– Я не хочу, спасибо.
Не вставая с табуретки, он дотянулся до ящика и, выудив из него вилку, придвинул лоток к себе.
– Расскажи про интуитивную динамику. Что это вообще такое? – спросила я.
– Это когда подмечаешь все в процессе и выстраиваешь вероятность событий. Я несколько лет изучал данную тему. Пересмотрел кучу роликов. И по тому, как ты фиксируешься на отдельных моментах, понял, что ты ею владеешь, но пользоваться совершенно не умеешь. Не понимаю, как это может быть.
– Нас с Ксюшей странный тип в метро водой облил, и после этого началось.
Ершов недоверчиво нахмурился.
– Ты мне не веришь?
– Это все равно что ты сказала бы, что на тебя нагадила птица – и теперь ты знаешь в совершенстве китайский.
– Можешь не верить. Я привыкла. Рома нас тоже постоянно подкалывает. Пожалуйста, просто расскажи, что знаешь. Или хотя бы дай ссылки, где об этом можно почитать.
Не доев, Ершов отставил лоток и поднялся.
– Сейчас я тороплюсь. Завтра допы. Я подумаю и напишу. И что попрошу взамен – тоже.
– Взамен?
– Конечно. А ты как думала? Это мое знание и время, а они чего-то да стоят.
– Сколько ты хочешь?
– Расплачиваться придется не деньгами. Ты тоже подумай, насколько тебе нужна эта инфа. Кстати, зачем ты полезла в комп? Что собиралась найти? Или это у тебя хобби такое – шариться?
Я потупилась.
– Я уже извинилась. Просто… есть кое-что, что, согласно этой твоей интуитивной динамике, не дает мне покоя. Словно должно случиться нечто плохое, и оно, как темное облако, собирается вокруг меня. Но я никак не могу отыскать его источник. Возможно, это вообще ошибочное ожидание. Так бывает. Но сейчас важна любая информация, которая поможет хоть немного продвинуться.
Я впервые произносила то, что чувствовала на самом деле. Но Ершов этого не оценил.
– Думаешь, тебя кто-то хочет убить? – В его голосе сквозила ирония.
– Нет, так я не думаю.
– Тогда и бояться нечего! – Он торопливо встал. – Все, идем!
Заскочив в свою комнату, он взял рюкзак и быстро обулся. А когда мы выходили из квартиры, вдруг схватил меня в охапку и, втолкнув в висевшую на вешалке одежду, с требовательной настойчивостью поцеловал. Это произошло настолько быстро и неожиданно, что я совершенно растерялась и размякла. В отличие от мозга тело не сопротивлялось и с момента нашего прихода сюда будто даже готовилось к тому, что это произойдет. Поцелуй был долгим и бурным, но вместе с тем удивительно нежным. От Ершова исходил такой сильный энергетический заряд, что казалось, будто меня подключили к проводам высокого напряжения. Ток прошел через каждую клеточку тела и сковал нервной дрожью возбуждения, настолько сильной, что оценить тонкий вкус этого поцелуя я смогла только дома.
Глава 18
Вечером принесли цветы. Мама подумала, что пришел курьер из «Самоката», но, когда открыла дверь, ей вручили огромную охапку перламутрово-розовых тюльпанов, мама растерялась и не успела спросить, кому они и от кого. К счастью, в букете обнаружилась карточка с подписью «Разблокируй меня, пожалуйста».
Я забрала тюльпаны себе и поставила в пузатую стеклянную вазу, напоминающую аквариум, а пока возилась с ними, мама ходила кругами, пытаясь разузнать, кто этот таинственный незнакомец. Я сказала честно, что не знаю, но пообещала его разблокировать, потому что поступок был милый, а цветы красивые.
Мой адрес Тим мог узнать у Ромы или у Матвея, ведь тот всю неделю провожал Ксюшу домой. Я решила дать Тиму еще один шанс. Пусть даже с профиля Гудвина, если ему так проще. Кому-то иногда нужно побыть не собой. Так легче в чем-то признаться или поговорить откровенно. Неслучайно же в католической церкви принято исповедоваться в кабинке, где священник не может тебя видеть.
И если поначалу я собиралась сорвать с Тима маску Гудвина и потребовать объяснений, то, еще раз хорошенько все обдумав, решила, что лучше продолжать подыгрывать до тех пор, пока он не придет к решению самостоятельно.
«Спасибо за цветы, – написала я. – Люблю тюльпаны». Он ответил через час: «Спасибо, что простила». – «За что простила?» Я надеялась, что он упомянет день рождения Матвея, но игра продолжалась: «Не знаю. Но, раз ты меня заблокировала, значит, я сделал что-то не так». – «Может, дело в твоем последнем сообщении?» – «Я думал об этом». – «Потрясающая проницательность». – «Больше такого не повторится». – «Чего не повторится?» – «Я не стану писать о своих чувствах». – «Ты писал не о чувствах». – «Разве?» – «Ты писал о сексе». – «Для меня одного без другого не существует. У тебя, наверное, по-другому. Этого я не учел».
Он меня умыл. Ответить было нечего. Оправдываться – глупо, продолжать спор – бессмысленно.
«Ты просил тебя разблокировать. Что дальше?» – «Я сегодня спас котенка». – «Неужели?» – «Смотри». Следом загрузилась фотография: на фоне серой подъездной стены среди кучи мусорных пакетов сидел черный голубоглазый котенок с белым ухом.
«Его кто-то выкинул в мусоропровод, и он там застрял. Я спускался по лестнице и услышал, как он мяукает». – «И ты полез за ним по мусоропроводу?» – «Нашел дворника, и мы его достали. Хорошо, что в это время никто не выбрасывал ничего тяжелого». – «И куда ты его дел?» – «Хочешь, тебе подарю?»
Я еще раз посмотрела на фотографию. Котенок был хорошенький.
«Хочу, но мы не можем позволить себе завести кого-то, потому что в сезон отпусков все уезжают, и оставить его будет не с кем». – «Тогда, наверное, себе возьму. Моя старая кошка в прошлом году умерла. Ей было тринадцать лет. Папа тоже с улицы принес. Мама не хотела брать ее, но папа сказал, что, если ребенок в семье один, ему необходимо общение». – «Один? У тебя разве нет старшего брата? Братьев?» – «Старших нет».
Я вспомнила взрослых длинноволосых парней на странице у Тима, которые совершенно точно были его родными братьями, и спросила, уверен ли он в этом. Однако Гудвин, пообещав написать позже, тут же странным образом слился.
В детстве я была уверена, что проблемы – это такая штука, которая бывает у других, но точно не у меня. Однажды, еще не понимая значения этого слова, я попросила Ксюшину бабушку, приезжавшую иногда к ним погостить, объяснить мне его.
– Проблема, – сказала она, – это такая трудность, которая становится на пути у привычного хода жизни или твоей цели. Вот, предположим, тебе очень понравилась игрушка, а родители ее не покупают. Получается, для тебя – это проблема.
– Но мама с папой мне все покупают, что попрошу.
– Ну или не разрешают долго смотреть мультики.
– Мне всегда разрешают.
– Загоняют спать, когда ты не хочешь?
– Нет.
– Просят доедать кашу?
– Нет.
– Наказывают за беспорядок.
– Меня не наказывают.
– Совсем?
– И не ругают.
Усмехнувшись, бабушка с тяжелым вздохом покачала головой:
– В таком случае, милая моя, можешь считать, что проблем у тебя нет.
Наверное, на самом деле так оно и было. Родители меня всегда баловали и ничего не запрещали. У нас не было ссор, ругани и криков. У Михайловых тоже. Мы впервые увидели, как дети скандалят с родителями, только в детском саду. Никто из нас представить не мог, что маму можно обзывать дурой и гадиной, а папа способен отвесить подзатыльник, оттаскать за ухо или трясти до тех пор, пока не прикусишь язык. Мы росли словно в ботаническом саду – без стрессов, злости и обид. И все плохое, что с нами иногда случалось, было связано со сторонними, чужими людьми.
У Ромы в началке не сложились отношения с учительницей. Ей не нравился его почерк и неаккуратные тетради, злило, что он много смеется и рисует ручкой на ладонях. Она постоянно шпыняла его и делала виноватым во всем, что бы ни происходило. Рома не жаловался, он вообще всегда отличался легким характером и не умел подолгу расстраиваться. Но мы с Ксюшей все это видели и посчитали своим долгом рассказать родителям. Сначала к учительнице отправился мой папа, потому что в тот день именно он забирал нас из школы. Потом Ксюшина мама, которой он все объяснил, когда мы уже были дома, а на следующий день в школу пришла Альбина.
О чем они с учительницей говорили, мы не знаем до сих пор, но она от Ромы отстала, переключившись на Белова, которого потом тыркала до конца четвертого класса.
А еще был случай, когда нас с Ксюшей не взяли на экскурсию из-за розовых колготок у нее и фиолетовых у меня. И когда мы втроем, оставшись дежурить в классе, случайно разлили ведро с водой на учительском столе. И когда я нахамила англичанке за то, что она передразнивала мое произношение, и когда Ксюша помадой изрисовала зеркало в туалете. И когда Рому пытал школьный психолог, заставляя выдать того, кто написал нашей отличнице матерную записку. За одиннадцать лет произошло много разного. Однако родители всегда приходили к нам на помощь, независимо от того, были мы правы или действительно накосячили.
Конечно, потом дома с нами разговаривали и тщательно разбирали каждую ситуацию, объясняли, как не надо или что учителя тоже могут ошибаться, но ни одна неприятность или недоразумение не становились для нас безвыходными.
Я так долго жила в мире, где нет проблем, что, столкнувшись с ними, совершенно растерялась. Встреча с Розовым Фламинго и последовавшие за этим события стали проблемой. И Ксюшино горе оттого, что Мартов выбрал не ее, – тоже. И переход Ромы в маткласс и его новое отношение к нам. И всякое прочее, что родители, сколько бы их ни было и как бы сильно они ни стремились помочь нам, решить не могли. Теперь образовались новые проблемы.
Без Ксюши обсудить последние события было не с кем. Я с нетерпением ждала, когда мы помиримся и жизнь войдет в привычное русло. Но она и не думала мириться, проводя все время в школе и после нее с Матвеем. Тот даже со Степой и Тимом почти не общался. Только с ней, и больше никаких других девчонок. Рома тоже в открытую везде ходил с Носовой. Так что в итоге получилось, что я осталась одна.