаживания взаимопонимания методом завлечения имеющимися за душой ценностями.
Из ценностей у меня была лишь информация…
— Джон, ты, похоже, здесь недавно, раз на местном говорить не научился?
— Почти месяц.
— Аборигенов не встречал?
— Кроме этого — нет. — Джон указал себе на грудь. — А ты разве не только что прибыл?
— Да я тут уже год торчу. Язык знаю отлично, обстановку местную, да и устроился неплохо.
Коллега сморщился и ответил на это с нескрываемым скепсисом:
— И это ты называешь неплохо?
— Да я просто за борт свалился. Между прочим, за борт собственного корабля. Флагманского.
— Да что ты говоришь! Хочешь сказать, что до адмирала успел за год дослужиться?!
— Что-то вроде этого. Нам, похоже, есть о чем поговорить, и тебе при этом придется гораздо больше слушать, чем мне.
— Год, говоришь?..
— Ага. Год. Знаешь: очень уж неудобно общаться в таком положении. Вот-вот сорвусь. Обидно погибнуть в расцвете сил. Не самый лучший финал карьеры для адмирала и владельца танка.
— Танка?!
— Ну да. У меня есть свой танк.
Джон, чуть помедлив, убрал копье, протянул руку:
— Забирайтесь наверх, разговор, похоже, и правда предстоит долгий.
Ну кто бы мог подумать: ржавый китайский танк, неспособный сдвинуться с места, без пулеметов и с пушкой, в стволе которой пауки гнезда устраивают уже не один десяток лет. И при всем этом он меня уже второй раз выручает.
Облик у моего коллеги был безобиднее не придумаешь, но я его опасался настолько, что отказался от предложенной помощи в виде протянутой руки.
Да что там опасался — откровенно побаивался. Если он не врет и действительно из Америки пожаловал, так почему бы ему не оказаться тем самым психопатом, который иногда мне снится в самых лютых кошмарах? Фамилия, кстати, у него подходящая: Крюгер. Такая же была у маньяка-детоубийцы из фильмов ужасов моего детства. Имя, правда, не совпадает, но это еще не повод для радости.
Хотя того гада забросили сюда раньше, чем меня, а этот говорит, что всего лишь месяц здесь провел. Врет? Судя по загару, можно сказать, что он здесь далеко не первый день, но вот насколько далеко — неизвестно. К тому же никто толком не понимает всех нюансов переноса сознания. А ну как наши матрицы кочуют не только в пространстве, но и во времени? Почему бы тому, кого запустили раньше, не оказаться здесь позже новичка? Никаких теоретических запретов подобных ситуаций я не припомню.
Но даже если передо мной в прежней жизни законопослушный семьянин — это еще ничего не значит. Он может убить меня из опасений, что я хочу убить его. Или попросту устранит как конкурента из параллельного проекта другой державы, плевать что союзной. А может, на самом деле он никакой не военный моряк Джон Крюгер, а, допустим, майор Сяо из НОАК[2], отставший от своего ржавого танка. А у Китая единственный преданный союзник — сам Китай. Все остальные или противники, или временные интересы.
И я как раз тот самый «временный интерес»: выболтаю все, что за год разузнал, и стану ненужной вещью, подлежащей кровавой утилизации.
К тому же даже у нормального человека (каким некогда был я) перенос сознания может вызывать непредвиденные психические последствия. А если такой перенос отягощен сменой пола, то последствий должно оказаться куда больше.
В общем, наверх я вскарабкался самостоятельно.
Джон, отойдя на шаг, с грациозностью отнюдь не мужской присел, протянул мне ворох одежды, насмешливо произнес:
— Это, похоже, твое.
— Ты у всех гостей одежду воруешь?
— Ты пока что первый.
Начав одеваться, спросил:
— А как ты вообще меня заметил?
— Шторм недавно был. Хожу теперь по берегу, смотрю, не вынесло ли чего полезного. Заглянул к источнику, он на том берегу один, и увидел надпись. Выследить тебя проблемой не было — проблема была понять, кто ты такой. Часть надписи ведь на русском.
— Да ты полиглот, — ответил я на это, уводя разговор в сторону для выигрыша времени.
Надо ведь придумать правдоподобное объяснение, почему Брюс Макклауд из Глазго пачкает скалы другого мира надписями на русском языке. К тому же вот прокол: если Джон все понял, то задается сейчас вопросом, почему я нацарапал Дан, а не свое имя.
— Не такой уж полиглот, но в академии русский преподавали. Не скажу, что знаю его прекрасно, но понять надпись нетрудно.
— Один из моих предков, тоже Брюс, служил у русского царя в высоком чине. Многие шотландцы служили в России. Вот я и решил однажды глянуть, каково там. Пройтись по местам семейных преданий.
— Ну и как там?
— Да так себе. Русские любят в красивых местах такие надписи оставлять. Вот почему-то вспомнилось. Кстати: можешь меня называть Дан, как на той скале написано.
— Второе имя?
— Нет. Что-то вроде семейного прозвища. Здесь я так представляюсь. Брюс слишком режет слух аборигенам.
— Значит, Дан… Тогда, в свою очередь, попрошу тебя не обращаться ко мне в мужском роде. На невысказанный вопрос отвечу: я вовсе не восторге от этой перемены, но мне, возможно, до самой смерти придется жить с таким телом и не хотелось бы вызывать недоумение окружающих неженским обращением. Это может вызвать проблемы.
— Еще какие. Толерантность и общечеловеческие ценности остались на Земле. Здесь гомосексуалистов и лесбиянок причисляют к лицам, одержимым демонами, а с такими принято поступать нехорошо. Стандартная участь: рубят на куски, после чего каждый кусок тщательно обжигают на огне. Это если не попадешь к церковникам. Те перед этим заставят долго страдать, работа у них такая.
— Инквизиция?
— Я их тоже называю так, хотя у аборигенов другой термин. Но сути это не меняет. Джон, как к тебе обращаться тогда? Имя ведь не женское.
— Ну… Джоана можно.
— У аборигенов таких имен не припомню.
— Ну так выбери из местного.
— Нью сойдет? Ты ведь, можно сказать, новый[3]. Новая…
— Не думал, что придется выбирать себя имя… Пусть будет Нью.
— С крещением вас, коллега.
— Спасибо. Жарковато становится на открытом месте, предлагаю перебраться в более подходящее. Там и поговорим.
— Если поблизости есть ресторанчик, то я «за». Кухня не имеет значения, готов съесть что угодно.
— Ресторан не обещаю. Но местечко, где можно перекусить в приятной обстановке, имеется. Иди за мной, только осторожно: ты босиком, а здесь хватает колючек.
Глава 6Информация
Колючек на плато, занимавшем центральную часть острова, не просто хватало: местами ступить было невозможно, чтобы не напороться. Так что по пути я в основном смотрел под ноги, лишь изредка бросая взгляды по сторонам.
Бросать, если честно, было не на что. Тощие кусты, отдельные рощицы таких же тощих деревьев, высокие стебли какой-то ломкой травы, нагромождения камней и невысокие скалы. Пейзаж по-своему красивый, но однообразный. Достаточно на него один раз взглянуть, чтобы получить полное впечатление, — и желания повторять не возникнет.
Если бы меня попросили охарактеризовать облик острова одним словом, я бы сказал: «Желтый». Желтая корка высохшей глины, скрюченные пальцы невысоких скал, покрытые желтоватым лишайником, пучки желтушной травы, листва на кустах и деревьях желто-зеленая, и трудно сказать, какой оттенок в ней преобладает. Даже бабочки, которые порхают в стороне, как правило, лимонно-желтые.
Волосы Джона, или, раз он так вжился в роль, то пусть будет Нью, светло-золотистые, что тоже можно отнести к желтому. Зато одежда коллеги ярким пятном выделялась в общей гамме. Короткое платье из тонкой синей ткани. Той светлой синевы, что можно наблюдать на подсвеченных полуденным солнцем чистых песчаных отмелях. Я знал, что эта краска стоит здесь недешево. Добывают ее из какого-то редкого растительного сырья, произрастающего только на южном берегу внутреннего моря. Учитывая, что почти весь он находился под контролем демов, о серьезных поставках не могло быть и речи, а дефицит всегда в цене.
Похоже, та, кто прежде владела телом Нью, была не из пленниц, предназначенных для подземелий храмов и уединенных островов, где нет никого, если не считать отдельных медведей, да и тех непростых. Будь она из той категории — носить ей невзрачную серую хламиду. Видел такие на девушках, когда мы разгромили одно из жреческих гнезд.
Да и сам носил что-то похожее. Некрашеная шерсть, грубая работа, швы, раздражающие кожу.
Временами, когда колючек под ногами становилось чуть меньше и не надо было всецело занимать внимание избежанием встречи с ними, я начинал размышлять над ситуацией с увеличенной скоростью. Пару раз ловил себя на желании незаметно поднять увесистый булыжник и заехать Джону по затылку с такой силой, чтобы коллега упал и больше не поднялся. Жизнь моя станет такой же простой, как и прежде.