Он помнил ее такой. Идеальной в любой ситуации. Даже когда они бросили его.
— Что делать, мама? — прошептал он. — Девушка — проблема. Отвлечение.
Только ее не хватало. Оставалось несколько месяцев на подготовку, но даже так он не был уверен, что справится. Путь Эмонна вел только к смерти.
Но девушка с рыжими волосами не давала ему покоя. Она пробыла тут всего ночь, а он уже не спал. Что еще она сделает?
— Может, она ведьма, — сказал он. — И ее послал мой брат, чтобы я не вернулся домой.
Такое могло быть. Фионн пойдет на все, чтобы уберечь Благой трон.
Рыча, Эмонн развернулся. Длинные ноги понесли его к стене, где была вырезана большая птица. Он прижал ладонь к выступающему камню, нажал, пока стена не подалась и не открыла кристалл в структуре. Кристалл коснулся кристалла, и стена изменилась.
За ней сияли артефакты фейри, заполняющие комнатку. Магия кружилась в воздухе. Она плясала на его коже, сверкала на кристаллах на его лице и шее. Он не был проклят. Эмонн сразу ощутил это, как только появился этот недуг. Но магии все равно нравилось касаться его.
Он отогнал клочки пыли в воздухе и потянулся к ручному зеркальцу. Вырезанные розы переплетались на ручке и расцветали на вершине. Вещь была вычурной, как почти все магические предметы.
— Покажи рыжую девицу, — он склонился и подышал на стекло. Туман закружился в зеркальце и рассеялся. Оно уже не отражало комнату, а показало ему хижину ведьмы. — Что? — зарычал он. — Это какая-то шутка.
Там была не девушка, что вошла в его тронный зал с пылающими от гнева щеками, а красавица кружилась по комнате, напоминая леди-фейри.
Ее волосы, которые он помнил тусклыми и жирными, разлетались вокруг нее широкой дугой. Кудри подпрыгивали от ее движений, она прыгала в стороны, держала руки так, словно ее кружил партнер. Зеленое бархатное платье облегало ее изгибы и кружилось с ней.
Он узнал танец. Люди танцевали его при Белтейне. Женщины покачивались и гнулись под бодрую музыку.
Она танцевала одна. Ее ладони отбивали такт, хоть музыка не играла, и она радостно улыбалась.
Губы Эмонна дрогнули. Она ужасно танцевала. Не управляла конечностями, выражением лица, не обученная. Но было в ее радости что-то манящее.
— Это не грязное создание с характером землеройки, — пробормотал он. — Что еще за секреты ты таишь, человечек?
Зеркало услышало его просьбу, картинка приблизилась. Женщина перестала танцевать. Он понял, что ее уши были чуть заострены.
— Любопытнее и любопытнее.
Пылающее желание в его животе разгоралось до красного тумана вожделения. Ему нужно было узнать о ней больше. Откуда она, почему она здесь, какие ее планы.
Эмонн отогнал вопросы, как ее растили, кто научил ее тайнам фейри, и почему ее уши были заострены. Это были мелочи. Они не были важны.
Она не была важной.
Но… он поднял голову и закричал:
— Уна!
Пикси не ушла далеко. Он услышал, как открылась дверь, ее голос отозвался:
— Да, господин?
— Пригласи ее на ужин.
— Господин, она попросила сегодня уединения.
— Что? — он бросил зеркало и прошел в свою комнату. — Что она сказала?
— Она попросила, чтобы они с Бронаг остались одни тихим вечером и узнали друг друга.
— Зачем?
Уна пожала плечами.
— Наверное, она хочет отдохнуть после долгого пути.
— Нет, она слишком умна для этого, — Эмонн подозревал, что у нее есть какой-то план. Она была слишком решительной. Может, он думал как воин, а не мужчина. — Сколько Бронаг знает о замке?
— Столько, сколько и все, полагаю. Она тут жила.
— Она помнит много его тайн?
— Возможно? — Уна моргнула и заломила руки. — Вы думаете, у девушки есть скрытые мотивы? Господин, она была очень добра.
— Даже добрейшие люди могут быть хитрыми. Я бы хотел убедиться, что она не задумала ничего зловещего.
Уна вскинула руки.
— Она наименее зловещая из всех, кого я знаю!
— И это делает ее отличным шпионом, да?
Он вскинул бровь и потянулся за плащом. Он узнает, насколько опасной может быть эта женщина. Хоть его народ мог считать его безразличным, у него были только они.
Он взмахнул плащом и опустил его на плечи, а потом пошел по коридорам.
* * *
— Видишь, Боггарт, хлеб печь просто! — сказала Сорча, пока месила тесто.
Пикси в ответ вызвал ее улыбку. Писк звучал не очень весело, но и не звучал так, будто фейри не верила ей. Не важно, хлеб будет чудесным на вкус.
Тоска по дому заполнила ее, когда в хижине запахло мукой и пекущимся хлебом. Ее сестры любили свежий хлеб, и Сорча всегда подавала его им в конце ночи. Они не тратили ни монеты зря. Запах борделя был запахом дома, а не работы, и смех поднимал их настроение по ночам.
Она сильно скучала по ним. Она посмотрела на луну за окном, пожелала родне спокойной ночи.
Все ее надежды и желания улетели к морю. Она молилась, чтобы они были здоровыми и счастливыми. Она надеялась, что Розалин вышла за того аристократа и теперь жила в достатке, а Бриана не забывала расслабляться. Сорча начертила на груди крест и выдохнула тревогу в свет луны.
— Прошу, пусть папа будет жив.
Она не могла влиять отсюда. Оставались лишь желания и мечты. Может, Туата де Дананн услышит ее и поможет ее семье.
Писк перебил ее мысли.
— О? — Сорча повернулась и уперла руку в бок. — И что это значит?
Боггарт отказывалась говорить, но Сорча была уверена, что фейри умела. А пока она тихо пищала, оставаясь в мороке.
Сорча разглядывала хижину, пытаясь понять, что заставило Боггарта заговорить. Хлеб был на огне, но еще пекся. Жуки в открытое окно не залетали. Огонь ревел, был хорошей температуры.
Все было на месте. Сорча пожала плечами и покачала головой.
— Прости, я не знаю, что ты пытаешься сказать. Было бы проще, если бы ты заговорила словами.
Еще писк, уже громче, чем первый. Он эхом разнесся по комнате.
— Я не знаю, чего ты хочешь, Боггарт!
Существо много раз пискнуло, стало видимым. Боггарт сбросила морок, открыла свой истинный облик. Худая, морщинистая, с тонким покровом белой шерстки на груди, она напоминала крысу-альбиноса. Ее голова едва возвышалась над кроватью.
Она указала узловатой рукой на дверь. Сорча отметила, что у Боггарта были раздутые кончики пальцев, а потом посмотрела, куда она указывала.
— Дверь?
Гул сотряс деревянную раму, и доски выгнулись. Сорча вздрогнула. Она задела бедром горшок с мукой, и он разбился об пол. Белое облако поднялось в воздух, мука покрыла пол.
Она выругалась, представляла уже, что нужно собрать руками всю муку в горшок. Сорча опустилась на колени и притянула горшок к себе, но попытки убраться были тщетными.
Грохот не прекращался.
— Кто там? — крикнула она.
Может, лучше было убрать все метлой. Она посмотрела на солому в паутине. Этим она испортит муку. Нужно что-то чище.
Боггарт завизжала, подпрыгивая и указывая на дверь. Грохот стал еще громче, что казалось невозможным.
Сорча отклонилась, уперла ладони в муке в бока и посмотрела на потолок. С каких пор она стала нянчиться и попадать в ужасные моменты? Она не собиралась бояться того, кто не мог войти в хижину ведьмы, защищенную чарами, написанными куриной кровью.
— Боггарт, хватит кричать.
Она не послушала Сорчу. Боггарт заголосила еще громче. Высокий вой впивался в уши Сорчи, голова раскалывалась.
— Прошу, перестаньте стучать! — закричала она. — Я иду! Мне просто нужно тут разобраться и…
Стук прекратился.
Сорча выдохнула с облегчением. Грохот она убрала, осталось уговорить Боггарта замолчать.
Оставив муку на потом, она поспешила к паникующей фейри. Сорча знала, как успокоить детей, это был один из ее лучших талантов. Боггарт не могла от них отличаться. Она была одного с ними размера.
Сорча просунула руки под подмышки фейри и подняла ее. Как ребенок, Боггарт тут же обвила ногами талию Сорчи. Она тяжело дышала ей на ухо, но хоть перестала кричать.
— Шш, — шептала Сорча, раскачивая ее. — Все хорошо. Уже не нужно кричать, малышка.
Хоть ее мех казался жестким, Боггарт оказалась мягкой, как кролик. В отличие от Циана, Боггарт была без одежды. Ее нога постоянно двигалась у живота Сорчи. У нее было три пальца. Три толстых пальца, которые заканчивались черными тупыми ноготками.
Стук зазвучал снова. Боггарт пискнула и прижалась острым носом в шею Сорчи.
— Шш, все хорошо, — повторила Сорча и пошла к двери. — С тобой ничего не случится. Наверное, Пикси принесла еще еды.
Она надеялась.
Фейри прилипла к ней, как вторая кожа, Сорча переступила муку и схватила кольцо на двери. Она помолилась богам, что слушали. Если это был блуждающий огонек или что-то еще ужасное, Сорча сразу потеряет сознание.
— Лучше бы было хорошее, — прошептала она.
Она приоткрыла дверь на трещину, чтобы увидеть, кто за ней, но не впустить.
Тусклые сумерки мешали разглядеть хоть что-то. За дверью было пусто. Ни мостика, ни луны. Чернота.
Сорча вскинула бровь. Это было необычно.
Что-то пошевелилось во тьме, и она сосредоточилась. Это была не тьма, а такая темная ткань, что напомнила ночь.
Только один на острове носил бы такое.
Сорча открыла дверь и посмотрела наверх. В свете луны на нее смотрел хозяин острова. Его плащ мешал понять, куда он смотрел, но она ощущала жар его взгляда, как физическое прикосновение.
— Добрый вечер, — сказала она. Ее слова были быстрыми. Она не хотела его сегодня видеть.
— Что это?
Сорча моргнула.
— Лучше бы вам уточнить.
— В руках.
— О, — она посмотрела на Боггарт, сжавшую крепче шею Сорчи. — Это Боггарт.
— Я знаю, кто это, но почему она не в мороке?
— Вы напугали ее.
— Я напугал? — прорычал он.
— Этот стук напугал бы даже самых смелых.
Огонь затрещал, уголек пролетел по комнате. Его свет озарил на миг его черты, сверкнул в его глазах, и Сорча поежилась.