– Ничего особенного, – садиться я не стала, но не ушла. – Матвей подрался с Лу из-за Ксюши.
– А, ну это ожидаемо. И кто победил?
– Их разняли.
– Тоже предсказуемо. Что же тебя в этом расстроило?
– То, что Ксюша, не разобравшись, накричала на меня, как будто я виновата.
– А ты?
– А я не виновата. Наоборот, хотела оправдать ее.
– И как?
– Сказала Матвею то, чего не должна была говорить.
В ветвях прямо над нами переливчатой трелью закатился соловей. Мы подняли головы и замолчали, прислушиваясь к его самозабвенному пению.
– Ты в какой универ собираешься поступать? – перевела я тему.
– Пока не решил. – Ершов все еще всматривался в крону березы, силясь увидеть соловья.
А я, воспользовавшись возможностью, разглядывала его. По красоте он, конечно же, не мог сравниться ни со скандинавской брутальностью Рощина, ни с мрачной привлекательностью Мартова. Но странная химия, из которой Ершов, казалось, состоял целиком, воздействовала на меня не лучшим образом. Так произошло и на том праздновании Нового года, и пару раз до него.
– Как не решил, если меньше месяца осталось?
– Времени полно.
– Если бы ты не учился в матклассе, я тебе поверила бы. Но вы все повернутые на карьере, поэтому ты точно врешь.
– Фу, «врешь». – Он посмотрел на меня с укором. – Какое грубое слово. Теоретически я мог бы уйти от ответа, но сейчас я откровенен как никогда. У меня есть выбор: поступить туда, куда хочет мама либо куда хочет папа, или всех послать и уехать куда-нибудь далеко-далеко разводить кроликов.
– А что, мама с папой договориться не могут?
– Представляешь, нет. Они уже пятнадцать лет ни по одному поводу договориться не могут. Только ссорятся бесконечно, на чем и держатся.
– Но если ты не хочешь никуда поступать, то зачем пошел в маткласс?
– У меня есть способности. – Выпрямив спину, он снова смотрел на меня. – Кстати, ты знаешь, что если человек живет и не использует свои способности, то по христианским меркам это считается грехом?
– О, класс. Получается, если у тебя никаких способностей нет, то ты и не грешишь?
– Способности есть у всех, просто некоторые тратят полжизни, чтобы их в себе найти. А обнаружив, уже не хотят ничего менять.
– А если это нехорошие способности? – Я все же села рядом с ним. – Их тоже нужно использовать?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… – Мне хотелось сказать о своем умении, но, чтобы снова не проколоться, пришлось импровизировать. – Предположим, ты можешь читать мысли другого человека или сам внушать их – это же плохое умение.
– О-о-о, это прекрасное умение, – понизив голос, протянул он.
Зря я привела именно такой пример, потому что, будто воспользовавшись моей подсказкой, он перекинул ногу через лавочку и, оседлав ее, уселся, уставившись на меня тем самым взглядом, от которого появлялись мурашки.
– Но это ведь неэтично. Мне кажется, это даже хуже, чем насилие.
Пора было уходить, но я отчего-то продолжала сидеть, не находя в себе сил пошевелиться.
– Ничего подобного! – Он придвинулся ближе. – Ты только представь, каким прекрасным стал бы мир, если бы все люди думали одинаково. Пусть даже с помощью внушения. Никто ни с кем не спорил бы и не ругался. Все помогали бы друг другу и шли к единой цели. Величайший прорыв для всего человечества!
– Тогда мы превратились бы в муравьев.
– И что с того? Главное – все были бы довольны и счастливы. А так мы обречены на вечное бестолковое метание, которое никому не приносит ни пользы, ни радости. Поиски смысла, способностей, неудовлетворенные желания…
– Ты нарочно это делаешь или оно само так получается? – Я попыталась встать, но он придержал меня за колено.
– Что получается?
– Вот так смотришь на человека. Это какой-то гипноз? Внушение?
– Не понимаю. Как это я смотрю?
Рассмеявшись, он подался вперед, и его лицо оказалось слишком близко. Еще секунда – и поцелует. Пытаясь вспомнить, на что похожи его поцелуи, я затаила дыхание.
– Значит, вот так, да? – Перед нами возникла высокая темная фигура.
– Кирилл? – Я опешила. – Что ты тут делаешь?
– То же, что и все. – Голос Мартова звучал ровно, но он явно едва сдерживался. – Развлекаюсь.
– Это правильно, – усмехнулся Ершов, ничуть не удивившись его появлению. – Хочешь косяк?
– Нет! – Мартов протянул мне руку, предлагая встать. – Отпусти ее.
– А я и не держу! – В подтверждение своих слов Ершов поднял руки, и я быстро вскочила.
Мартов был как бомба с часовым механизмом – вот-вот и взорвется. Дыхание тяжелое, взгляд убийственный, напряжение зашкаливает. Но трогать Ершова он не стал, лишь предупредил, перед тем как отвести меня в сторону.
– Если что, теперь я здесь.
– Ого, – хохотнул Ершов, – секс-контроль?
Мартов не ответил.
– Иди в дом! – Кирилл подтолкнул меня в спину.
– Ты совсем больной? – Когда первая волна удивления прошла, меня захлестнуло негодование. – Зачем ты приперся сюда? Следить за мной?
– Защищать тебя.
– Неужели ты не понимаешь, что это уже перебор? Я тебя ни о чем не просила. Это реально ни в какие ворота не лезет!
– Я понимаю! – Он покорно склонил голову. – Но, пожалуйста, иди в дом.
Продолжая подталкивать, он довел меня до калитки.
– Ой, – спохватилась я вдруг, – телефон, кажется, на лавочке оставила.
– Опять? – Мартов нахмурился.
– Да! Погоди, я быстро.
Последние слова я бросила уже на бегу. Подлетела к Ершову и, наклонившись к уху, прошипела:
– Умоляю, давай сбежим!
Тот понимающе кивнул.
Стараясь двигаться как можно бесшумнее и держась за кустами в тени заборов, мы прокрались до поворота на другую улицу, свернули и помчались изо всех сил. Неслись так, что уши закладывало, и даже если Мартов, обнаружив наше бегство, что-то кричал, я бы все равно не услышала.
Вскоре мы уперлись в сетчатую ограду, замедлились и пошли вдоль нее. Фонари горели через один, то выхватывая из ночи наши тени, то погружая в нее целиком. Неожиданно, когда мы проходили мимо, один из погасших фонарей внезапно ожил, тускло замигав оранжевой лампочкой. Ершов остановился под ним.
– Ты чего? – удивилась я.
– Это знак! – Кивнув на фонарь, он огляделся и шагнул в темноту. – Здесь калитка. Идем?
Я с облегчением выдохнула. Люди часто говорили подобное в обыденном, ничего не значащем смысле, совершенно не понимая, насколько они близки к правде.
За калиткой обнаружилась едва различимая тропинка через поросший сухим прошлогодним борщевиком пустырь. Ершов шел впереди, я следом.
Над нами раскинулось высокое, усыпанное крошечными зыбкими звездочками небо.
Справа виднелась темная полоса леса, где самозабвенно заливались соловьи. Слева в сизом ночном тумане проглядывали черные очертания одиноких домиков с острыми крышами, и чем ближе мы к ним подходили, тем неуютнее становилось. Дурных предчувствий я не ощущала, но место выглядело жутким.
– Подожди, – окликнула я Ершова, – мы вообще куда?
Он не остановился.
– Сбегаем. Ты же сама хотела.
– Но мне здесь не нравится.
То и дело задевая локтями толстые стебли борщевика, я вздрагивала, словно меня кто-то хватал.
– Боишься? – поинтересовался Ершов, оглядываясь. – Думаешь, там кто-то живет?
– Давай туда не пойдем.
– Не бойся! – Он поймал меня за руку. – Там ничего страшного нет. Это брошенные дома. Развалюхи.
Ближайший к нам дом был обнесен покосившимся забором-штакетником, одна секция которого, отвалившись, валялась в траве.
Ершов потянул туда. Сделав еще пару шагов, я остановилась. Кроссовки и штанины до колен пропитались влагой.
– Я хочу обратно.
– К Мартову? – Он повернулся ко мне.
В темноте его острый нос, искривленное очертание губ, рваные, словно в аниме-отрисовке, перья волос сделались зловещими.
– Или к Тиму?
– Просто отсюда.
– Здесь нам никто не помешает. – Он потянул меня к дому, и я, запнувшись об отломанный штакетник, чуть не упала. Но Ершов удержал меня и, подхватив под мышки, перенес на прогнившие ступени, из распахнутой двери дома сильно пахло сыростью и гнилью.
– Все, Ершов, хватит! – Я шлепнула его по руке. – Идем обратно.
– Хочешь, я первый туда зайду, чтобы ты убедилась, что там нет никаких монстров?
– Я боюсь не этого дома, а тебя.
– Вот как? – Он замер на прогнившей ступеньке, и она затрещала. – Но ты же хотела сбежать со мной.
– Я лишь хотела сбежать от Мартова!
– То есть это не то, что я подумал? – Он криво ухмыльнулся.
Я огляделась, присматривая путь к отступлению.
– Мне показалось, ты собиралась со мной целоваться и хочешь продолжить.
– Тебе показалось.
Издевательски расхохотавшись, он в два счета оказался возле меня.
– Думаешь, я затащу тебя в дом, изнасилую, а потом задушу? Вернусь и свалю все на Мартова?
– Боже! – Я попятилась. – Ты совсем больной, Ершов?
– Но тебе же хотелось, чтобы я тебя поцеловал?!
– Отпусти меня!
– Просто ответь.
– Перестань, или я закричу!
– Кричи. Здесь никто не услышит.
Я с силой оттолкнула его. Сделала два осторожных шага назад и что было сил рванула. Страх сжался комком в животе, дыхание сбилось. Я неслась, ожидая, что вот-вот он накинется на меня сзади. Однако ничего не произошло. Возле калитки я обернулась. Поросшее борщевиком поле все так же утопало в сером тумане, острыми треугольниками торчали из него черные крыши, но за мной никто не гнался.
Глава 15
Выскользнув через калитку на освещенную дорогу, я вдруг отчетливо поняла, что совершенно не помню, откуда мы к ней вышли. Со всех сторон тянулись заросшие кустарниками заборы, и через один горели фонари.
Я достала телефон.
– Тим, это Алиса, я тут заблудилась немного, ты не мог бы меня найти?
– Где заблудилась? – Голос Рощина тонул в грохочущей на заднем плане музыке.