Я раскладывала кусочки семги на подготовленные Ксюшей заготовки и думала о том, что наши с ней семьи – мужья и дети – тоже обязательно будут дружить, ведь когда все вместе заодно, любые внешние неприятности остаются за входной дверью и перестают иметь значение. Я, конечно же, не знала обо всех маминых и папиных проблемах и уж тем более о проблемах тети Ларисы, дяди Сережи и Альбины, а они не знали о моих, но, когда мы вот так что-то делали сообща, неизменно возникала та самая детская уверенность, что никаких проблем у меня нет.
С Ксюшей мы этого не обсуждали, но по тому, как она охотно болтала с моей мамой, как улыбалась и шутила, было понятно, что и для нее случившееся возле автошколы осталось снаружи.
О Гудвине я ей рассказала, однако говорила об этом беспечно и полушутя, словно то был забавный розыгрыш, на который я по простоте душевной купилась. В моем рассказе сталкерство Мартова достигло комического апогея, а раздвоение личности Тима превратилось в клоунаду.
Слушая меня, Ксюша посмеивалась, а потом резюмировала:
– Все парни – шибанутые уроды.
Прежде она так не считала, но события последних дней пробудили в ней объяснимую злость, и моя история лишь укрепила это мнение.
С потерей телефона пришлось смириться. Его мог забрать кто-то из компании Лу, но спрашивать об этом унизительно. В другое время я попросила бы Мартова, теперь же оставалось надеяться, что они одумаются и сами отдадут.
Связь с Ершовым оставалась только через компьютер, и от этого казалось, будто нас разнесло по разным сторонам света. Мы не виделись всего один день, а я уже тосковала по нему сильнее, чем по Ксюше во время нашей последней ссоры.
«Я хочу встретиться. Если я тебя не увижу до экзамена, то не смогу сосредоточиться и завалю его», – написал он около девяти, но я этого сообщения не видела, потому что мы ужинали, а потом играли в шарады.
Его, как и последующие три примерно такого же содержания, я смогла прочесть только в двенадцать, а он в это время уже был не в Сети.
Спала я плохо. Мне всю ночь снился Мартов. Он то приходил ко мне, спрятавшись за букетом тюльпанов, так что казалось, будто это Тим, то показывал татуировку с моим именем на животе, то являлся на костылях в розовом одеянии. Он преследовал меня в подземном переходе и разрывал в клочья красное платье прямо на мне. Он вносил меня на руках в переполненный актовый зал, и все кричали, обращаясь ко мне: «Киса-киса. Какой милый котенок!» – и хвалили его за то, что достал меня из мусора.
Но самой неприятной была сцена, когда он пропорол себе грудь шариковой ручкой и, достав оттуда зеленую бутылочную стекляшку, со всей силы швырнул ее в стену. Камень «Здесь и сейчас» раскололся на три части. Я наклонилась над осколками.
– Что ты наделал?! Зачем ты разбил свое сердце? – закричала я на него.
– Это сделала ты!
– Неправда! Я же видела, как ты его кинул!
– Оно треснуло еще раньше и причиняло мне страшную боль.
– Но человек не может жить без сердца!
– А я не человек, я Гудвин – самый великий обманщик и хитрец. Мне достаточно и осколка, – с этими словами он поднял один из отколовшихся кусков зеленой стекляшки и опустил в черную дыру грудины. – А остальные пусть сдохнут!
Меня разбудила Ксюша. Ворвалась в комнату и принялась тараторить с такой скоростью, что в первый момент показалось, будто она говорит на каком-то другом языке.
– Ой, Алис, кошмар! Представляешь, Кирилл руку сломал, правую. И писать ЕГЭ теперь не сможет. Мне сейчас Рома сказал. Он ему позвонил, тот в травмпункте сидит. Так жалко его. Может, ты ему позвонишь или напишешь? Ну просто чтобы поддержать. Я понимаю, что после вчерашнего ты не очень-то рвешься с ним общаться, но, блин, это же форс-мажор. Бедный Мартов. Представляю, в каком он ауте.
– А как он ее сломал? – Я протерла глаза.
– Этого не знаю, кажется, не сказал.
– Мне снился плохой сон про него.
– И что в этом сне?
– Много чего! – Я села. – Дай мне, пожалуйста, свой телефон.
– Держи. – Она тут же сунула мне мобильник.
Вот только вместо Мартова я отыскала в ее списке контактов номер Ершова и нажала на вызов.
– Привет! Это я. С тобой все в порядке?
– Нет конечно, – в его голосе послышалась ирония, – еще немного – и ты бы мне не дозвонилась.
– Почему?
– Я умер бы от тоски по тебе, как тот зверь в «Аленьком цветочке».
– Кеш, пожалуйста, скажи честно, у меня отвратительные предчувствия, ты с Кириллом вчера не встречался?
Ксюша удивленно уставилась на меня.
– Вчера нет.
– А когда? Сегодня?
– Ага.
– И ты знаешь, как он сломал руку?
– Допустим.
– Он тебе что-то сделал?
– Мои руки целы и готовы тебя обнять.
– Можешь объяснить, что случилось?
– Придешь – объясню.
Глава 39
Пока я шла в ломбард, только и представляла, как это могло произойти. После ночных кошмаров с участием Мартова перед глазами одна за другой всплывали фантастически жуткие сцены, где он в образе монстра набрасывается на Ершова.
В том, что они подрались, сомнений не было. Я поняла это сразу, как только Ксюша сообщила о случившемся с Кириллом. Он был не из тех, кто разбрасывается угрозами, и прошедшая ночь, похоже, его пыл не охладила.
Вот почему мне снилась эта пугающая ахинея. Должно быть, Мартов думал обо мне, осыпал проклятиями, и они приходили во снах. Но какое право он имел злиться? Это они с Тимом меня обманывали, а моя совесть перед ними чиста. Неизвестно, что он мог наговорить Кеше, но я была преисполнена решимости рассказать ему все и даже показать переписку с Гудвином.
Дверь ломбарда оказалась заперта, пришлось стучать несколько минут, прежде чем Ершов открыл.
– Думала, ты заснул! – Я потянулась к нему, и он, хоть и ответил на поцелуй, но как-то торопливо и скомканно.
Волосы его были всклокочены больше обычного, губы плотно сжаты, на скуле расплылся серый синяк.
– Алис, прости, я сейчас не могу. Извини, что заставил тебя прийти, но обстоятельства изменились. Я писал, но ты уже ушла. Возвращайся, пожалуйста, домой. Я тебе потом все объясню.
Я попробовала заглянуть за дверь, но он прикрыл ее.
– У тебя кто-то есть?
– Давай потом.
– Неприятности из-за Мартова? Он написал на тебя заявление в полицию? К тебе пришли его родители? Просто скажи: да или нет. Ты пообещал рассказать, что случилось, и я имею право знать.
– Мартов тут ни при чем. Я ему ничего не сделал, и руку он сломал сам, по дури. Стукнул кулаком о стену. В общем, ты иди! – Он развернул меня за плечи. – Я тебе напишу.
– К тебе приехали родители? – предприняла я еще одну попытку.
– Нет, – быстро поцеловав меня, он исчез в ломбарде, щелкнул замок.
Час от часу не легче. Что могло произойти, чтобы за какие-то полчаса он отказался от встречи, о которой сам столько просил? Возможно, это что-то очень личное, о чем я и догадываться не могу. Что я о нем знаю? Совсем ничего. Я даже бабушку его не видела, только слышала из-за двери. И этот ломбард – единственное, что обладало определенной степенью достоверности.
В воскресный день шоссе не было столь сильно загружено, как в будние дни, и машины проносились по нему, набрав скорость. Рекламный плакат на автобусной остановке с изображением жертвы домашнего насилия обнадеживающе сообщил, что «выход есть», а проходящий мимо меня подросток, пересказывая своему другу какой-то сюжет, интригующе предупредил: «А вот теперь начинается самое главное!»
В маленьком магазинчике, куда мы заходили с Ершовым после школы, я купила мороженое и неторопливо побрела домой. Спустилась в подземный переход и неожиданно испытала дежавю. Прохладный, освещенный утренним солнцем тоннель, эхо шагов, два неясных молчаливых силуэта, движущиеся навстречу. Картинка как из далекого полузабытого сна.
Силуэты приближались, ощущение узнавания усилилось, но уже по-другому. Фигуры остановились передо мной.
– Привет, – сказал Матвей. – Какими судьбами?
– Гуляю, – ответила я. – А вы почему не готовитесь?
– Мозги проветриваем, – отозвался Степа, – закипают уже.
– Молодцы! Желаю завтра удачи.
– Спасибо, и тебе.
– Ты про Мартова слышала? – спросил Матвей.
– Да. Ужасная несправедливость.
Они переглянулись.
– Как дела у Ксюши? – Оболенцев неприятно усмехнулся.
– Все отлично. Нас математика не волнует.
– А что волнует? – Степа снова как-то неоднозначно покосился на Оболенцева.
И тут я вспомнила про взломанные странички и его шантаж со скрином Ксюшиной переписки.
– Твой подлый поступок волнует. Зачем тебе понадобилось нас ссорить?
– Ты о чем? – Степа принял невинный вид.
– Я все знаю, не нужно придуриваться.
– И что же ты знаешь? – Матвей смотрел на меня с пренебрежением.
– Знаю, что вы нарочно над ней издевались. Оба! Сказать, что это омерзительно, – ничего не сказать, но я понимаю, что вам пофиг и вы прекрасно знали, что делали. Другой вопрос – наказание. И оно будет, не сомневайтесь.
– Пфф, – фыркнул Росс. – И как же ты нас накажешь?
– Может, и не я, но в этом мире все взаимосвязано, любое действие имеет последствия. В том, что вам прилетит ответка, я не сомневаюсь, а когда прилетит, вспомните этот наш разговор.
– Ой-ой! – Степа изобразил испуг. – Теперь ты нас проклянешь, да?
– Черт! – подыгрывая ему, вскинулся Оболенцев. – Мы же забыли, что имеем дело с экстрасенсшей и предсказательницей. Прости нас, Алиса, мы больше так не будем. Только не насылай на наши головы страшные вселенские кары.
Они оба громко расхохотались, и эхо разнесло этот хохот.
– Придурки, – огрызнулась я.
– А вы шлюхи, – выдал Росс с вызовом.
После такого заявления я настолько растерялась, что не смогла ничего ответить. Тогда они просто обошли меня и растворились в солнечном сиянии с другой стороны.
Ксюше я ничего не сказала. Любое упоминание имени Оболенцева могло расстроить ее до слез. Оставшееся время до вечера мы все-таки потратили на подготовку к математике, хотя и не собирались. Однако Рома настоял и даже заставил нас решить несколько тестов.