Вот и все, что нам довелось услышать от нее впервые за несколько дней ожидания. Мы с Эспером недовольно переглянулись.
Шейн молча развернулся и направился вглубь сада, к старой беседке. Я с тоской посмотрела ему в спину. Я должна была его догнать и извиниться за свою глупую ложь – ведь я даже не понимала, что меня на нее сподвигло. Шейн бы обязательно понял, если бы я ему объяснила, но мои ноги неожиданно налились свинцом и приросли к месту, а извинения оказались заперты в плену сомкнутых губ.
Я покосилась на Эспера, но рыжий пес лишь недовольно прянул ушами, отгоняя надоедливую муху, и закрыл глаза, вальяжно вытянувшись на траве.
После того как оковы Бездонного развеялись черным дымом, Эспер засыпал необычайно быстро: едва сомкнув веки, он тут же нырял во тьму, будто проваливался в пропасть, и, свернувшись клубочком на дне, спал крепким сном, пока первые лучи солнца не запускали теплые пальцы в его рыжую шкуру. Иногда, просыпаясь в холодном поту, я опасливо нащупывала его дремлющий разум, боясь столкнуться с холодной неприступной стеной, и, к своему облегчению, находила в душе зверя лишь спокойствие. Невольно я ему даже завидовала. Я давно забыла о мирном сне: закрывая глаза, я вновь оказывалась в зеркальном лабиринте, металась по окутанным мраком коридорам и содрогалась от пронизывающего ледяного тумана, вытекающего из пустых безжизненных рам.
Сопротивляясь медленно наползающим вязким щупальцам сна, норовившим окутать разум плотным коконом, я лежала на кровати, прижавшись боком к спящему тамиру, и задумчиво крутила в пальцах волчий оберег. Крошечная Слеза, закованная в хрусталь, тускло светилась во мраке комнаты, разбрасывая бирюзовые огоньки по стенам и дощатому полу.
Все это время я считала, что наши с Арием дороги разошлись в Перепутье, но, оказалось, он никогда не оставлял меня одну: мерный стук его сердца успокаивал в трудную минуту, а тепло согревало душу и руки, когда они леденели от всепоглощающего страха. Обида, которую я испытывала после его ухода, схлынула, будто морская волна, смыла острые осколки тоски и оставила после себя спокойную, безопасную, как пустынный берег, нежность.
По щекам расплылся предательский румянец.
Неужели все это время Арий тоже ощущал мое присутствие? Сжимал ли он заботливо кристалл, когда мое сердце бешено колотилось от страха или злости на ведьм? Искал ли в нем успокоения, когда сам испытывал тревогу?
Неожиданно волчий оберег засветился ярче. Ласковое тепло коснулось подушечек пальцев, проникло под кожу и устремилось вверх по венам, направляясь к сердцу. Тихо ахнув от удивления, я выронила кулон. Хрусталик прильнул к груди, и кожа под ним разгорелась от жара.
Я вскочила, спешно стянула кожаный шнурок с шеи и испуганно отбросила кулон на подушку, будто змею, готовую к смертоносному броску. Слеза Эрии мигнула в ночи.
К счастью, Эспер спал слишком крепко, чтобы ощутить резкую перемену в моей душе. Ни неожиданно возникшее смущение, ни колючий испуг не сумели достигнуть дна темной пропасти, в которой дремал его уставший разум. Боясь разбудить его рокотом своих бушующих, как штормовое море, эмоций, я тихо выскользнула из комнаты. Но обычные кирпичные стены и дубовые двери, как бы плотно они ни были заперты, не могли разделить наши души и заглушить предательский заунывный хор мыслей, поэтому, осторожно спускаясь по лестнице, я аккуратно и незаметно выстраивала между нами собственные преграды – незримые, но прочные.
Я бесшумно прокралась к входной двери, чудом миновав скрипящие половицы, легонько нажала на холодную латунную ручку, и в этот момент меня неожиданно настиг голос Кассии.
– Не спится?
Я оцепенела, будто мышь, пригвожденная кошачьими когтями. Вот только самого хищника я так и не увидела – голос ведьмы доносился из гостиной.
– Не бойся меня, Алесса, – вновь произнесла она.
Нерешительно, заставляя собственные ноги повиноваться, я вошла в комнату. Кассия сидела на широком диване, внимательно наблюдая за медленно затухающими языками пламени в камине – огню не хватало пищи, а витая кованая дровница в углу пустовала. Заметив меня в дверях, ведьма мягко похлопала по свободному месту.
– Тебя тревожат ночные кошмары? – поинтересовалась она, когда я нерешительно села рядом.
Я кивнула, потупив взгляд.
– Призраки с далеких берегов не перестанут охотиться за ее Сердцем и твоими снами, скольких бы сил и жизней им это не стоило. – В голосе Кассии слышалось искреннее сожаление. Она заботливо заправила мне за ухо русую прядь, упавшую на глаза, и неожиданно ласково добавила: – Если ты позволишь, то сегодня я буду оберегать тебя от них.
Ведьма положила на колени маленькую подушечку, расшитую пестрым цветочным орнаментом. Недолго помешкав, я опустила на нее голову. Тонкие пальцы утонули в моих волосах, нежно перебирая пряди, и против моей воли в памяти ожило улыбчивое мамино лицо: когда-то я точно так же лежала в полудреме на ее коленях и слушала чарующие сказки о волшебных мирах. Таких сказок не существовало ни в одной книге Сильма, они обитали лишь в маминой памяти и, как я теперь понимала, были частью Гехейна.
– Раньше меня оберегал Эспер, он отпугивал кошмары и не позволял им подобраться ко мне, – пробормотала я, чувствуя, как неспешно меня окутывает сонливость. – Но сейчас он слишком устал.
– Эспер не способен отпугивать кошмары, – мягко возразила Кассия. – Он может только забирать их и занимать твое место в бесконечном лабиринте – так же, как занял его в борьбе с Тенью.
Я удивленно округлила глаза. Неожиданно открывшаяся правда испугала. Если бы я думала о чужих чувствах чаще, чем о собственном спокойствии, то сама бы уже давно добралась до этой очевидной до боли истины. Страх с привкусом горькой вины жаркой волной растекся по телу.
– Давай позволим Эсперу поспать спокойно хотя бы этой ночью.
Кассия коснулась указательным пальцем моего лба. Ведьмовская Сила ужалила кожу и протянула свои вязкие, как утренний туман, путы в мою голову, стремительно оборачиваясь теплым коконом вокруг туго натянутых нитей нашей с Эспером Связи. Я перестала ощущать присутствие тамиру в своем разуме и в этом доме, но, к моему удивлению, эта тишина не порождала ни страха, ни боли, ни всепоглощающей пустоты и одиночества.
– Этот зверь не видел спокойных снов с той самой ночи, как отцовская кровь окропила его клыки, – задумчиво произнесла Кассия в сомкнувшуюся вокруг нас темноту.
Я с любопытством смотрела на ведьму. В голове, будто подхваченные ветром осенние листья, закружились десятки вопросов, но я не решилась задать ни один из них. Я не понимала, какие слова сумеют разговорить женщину еще больше, а какие, наоборот, вновь оттолкнут и заставят замкнуться. Поэтому я молчала. И оказалось, что именно этой напряженной тишины ждала Кассия.
Вскоре она вновь заговорила, предавшись тяжелым воспоминаниям.
– Мой сын был особенным ребенком: мудрым, сильным, но безгранично одиноким. Кровь Эсмеры наделила хрупкое тело Коэля могуществом, но выжгла из сердца все чувства в момент его рождения. Поэтому его разум так часто тянулся за пределы Болот, стремясь заполнить пустоту чужими эмоциями. Нет, не подумай, что он копошился в чужих головах из-за скуки и выворачивал их мысли наизнанку. Коэль никогда не пересекал чужих границ. Его присутствие было сродни прикосновению к хрупкому крылу амевы – осторожное, нежное и едва уловимое. Но Эспер стал исключением. Однажды Коэль ощутил боль и отчаяние зверя, плененного разумом собственного отца и вынужденного смотреть, как острые когти рвут в клочья его любимое существо – единственное, что еще было ценно для него в этом мире. Мой сын не смог остаться в стороне. Законы ведьм никогда не связывали его Силу, и он дал волку свободу, в которой тот отчаянно нуждался. Но… – Кассия запнулась и отвела взгляд. – Потом он отнял эту свободу. Коэль был так одинок, что, однажды ощутив жар чужой жизни и узрев ослепляющий свет чувств, он не смог их отпустить и вернуться к серости и холоду Болот. Его Сила петлей сомкнулась на волчьей шее и привела зверя к нашей хижине. Коэль держал лишенного воли Эспера рядом с собой, тонул и растворялся в его разуме, отчаянно пытался согреть свое сердце в его жизненном огне, но с каждым днем ему хотелось больше, и однажды мой мальчик вкусил волчью кровь. Тогда он и осознал, что натворил. Осознал, какую боль причинил тамиру, лишив его воли и разлучив с маленьким волком, все еще отчаянно нуждающемся в спасении. И осознал, что, помимо свободы, лишил Эспера еще и жизни – в то мгновение, когда его наполовину людская кровь коснулась волчьего языка, ноги Саит ступили на Болота. Это раскаяние подтолкнуло его к тому, из-за чего ты и твои друзья теперь находитесь в опасности. Ради спасения Эспера мой сын сорвал оковы с тамиру и шинда.
Кассия замолчала, ее рука соскользнула с моих волос и замерла на подушке.
– А что было потом? – осмелилась спросить я, когда молчание затянулось.
– А потом, – эхом повторила ведьма, – Коэль подарил Эсперу свободу, насколько, конечно, она была возможна, ведь даже Сил Эсмеры оказалось недостаточно, чтобы разорвать подобную кровную Связь. Разорвать теперь ее могла лишь Саит. Со временем Эспер простил Коэля. Он не смог злиться и винить его после того, как ощутил зияющую в душе ребенка пустоту. Он заполнил ее собственной заботой и любовью, но вскоре все же покинул Болота и отправился за своим братом – Силы Коэля хватило, чтобы растянуть Связь и сделать расстояние безболезненным. Эспер вернулся в Чащу, но новый самопровозглашенный Король не позволил забрать маленького волка и послал по его следу Охотников. Эспер сражался, отчаянно стремился вернуть родное существо, но проиграл. Он выжил лишь благодаря моему сыну. Снова. Пока израненный, еле живой зверь пятнал землю собственной кровью, Коэль вытягивал жизнь из своего тела и из Болот. Он вернул Эспера в Ксаафанию, и вместе мы выходили тамиру, удержали его душу в теле и не позволили Саит к ней прикоснуться. Когда же он снова встал на лапы и вернулся в Чащу, то уже не нашел там своего брата.