Неожиданно тьму разорвал рыжий огонек. Сначала он развеял вязкую черноту вокруг пальцев Шеонны, меж которых трепыхался пойманным кузнечиком, а потом осветил и ее лицо – сосредоточенное, умиротворенное, не выражающее ни страха, ни удивления.
Может, Саа’рсэт и вскрыла все ее раны, стянутые разумом Шейна в неровный грубый шов, но меж тем помогла усмирить Стихию. Под приятным волнением, которое окутало мое сердце, я ощутила легкий, едва заметный укол зависти. Правильно ли я поступила, отказавшись от своей Силы?
Шеонна разжала пальцы, и огонек свободолюбиво спрыгнул, зависнув в дюйме от остроконечной травы. Питаемый лишь волей подруги, он налился багрянцем и раздулся до размеров сытого костра. Его свет завлекал в свои объятия и, согревая, обволакивал озябшее тело – тонкая невесомая одежда ар’сэт была не способна оградить от ветра, который проникал сквозь ткань и бесстыдно изучал кожу под туникой, обжигая морозными укусами. Но вопреки манящему теплу я отступила, и холод ночи жадно впился в плечи, заставив запахнуть плащ.
Казалось, я не имею права греться у огня Шеонны – огня, что зародился в глубине ее сердца, а теперь будто разъяренный многоглавый змей вился над землей. В ярких всполохах я ощущала обиду подруги – она обжигала мои щеки так же, как мое предательское молчание обжигало ее душу, – а в уносящихся к небу искрах чувствовалась необузданная злость. Но вдруг пламя поутихло и ласковой кошкой свернулось на земле. Эсса тут же плюхнулась перед ним, жадно вытянув руки навстречу теплу, а потом вытряхнула из сумки спящего альма – он удивленно моргнул, распушив белые перышки. Шеонна села рядом с девушкой и недоуменно оглядела нас с Шейном – мы восприняли это как разрешение и расположились напротив. Эспер вытянулся у моих ног. Лишь Арий заметно помедлил, наблюдая за рыжими языками, переплетающимися в беззвучном танце.
Я подставила лицо теплу, и по коже пробежали мурашки, а сердце затрепетало в странном возбуждении: я словно грелась о чужую, охваченную огнем душу.
Мы разделили между собой припасенную еду: липкие пресные лепешки, пропитанные сладким соком, – ягоды и мягкие фрукты не пережили путешествия и превратились в кашицу под Шеонной, которая приземлилась на собственную сумку. Муирн театрально схватился лапами за грудь, когда увидел, что случилось с его любимым лакомством. Но, немного пострадав на публику, он запустил лапки в сумку и, поковырявшись, закинул в рот несколько раздавленных плодов.
Шейн осторожно придвинулся ближе к сестре, но она резко поднялась на ноги – костер на мгновение вытянулся к черному небу – и, демонстративно развернувшись, ушла к разрушенной Двери и села у поваленной крыши. Я с тоской проследила за подругой. Эспер уткнулся носом мне в ногу: «Ты сейчас ей нужна».
Недолго поколебавшись, я подошла к Шеонне и опустилась рядом, прижавшись спиной к холодному камню, испещренному древними рунами.
– Прости меня, – тихо прошептала я. – Я думала, что помогаю спасать тебя, храня эту тайну. Я не хотела, чтобы прошлое погасило твой жизнерадостный огонь, который поддерживал нас в пути.
Слова дались труднее, чем я думала. Будто ржавое затупившееся лезвие, они с сопротивлением прорезали напряженную тишину: взмах клинка, оброненное слово – и вот в стене образовалась брешь, но стоит сделать шаг, и она вновь стягивается перед самым носом.
– Или ты просто не хотела видеть чужих слез, ведь страдать здесь позволено только тебе, – сухо бросила Шеонна, и ее ответ вонзился в меня, словно выпущенный из арбалета болт.
Растерявшись, я крепко сжала край своего плаща. Шеонна неотрывно разглядывала спину Шейна: он не решался обернуться, но, кажется, ощущал пристальное внимание сестры и изредка невольно дергал плечом, будто пытался сбросить колющий под лопатку взгляд.
– Теперь я понимаю, о чем говорили со мной Болота, – произнесла подруга, когда пауза затянулась и стала невыносима. – Прошлое, которое забыто. Жизнь, которая не прожита.
Шеонна выдернула из земли одинокий стебелек и разорвала его надвое.
– Люди, которых я считала семьей, врали мне всю жизнь. Отец позволил Шейну сотворить это со мной, скрыл от жителей Эллора следы моего преступления и даже людей, кто мог о нем рассказать. Что он с ними сделал? Не знаю. – Подруга сокрушенно покачала головой. – Каждый день на протяжении стольких лет они смотрели в мои глаза и врали. Врали, пока сами вели яркую, полную жизнь, а я боялась засыпать, потому что темнота обнажала дыру в моей душе, страшную, пугающую дыру… Только благодаря Элье я научилась с ней жить. Элья… – Голос Шеонны дрогнул. – Даже она врала мне… И ты! Тебе так легко дается любая ложь… Ты хоть когда-нибудь задумывалась над тем, чтобы рассказать мне правду?
Я виновато потупила взгляд. Мне хотелось утешить подругу, объяснить, как сильно она заблуждается, но я не могла снова ей врать.
Шеонна шумно выдохнула, согнула ноги и уронила голову на колени, уткнувшись в них подбородком.
– Я имела право на боль. Имела право на вину за отнятые жизни и на скорбь по ним.
Я не нашлась с ответом. Я должна была что-то сказать, но мысли разбегались, будто испуганные мыши от ловчей кошки, и ныряли под пол.
Меня выручил Эспер.
Исполинский волк, сменивший облик за время нашего разговора, грузно опустился на землю рядом с нами, обвив нас пушистым мягким хвостом.
Из мутной дремы меня вырвал дрожащий свет. Я с трудом разлепила тяжелые веки и села, упершись рукой в бок Эспера. Шеонна спала рядом, зарывшись пальцами в рыжую волчью шерсть.
Сонно моргая, я огляделась.
Эсса сжимала в руке наполовину прогоревшую палку и внимательно разглядывала обломки одной из поваленных колонн, что некогда поддерживали крышу над Дверью. Муирн сидел на камне, грыз какой-то корешок, нарочито неспешно смакуя каждый кусочек, и не сводил с девушки насмешливых глаз. Эсса поднесла палку ближе: тяжелые тени пролегли в глубоких трещинах и изгибах барельефа, практически стертого дождями и беспощадным временем. Дрожащее пламя выхватило из темноты каменный силуэт бескрылого дракона, вьющегося вокруг колонны.
Девушка подняла взгляд на Муирна. Дракончик замер и склонил голову набок. Я наблюдала за их странной, непонятной мне бессловесной борьбой до тех пор, пока палка в руках Эссы не догорела. Затухающий огонек напоследок покачнулся, укусил девушку за пальцы, и в стремительно сгущающейся тьме Муирн сиганул в траву.
Вдруг волчий оберег на моей шее дрогнул и пронзил кожу ледяной иглой.
– Арий? – раздался удивленный, полный тревоги возглас Шейна.
Эспер резко вскинул голову, и мое сердце оборвалось: в свете едва теплящегося костра Шейн нагнулся над распростершимся на земле телом.
Часть 2. Лаарэн
Волчонок, который верил
202–203 годы со дня Разлома
Старцы говорили, что Саит не приходит к волкам. Говорили, что после смерти тамиру отдают свои души Чаще.
Они ошибались.
Давясь собственной кровью на разбитых серых плитах перед руинами святилища, окруженный безвольно наблюдающей стаей Йору часто замечал присутствие Саит. Краем глаза он видел ее статный силуэт, возвышающийся позади волков, и ощущал на себе сочувственный взгляд. Волчонок жалобно скулил, моля ее приблизиться, мечтал почувствовать ее прикосновение к слипшейся черной шкуре, которое непременно подарит ему успокоение и откроет мир, где нет боли и Короля. Но Саит никогда не приближалась.
Быть может, она хотела его забрать, но не успевала – Король вырывал волчонка из ее рук и исцелял его раны, чтобы вскоре вновь вскрыть загрубевшие рубцы. А может, она и не собиралась спасать его душу и приходила лишь понаблюдать за страданиями маленького зверя.
Что ж, тогда она, должно быть, насладилась вдоволь, как насладилась Чаща, жадно глотающая кровь Йору, которая растекалась по серым плитам и заполняла неровные трещины. Этой кровью она вскормила десятки чудищ, что скрывались в тени ее тернистых ветвей и заунывно выли в ночи громче самих волков.
Йору не помнил жизни без жгучей боли: самопровозглашенный Король не позволял его ранам затягиваться надолго. Он истязал волчонка в назидание стае, день изо дня доказывая порабощенным, но все еще непокорным волкам, что истинная королевская кровь слаба и время ее правления ушло.
Ушло вместе с Истинным Королем.
Вместе с Эспером.
Но чем глубже впивались в плоть когти, тем жарче в сердце Йору разгоралась вера в старшего брата. Однажды он придет за волчонком вновь, как приходил несколько звеньев назад, и в этот раз ему хватит силы, чтобы выстоять перед Охотниками. В этот раз он сумеет спасти маленького зверя и освободит его от удушающей всепоглощающей Воли лже-Короля.
Йору жил этой верой, не подозревая, что все это время именно она берегла его жизнь и обжигала пальцы Саит, когда богиня смерти пыталась коснуться его души.
Вместе с его темной кровью эта вера пропитала землю Чащи, пустила корни в ее собственные сны и сны волков, сердца которых вскоре забились в ожидании Истинного Короля.
Ансгар – тот, кто однажды провозгласил себя правителем, – утратил покой, и ярость охватила его душу.
В ночь, когда ушел Эспер, когда кровь его отца еще не успела высохнуть и алой росой висела на темной траве, Ансгар собрал верных себе тамиру и под острым неодобрительным взглядом луны изловил самых старых волков – тех, от кого вели род многие члены стаи, кто связывал ее, будто прочные узлы рыболовной сети. В ту ночь Чаща шумела пуще обычного: кроны шелестели, пытаясь докричаться до молодого безжалостного волка, ветви скрипели в скорбном плаче, листва срывалась с них дождем и, медленно кружа, оседала на землю, пропитанную кровью. Ансгар хладнокровно расправился с седыми волками: собственными клыками разорвал их глотки, убил сам себя множество раз, и даже Чаща испугалась его жестокости. Луна налилась алым, и у нее не осталось выбора, кроме как потворствовать кровавому ритуалу и сплести разум нового Короля со стаей, подарив тому пугающую власть над несчастными душами. Ансгар держал их в плотно сжатых когтях – любой, кто пытался вырваться, непременно напарывался на них, будто на колья, – и болезненно натягивал