— А если серьёзно? — переспросил Игнис.
Тилан усмехнулся, но в глазах его не было веселья.
Он был не таким, как другие скели. Его лицо — узкое, резкое, словно высеченное из кости, кожа загорелая, обветренная. Морщины у глаз от вечного прищура. Взгляд — серо-стальной, хищный, лишённый мечтательности, наполненный вниманием и болью. Волосы — короткие, тёмные, почти чёрные, кое-где выбеленные прядями. Одежда — тёмная, поношенная, под цвет грязи и листвы, доспех — лёгкий, кожаный, с вкраплениями чёрного металла. На поясе — изогнутый нож. За спиной — лук.
— Поступил приказ собрать группу для разведки, — наконец сказал он, поправив ремень. — Обратил внимание, что эти твари стали… умнее?
— Разведка? — Игнис нахмурился. — У нас что, совсем больше воевать некому?
— Наши правители считают, что это звучит лучше, чем самоубийственная вылазка. — Эльф пожал плечами. — По данным наблюдателей, лидер этих тварей собирается посетить какой-то храм на востоке. Никто не знает, что это за место. Только карта. Только направление.
— И зачем нам туда идти? — скрестил руки на груди драконид, недоверчиво покосившись на эльфа.
— Шанс. Схватить его. А лучше — убить. — Тилан произнёс это спокойно, почти буднично.
Молчание повисло между ними.
— Кто в команде? — наконец спросил Игнис.
Тилан ухмыльнулся уголком губ:
— Тебе не понравится. Но идём, дождёмся остальных.
Он хлопнул драконида по плечу и направился вглубь лагеря.
Сбор группы проходил прямо на территории артх’Карас — среди каменных казарм, магических вышек и полевых кузниц. Повсюду — шум, грохот, крики офицеров, бряцание оружия. Дракониды переговаривались с гномами, люди тащили ящики с алхимическими смесями. Скели начерчивали охранные руны. Даже фен’Каар — огромные зверолюди — стояли в очереди за пайком, не вдаваясь в привычные споры.
Единственное место в мире, где не было вражды. Только один враг. И одна цель.
Но даже здесь, среди тысячи флагов и знамен, над кольцом обороны начал сгущаться холод.
Постепенно в шатре, куда стягивались члены команды, стало теснее — к Тилану и Игнису присоединились остальные. Один за другим, молча, без ненужной суеты, вошли те, кого ждали. Сначала Торгрим — гном, которого трудно спутать с кем-то другим даже в темноте. Он ступил внутрь, как скала — неспешно, гулко, будто сам воздух стал плотнее. Его лицо, словно вырубленное из гранита, хранило суровую сосредоточенность. Борода — гордость и оружие, густая, тяжелая, заплетённая в две косы, звенела медными наконечниками при каждом шаге. Подобно ветвям древнего дерева, эти косы обрамляли его грудь, скрывая массивный подбородок. Глаза — маленькие, угольно-тёмные, вечно прищуренные, как будто в них отражался свет кузнечного горна, а над левым глазом — старый, белёсый шрам, напоминание о давнем бою, пережитом без крика. Доспех его был кован из темной стали, украшенной медными узорами клана. За поясом висел топор — не просто оружие, а часть самого Торгрима, как будто выросший из его руки. Шлем с мощной назальной пластиной держался под мышкой, а наручи звенели, когда он опирался на стол, изучая карту. Не было в нём суеты — только спокойная, тяжёлая уверенность, будто он, а не скалы снаружи, сдерживал наступление Хаоса. Он не отступал. Его даже приходилось утаскивать с поля боя — буквально, силой, — чтобы спасти от гибели, когда все уже отступали.
Следом за ним, будто из другого мира, в шатер проскользнул гоблин по имени Гаццу. Он двигался крадущейся походкой, присев, будто опасаясь быть схваченным невидимой рукой. Его кожа — серо-зеленая, жирная, с шершавыми наростами, как у старой жабы. На узком лице блестели глаза — желтые, с вертикальными зрачками, полные неугомонного движения и странной, злобной сообразительности. Нос — сплющенный, как будто когда-то сильно ударили, рот вечно приоткрыт, обнажая гнилые, кривые зубы, которыми он будто готов вцепиться в горло любому, кто обернется к нему спиной. Длинные пальцы, больше похожие на когти, нервно перебирали подвески у пояса — мешочки, ножи, кости, грязные трофеи. Он не сказал ни слова, только кинул взгляд на Игниса и шмыгнул в угол, где сел, поджав ноги. Он был не воин. Он был заноза в теле врага — подлый, хитрый, смертоносный. Тысячи падали не от его руки, а от ловушек и мерзких выдумок, рожденных в его голове. Он был тем, кто смеётся в дыму, когда рушится осадная башня, и тем, кто в темноте шепчет, как пробраться в тыл.
Последним в шатёр вошёл зверочеловек по имени Шама. Впрочем, он не вошёл – влился, как тень, сорвавшаяся с цепи. Воздух сгустился, впитав в себя его резкий, чуждый запах — сырой мех, старая кровь, влажная земля. Шама был словно живое предупреждение от самого леса — тот, кого не звали, но кто всегда знал дорогу.
Он напоминал дикого пса, вставшего на задние лапы, но так и не переставшего быть зверем. Сгорбленный, широкий в плечах, с мускулами охотника, он двигался с гибкостью, за которой стоял голод, натянутое терпение и опыт. Шерсть на нём была грязно-бурая, местами сбившаяся в комки, местами изодранная в боях, с белыми следами старых шрамов, словно метки других хищников, что пытались его остановить — и не смогли. На суставах шерсть была вытерта, обнажая лоснящуюся кожу. Морда — вытянутая, с челюстями, способными прокусить кость. Над чёрным, влажным носом короткая, щетинистая шерсть, вокруг пасти — жёлтоватые клыки, и всё это дышало не гневом, а затаённой, оценивающей готовностью.
Глаза выбивались из этого образа. Не собачьи. Человеческие по форме, но не по содержанию. В них горел янтарный огонь с хищной вертикальной щелью зрачка. Эти глаза не отражали покорности — лишь древнюю осторожность, усталость от погони и ту отстранённую бездну, что бывает лишь у тех, кто жил в мире, где каждое движение могло быть последним.
Шама не сел. Он опустился на корточки в углу, спина к стене, морда полуразвернута к выходу. Уши с кисточками на концах дрожали в такт звукам снаружи — шагам, крикам, вою ветра и далёкому реву из глубин. Всё в нём — лапы, сухожилия, дыхание — было готово к прыжку, к убийству, к бегу.
Он был облачён лишь в кожаные поножи, обмотанные грязными ремнями, и безрукавку из чьей-то содранной шкуры, потемневшую от пота, сажи и битв. На спине — короткое тяжёлое копьё с костяным наконечником. На поясе — связка костяных шипов, будто зубы падальщика.
Тилан едва кивнул, глаза стальные, без единой эмоции, лишь быстрая оценка. Игнис зашипел тихо, почти как выдох пламени, его золотые зрачки сузились, изучая новоприбывшего.
К слову, на воина в этом шатре больше всех походил именно Игнис.
Его лицо — вытянутое, с резкими скулами и мощным, почти квадратным подбородком — походило на высеченное из меди. Кожа на нём была гладкой, но с грубой, чешуйчатой текстурой, тёплого, бронзово-медного оттенка, словно обожжённая кузнечным жаром. Но главной чертой были глаза, пылающие в глубине раскалённого золота или насыщенного, огненно-оранжевого света. Глаза, что по-настоящему светились изнутри — особенно в полумраке или при вспышке эмоций.
Ростом он был под два метра, невероятно широкоплечий, с телом, будто выточенным молотом. Каждый мускул — как под трещинами камня. Из висков выступали короткие, мощные рога — не декоративные, а утилитарные, шипы из той же чешуи, загнутые чуть назад. Хвост — длинный, мускулистый, сужающийся к концу, оканчивавшийся костяным шипом. Он не волочился, а держался на весу, чуть подрагивая — раздражение. В гневе, наверное, он бил, как плеть.
Он выглядел так, будто мог в одиночку обрушить часть стены лагеря. И это ощущалось сразу.
— Это всё? Где представители других рас? — хрипло спросил Игнис, поднимаясь из-за стола.
— К сожалению, других не будет. У них просто нет никого, кто мог бы сравниться по навыкам с вами, — ответил Тилан, пожимая плечами.
— Я слышал о задании лишь поверхностно. И, как я понял, ты у нас главный, — голос Шамы прорезал воздух, сухой и чуть хриплый. — Может, тогда расскажешь нам, наконец, подробности?
— Подойдите ближе, — сказал Тилан, разворачивая на столе карту континента. — Пора ещё раз поработать вместе, друзья.
Задача казалась простой: добраться до старой церкви, затерянной среди холмов. Воины Хаоса были замечены там уже давно. Но, по последним сведениям, нечто куда опаснее скрывалось за их присутствием. Объединённая армия перехватила донесения — кто-то сливает информацию лидеру Хаоса. Расположение отрядов, оборону, планы операций.
Предатель среди своих. Крыса.
И, если верить слухам, он должен встретиться с новым лидером Хаоса именно в этой церкви. Задача — найти предателя. И если повезёт — устранить обоих.
Почему не послать армию?
Всё просто. Армия спугнёт.
— Ладно, мы на месте. Как ты и сказал, ещё полдень. До вечера должны найти, где спрятаться, — пробормотал Торгрим, разглядывая церковь из старого мира.
Не собор — твердыня. Приземистая, суровая, будто вырубленная из самого костяка земли. Камень серый, поросший лишайником и мхом, казался потемневшей кожей умершего титана. Фигуры святых истёрлись до бесформенных силуэтов, как призраки, забытые и богами, и людьми. Витражи давно выбиты — вместо них лишь черные, зубастые провалы. Крыша местами обрушилась, обнажив почерневшие от дождей и солнца балки, похожие на ребра гигантского зверя. Колокольня, накренившаяся, словно от стыда, утратила шпиль и теперь торчала обломком в небо, немым упреком былой гордыне.
— Давайте осмотрим всё, — спокойно сказал Игнис.
Прошло два часа. Команда знала каждую трещину в стенах, каждый укромный угол.
Было решено, что эльф и гном займут позиции снаружи, в кустах. Они должны первыми заметить приближение врага. Драконид и зверочеловек укрылись в подполе — место тёмное, укромное, откуда они смогут слышать каждое слово и шаг. Гоблину удалось забраться наверх в полуобрушенный чердак, возможно, бывший склад, стал его логовом. Оттуда он мог нанести удар внезапно, если потребуется.
Солнце уже опускалось за горизонт, окрашивая руины в багряное. И тогда они увидели их.