Треск костей. Хлюпанье и мокрые удары. Тело кувыркалось, оставляя за собой кровавую дорожку. Наконец, оно застыло — исковерканное, в неестественной позе, у самого подножия лестницы. Оттуда донёсся последний, предсмертный хрип.... и затих.
Вайт стоял, тяжело дыша. Щит залит кровью, повязка на лице промокла. Меч в руке был липким от крови в ушах всё ещё звенел лязг, треск и булькающий стон. В нос ударял густой, тошнотворный запах — крови и железа. Он посмотрел вниз, на переломанное, растерзанное тело. На алую дорожку, ведущую от его ног к основанию лестницы.
Пальцы судорожно сжали рукоять меча.
Не хотел, но нельзя было останавливаться. Он должен был идти дальше.
На миг его охватила тупая, тяжёлая волна усталости и отвращения — не к убийству, а к самой мясорубке, в которой он стал лишь безликой деталью. Он вытер тыльной стороной ладони кровь со лба, оставив на коже размазанный малиновый след. Один глубокий вдох, затем другой. Он повернулся и начал подниматься выше по лестнице, навстречу затухающему гулу кристаллов. Каждый шаг отдавался эхом в тишине, прерываемой лишь ритмичным капаньем крови с его доспехов. Путь был открыт. Цена — оплачена.
Вайт. Имя, что когда-то значило честь. Слово, звучавшее, как клятва, как девиз, выбитый на щите. Он нёс его прямо, расправив плечи, подставляя спину тем, кто шёл позади. Закон? Для него он был не свитком, не речью, не приказом. Он был костью в скелете мира — прочной, неотъемлемой, основополагающей.
Но пламя… Пламя выжгло всё. И имя тоже.
Не пепел остался — лёд.
Он не идёт — движется. Как механизм, как игрушка, у которой вместо шестерёнок — осколки собственных принципов. В его глазах — ни ярости, ни боли. Только пустота, холодная, бездонная, как озеро под зимним небом. Там, где раньше тлела искра сострадания, теперь лишь отражение цели....единственной...генерал.
Честь? Сгорела вместе с миром.
Долг? Он выполнил его. И получил за это ад. Теперь его долг — не справедливость. Месть, глухая, безрассудная, всепоглощающая.
Ему всё равно, кто встанет на пути. Ребёнок, старик, вчерашний друг. Слова «нельзя», «не должен», «грех» — рассыпались в прах, как штукатурка. Его мораль — это прямая, холодная линия, ведущая к горлу генерала. Всё, что стоит на этом пути — препятствие.
А препятствия устраняют.
Без колебаний. Без сожалений. Без души.
Он не жалеет никого. Потому что жалость — это привилегия живых. А Вайт больше не жил. Слишком целенаправленной, чтобы называться тенью. Он — орудие. Остриё...металл, наточенный одним словом. Уничтожить.
Там, где билось сердце, теперь мерно стучал холодный метроном: Уничтожить. Уничтожить. Уничтожить.
Человек чести умер. А то, что шло по трупам его принципов, носило имя Вайт.
Перед ним — дверь, ведущая к блоку питания тюрьмы. В кармане — ключ. Он вставил его, щелчок, вход. Всё просто. Внутри — кристаллический узел, питающий запирающий механизм камер. Контроль и порядок.
И через секунду — их не станет.
Вайт задержался на миг. Он знал, что делает. Освободит тех, кто остался ему верен — тех, кого генерал запер внизу. Но вместе с ними выпустит и тех, кто будет грабить, насиловать, убивать. Зверей, убийц, отбросов.
Он знал. И всё равно опустил кристалл.
Камеры щёлкнули. Все. Разом.
В тюрьме повисла тишина, как перед грозой. Потом — скрежет, топот, крики.
Вайт вышел на лестницу. Заключённые уже поднимались вверх. Он бросил вниз связку ключей и сказал:
— Откройте остальные камеры.
Они смотрели на него. Кто-то с затаённым страхом, кто-то с надеждой. Некоторые просто прошли мимо, исчезая в коридорах. Начался хаос. Охрана пыталась дать отпор, но её топтали, убивали, разрывали. У заключённых не было пощады, только голод.
Вайт спустился вниз, отыскивая одного из своих. Нашёл. Мрачного, окровавленного. Того, кто всё ещё смотрел на него, как на командира.
— Собери тех, кто хочет идти со мной, — коротко бросил Вайт. — Возьмите оружие.
Тюрьма опустела. Тела охраны лежали в коридорах, люди, что просто исполняли приказ. Просто выполняли долг.
Вайт перешагнул через них, не сбавив шага.
Он не жалел.
Встреча с Джейми должна была пройти недалеко отсюда. Он должен был передать ключи от университета. Но... Вайту этого больше не хотелось. В нём что-то щёлкнуло. Грегори Вайт умер.
Остался только холод.
— Воу, Вайт! Вот это шоу. Тюрьма пуста, мать твою! — Джейми повернулся к своим. — Ты, конечно, псих, выпустил кучу ублюдков на улицы, но теперь нам придётся делить с ними территорию...
— Не придётся, — резко бросил Вайт. — Я вырежу таких, как ты, как опухоль.
— Чего ты сказал?.. — Джейми обернулся, но не успел закончить.
Кинжал, спрятанный за спиной Вайта, вонзился ему в горло. Быстро, чисто и глубоко.
Кровь брызнула, обагрив землю. Джейми упал на колени, захлёбываясь, хватая Вайта за руку. В ответ — удар ногой в грудь.
Он упал на спину и умер в собственной крови.
— Ах ты, тварь! — закричал один из его людей, выхватывая меч.
Остальные последовали. Но Вайт даже не взглянул.
Со всех сторон на людей Джейми обрушился дождь стрел. Из переулков выбежали освобождённые им заключённые — бывшие наёмники, убийцы, головорезы. Те, кто понял, кто теперь их хозяин.
Организация Джейми была уничтожена за считаные минуты.
Вайт подошёл к его телу. Присел, смотрел долго. И, не отводя взгляда, произнёс:
— В моём городе не будет таких, как ты.
Он отпустил монстров на волю, чтобы посеять в столице хаос. А потом… убьёт каждого из них. Один за другим.
Потому что теперь это был его порядок. Его хаос. Его столица.
Глава 17. Ледяной покровитель
Наир и Алиса. Странная пара — будто собранные из разных эпох, разных судеб, разных миров. Он — сын степей, воин с душой зверя и сердцем, в котором ещё горит тепло. Она — дитя мрака, выросшая среди заль-мортх, среди тишины мертвецов и ледяной логики короля-лича. Они ехали вдвоём, и этот союз казался нелепым… но только тем, кто смотрел снаружи.
Повозка медленно катилась по пыльной дороге, обрамлённой выжженными полями. Лошади устало переставляли копыта, вечер опускался медленно, и в этом затихающем свете всё вокруг будто замирало. Алиса молчала, глядя куда-то вдаль, будто пыталась разглядеть что-то за горизонтом, что-то, чего уже давно не существовало.
Наир сидел рядом, держа поводья в руках, и время от времени бросал на неё короткие взгляды. Ветер чуть шевелил его серебристую шерсть. Он терпеливо ждал, но терпение зверолюда — не бесконечно.
— Слушай, если будем ехать молча, сойдём с ума, — наконец сказал он, слегка усмехнувшись. — Расскажи что-нибудь о себе?
Алиса повернулась к нему. В её взгляде не было ни раздражения, ни усталости — только привычная настороженность.
— Зачем это тебе?
— Ну, знаешь… — Наир пожал плечами. — Мы теперь вдвоём. А доверять проще тем, кого знаешь.
Алиса прищурилась. Некоторое время она молчала, потом вздохнула и отвела взгляд.
— Слушай, волк… я не люблю говорить о себе. Ты же понимаешь, я выросла среди заль-мортх. Там не с кем разговаривать. Да, среди них есть разумные, особенно элита короля, они умеют говорить, и порой — даже красиво. Но… — она пожала плечами, — я другая. Не такая, как они. И не уверена, были ли они со мной искренни, или просто играли роли.
Наир хмыкнул.
— Ладно, хорошо. Тогда давай с начала. Откуда ты, Алиса?
Она замешкалась. На миг в её глазах мелькнула неуверенность — редкий гость в её взгляде.
— С самого начала?.. Это... сложно. — Голос её стал тише.
— У нас нет срочности, — мягко сказал он. — И потом, выговориться иногда полезно. Я, в отличие от заль-мортх, живой. Реагирую честно. — Он слегка толкнул её плечом — дружески, тепло, как бы говоря: "Давай, я здесь. Не бойся."
Этот жест оказался важнее слов.
Алиса посмотрела на него и чуть заметно улыбнулась. Совсем чуть-чуть.
— Ты не подумай… я хочу поделиться. Просто... это больно.
Он не ответил — просто молча кивнул, глядя вперёд. Дал ей пространство.
Она замолчала на несколько минут, потом, словно решившись, начала — медленно, осторожно, будто прикасаясь к ожогам прошлого.
— Я родилась в небольшом поселении. Деревня на самом западе, дальше — только путь к океану. Но тогда место было живое… люди охотились, рыбачили, ремеслом занимались. Мы не были богаты, но и бедой не пахло.
— Там жили только люди? — уточнил Наир.
— В основном. Иногда забредали другие, но редко. — Она замолчала, затем добавила: — Я помню мать. Помню отца. И младшего брата. Мы всё время были вместе.
Наир ничего не сказал, но краем глаза заметил, как её пальцы сжались в кулак.
— Помню, как отец однажды привёз из соседней деревни мяч. Простой, дёшево сшитый, но для нас — чудо. Мы гоняли его посреди улицы, пока солнце не село. — голос стал тише, взгляд — дальше. — Я помню, как смотрела на брата. Маленький, но в тот день он стоял, раскинув руки, защищая ворота, которые мы выстроили из двух пустых корзин. Я подумала: вот он — настоящий мужчина. Маленький, но уже сильный. Уже готов защищать. Я запомнила это навсегда.
Пыль, взметнутая десятком босых ног, золотилась в лучах полуденного солнца. Посреди деревенской площади — их первый мяч. Неуклюже сшитый из грубой кожи, набитый тряпьем, он был для них настоящим сокровищем. Символом беззаботного счастья, криков, смеха, вечной погони за ускользающим чудом. Среди визжащей толпы детей носилась и Алиса — ловкая, быстрая, с растрёпанными волосами и блестящими от азарта глазами. Рядом — её младший брат, еще слишком мал, чтобы успевать за ней, но отчаянно старающийся.
А потом — резкое падение.
Нога соскользнула в размокшую после утреннего дождя колею, и Алиса не удержалась. Камень у края дороги встретил её колено с жестокой точностью. Боль вспыхнула мгновенно — как удар плетью. Тишина накрыла детей, будто кто-то выдернул звук из мира. Все замерли, испуганные видом крови, проступившей из-под разодранной кожи.