го людей?
– Поэтому ты все еще здесь? – ответил вопросом на вопрос тамиру. – Ты не ищешь его потому, что боишься найти монстра?
Эсса не ответила. Стиснув губы, она задумчиво сверлила взглядом землю у своих ног.
– Что бы ни случилось, но Арий – все тот же одинокий, потерянный волк, который нуждается в нашей поддержке, – попытался успокоить Эспер.
– Он больше не волк, – возразила девушка и строго посмотрела на рыжего пса. – По крайней мере, не тот волк, каким ты его помнишь. Арий не менял форму с тех пор, как Маретта напоила его людской кровью. Даже когда Охотники рвали нас на куски, он продолжал оставаться человеком…
– А человек – самый опасный зверь, кровожаднее даже волков, – закончил ее мысль Эспер.
Шейн возмущенно хмыкнул в тени беседки, но промолчал.
Эсса сжала трость так крепко, что побелели костяшки пальцев.
– Что случилось в Дарионе? – прямо спросила она.
– Я не знаю, – признался тамиру и стыдливо прижал уши. – Я сбился, потерял след Ария на подходе к городу, а когда снова нашел, было уже поздно. Но одно я знаю наверняка: Дарион погряз во тьме. И если уж она сумела сбить мой нюх, то не могла ускользнуть от твоих глаз.
– Когда я пришла, от нее остались лишь далекие отголоски, – признала Эсса.
– Так, может, Арий вовсе не убийца, а спаситель? Ответил монстрам их же оружием? Но чтобы узнать правду, нам нужно его найти.
Эспер с горечью посмотрел на Эссу, а затем предостерегающе уперся взглядом во мрак за моей спиной. Мне не нужно было его звериное чутье, чтобы почувствовать напряжение, растущее в душе Шейна, – я затылком ощущала его колючий, леденящий душу взгляд.
– Мы нужны ему, – вновь обратился тамиру к Эссе. – Что бы ни произошло в Дарионе, но Арий угодил в беду. Он в ловушке, из которой не способен вырваться в одиночку. Я действительно не знаю, что случилось. И не знаю, что произошло после того, как он сбежал из города. Но через несколько дней я нашел его в Акхэлле – злого, искалеченного и упорно рвущегося в Эллор.
– Зачем? – отчаянно всплеснула руками девушка, и альм на ее предплечье возмущенно пискнул. – Что он там искал?
– Странника, – спокойно ответил Эспер.
– Меня? – удивленно воскликнула я.
– Странника, – повторил тамиру и мысленно добавил: «Но ушел он именно потому, что нашел тебя».
Я растерянно потупила взгляд, не понимая, как реагировать на все, что сегодня услышала.
– Зачем ему понадобилась Алесса? – наконец подал голос Шейн, и в его ледяном тоне чувствовалась скрытая угроза.
– Странник, – поправил Эспер, устало выдохнув.
– И ты все это время молчал? – зло бросил Шейн.
– А что я должен был сказать? И кому? Тебе, что ли? – Эспер раздраженно хлестнул пушистым хвостом по земле и поднялся на лапы. – Ты слишком много на себя берешь, Шейн.
Половицы жалобно скрипнули под ногами парня; он приблизился к краю лестницы и гневно ткнул пальцем в сторону пса:
– В погоне за своим братом ты влез в наш дом, в нашу жизнь. И вы оба разрушили ее. Из-за вас мы лишились отца!
– Не из-за нас, – холодно прорычал Эспер.
Кровь отхлынула от моего лица.
Это все из-за меня. Я ворвалась в их дом. Я разрушила их жизнь.
– Никто из вас не виноват в том, что произошло и происходит сейчас, – вдруг раздался нежный голос Кассии. – Начало всем трагедиям было положено задолго до вашего рождения.
Ведьма, будто призрак, выплыла из темноты, раскрыла ладонь, и в ней затеплился крошечный осколок Слезы. Мягкий свет коснулся наших лиц, лишив храбрости и сил на споры и сожаления.
– Я хочу рассказать вам то, что люди предпочли забыть, – загадочно произнесла Кассия.
Она заняла место на скамейке рядом с Шеонной. Мы потянулись за ней, как завороженные. Я перебралась на верхнюю ступеньку, Эспер вытянулся у моего бока.
Гехейн никогда не принадлежал людям и их богам.
Он был сотворен иными созданиями, которые царствовали здесь тысячи лет, его населяли иные народы, которые процветали и не знали горя. Но сейчас от их городов остались лишь руины, затерянные в сердце Чащи или в недрах земли. Никому не ведомо, что с ними случилось, но однажды Гехейн опустел, и на вымершую пустошь этого мира пришли четверо: Ольм, его сестра Саит, Эрия и ее сестра Эсмера.
И там, где ступали новые боги, вновь зарождалась жизнь: расцветали зеленые луга, протягивали к небу пышные кроны молодые рощи, шумел ветер, а морские волны, омывающие скалистые берега, подпевали ему. Под лапами Ольма на свет появились первые люди, под крыльями Эрии – ар’сэт, а спустя многие века слезы Эсмеры вдохнули жизнь в ведьм. И лишь Саит не могла обрести счастья в Гехейне: ее дети задыхались от его воздуха и сгорали, касаясь земли.
Поэтому одинокая Саит неустанно следовала за своим братом и заботилась о людях, до которых Ольму не было дела: его душа и сердце принадлежали Эрии. Боги тонули друг в друге, позабыв о собственном долге.
Люди же нуждались в своем отце. Но вместо того чтобы заботиться и прислушиваться к отчаянным мольбам, Ольм откупался щедрыми дарами. Он дал детям язык, которому не было равных по Силе, и пропитал ею кровь тех, кто был покорнее и преданнее – кто продолжал верить в него, когда другие поддавались ненависти и гневу.
И пока люди, будто малые дети, играли с дарами и не молили о большем, Ольм не обращал на них внимания. Поэтому он слишком поздно заметил бреши в ткани Гехейна, которые сотворил дарованный им язык в неумелых устах. И когда Ольм запечатал последнюю дверь, этот мир пришлось делить уже пятерым: свет Гехейна притянул Гестафа и его собственных детей.
Из тогда еще Мирного моря подняли новые острова, поделив их между детьми, которым стало тесно на материке, ныне именуемом Дархэльмом.
Но спокойная жизнь продлилась в Гехейне недолго.
Самой первой треснула некогда крепкая дружба Саит и Эсмеры. Матерь ведьм не смогла смириться с красотой подруги, чей лик приковывал взгляд Гестафа, и прокляла ее. Не обладая Силой, равной хоть кому-то из четверых, Саит не смогла противостоять чарам и утратила себя, став призраком. Но даже тогда Гестаф не обратил свой взор на Эсмеру, а устремил его к Эрии, точнее, к той Силе, которую порождала ее с Ольмом любовь.
Гестаф возжелал эту Силу.
Никому не ведомо, как он сумел очаровать Эрию, но однажды ее любовь обернулась смертоносным кинжалом, и она вырвала Силу из сердца своего возлюбленного. В тот день язык Ольма погиб, высеченные на нем руны погасли, и лишь Кровь избранных все еще хранит его дары.
Получив желаемое, Гестаф предал Эрию. Он поймал ее обманутую душу в каменную темницу, запечатав вместе с ней и великую Силу, а ни в чем не повинные дети Эрии против воли стали ее тюремщиками.
Почти все боги Гехейна были сокрушены и сломлены, но Гестаф забыл о той, кого никогда не касался его взгляд и которая любила свою сестру больше жизни.
Эсмера обнажила когти, и в Гехейне настали темные времена: сомкнулись грозовые тучи и кровь полилась на землю, по которой теперь призраком бродила Саит, собирая брошенные в одиночестве души. Битва длилась сотни лет, она разрушала города и целые материки, пока однажды теплое солнце не прорезало черные облака и ветер не пронес над Гехейном последний вздох Гестафа, оборвавший разом жизни всех его детей. Тело бога рухнуло в воду, и море вскипело от его горячей крови, так что никто по сей день не сумел усмирить его голод. А Эсмера без сил сорвалась в топкие Ксаафанийские земли, и Болота, вскормленные ее кровью, приняли ее в свои мягкие объятия.
В тот день Эрия пролила свои первые Слезы.
Призрак, который спрял новую жизнь
196 год со дня Разлома
2-й день двенадцатого звена
Впервые Викар увидел ее лучезарную улыбку во сне.
Он влюбился в девичьи грезы задолго до того, как услышал звенящий, подобно горному ручью, смех и узнал ее имя, что таяло на языке сахарными крупинками. Лирейн. Она была его личным солнцем, на которое он мог смотреть, не опасаясь смертоносного света. Но это ласковое солнце гасло, когда над Свальроком поднималось настоящее.
Однажды, проснувшись, он понял, что снов ему больше недостаточно: его замерзшее в стенах дворца тело жаждало ее тепла, а глаза нуждались в ответном взгляде. Но следом за желанием пришел всепоглощающий удушающий страх: там, за толщей горного камня, простирался чужой незнакомый мир, который Викар знал лишь по чужим снам и рассказам Сорэй.
Сорэй была Пряхой. Ее тонкими руками были созданы и расшиты хрусталем королевские облачения, но свое прозвище она получила не за талант, а за Дар. Сорэй пряла мир вокруг себя. Она вырывала из небытия нити и сплетала их в серебряные плети, подвластные лишь ей одной, – они вились вокруг ее пальцев, стягивали до алых рубцов запястья и непрестанно тянулись насытиться чужой кровью – будь та горяча, как сердца людей, или холодна, как глаза шинда. Потому даже собратья Сорэй предпочитали держаться от нее в стороне.
Но Викара она не пугала. Наоборот, Сорэй манила его своей молчаливостью, как животворящий свет – мотылька с надломленным крылом: она никогда не проклинала юношу, не унижала – ей попросту не было дела до его существования; она даже не гнала его, если он подолгу задерживал взгляд, следя за ее кропотливой работой и ловкими пальцами, создающими очередной наряд для Атрей. Иногда Сорэй наскучивало играть в молчанку, и она заводила беседу о внешнем мире, согретом солнцем.
Может, за долгими беседами Сорэй привязалась к Викару – никто прежде не слушал ее так внимательно, восторженно раскрыв рот, – или так сильно изнывала от скуки, что однажды помогла ему проникнуть в людской мир наяву. Женщина научила его скрывать белизну бровей углем, а правый бесцветный глаз – за круглой повязкой. И спряла для него парик из волос пленника и вымышленную жизнь, в которой не мог усомниться ни один человек.