– Без драматургии не получится, – подхватила Ксюша. – Драматургия – это соль всего проекта. Как там, Алис? Валяться в ногах и плакать кровавыми слезами? Я правильно понимаю драматургию?
– Главное, чтобы было больно, – припомнила я.
– Ну тогда начинайте уже, – Ершов развел руки в стороны. – Я на вашем месте организовал бы массовый расстрел. Нужно выстроить нас в шеренгу и выпустить очередью всю обойму. Надеюсь, краска красная?
– Разумеется, как ты любишь.
– В обойме двести шариков, – проинформировала Носова.
– У меня зеленая, а у Жанны желтая, – весело сказала Ксюша, – чтобы нам потом проще было определить, кто и сколько раз попал в цель.
– Да пошли вы, – сшибая попадающиеся на пути стулья, Матвей направился к выходу. Степа кинулся за ним, и, чтобы не мешать им ломиться, я переместилась в конец класса.
– Хотите, чтобы я ее вышиб на хрен? – заорал Оболенцев, тщетно ткнувшись плечом в запертую дверь.
– Я хочу, чтобы вы вернулись на место, – ответила Ксюша, – но если вам удобнее стоя, можете оставаться там.
– Жанна, отдай ключ, – Степа бросился к Носовой. – Тим, лови ее!
Рощин тут же подхватился, однако Жанна была проворнее и в два шага оказалась возле учительского стола, где под стулом лежала ее сумка с маркером.
Ксюша предупредительно навела ружье на Тима.
– Мне, конечно, не терпится пострелять, но если попаду в лицо, то и видос получится не таким красивым, как может быть.
– Какой видос? – заинтересовался Ершов.
– Тот, ради которого вы, собственно, здесь. Короче, задание простое. Сейчас вы будете целоваться. Друг с другом. По-настоящему. Взасос. Не меньше пятнадцати секунд. Если выйдет быстрее, придется перезаписывать. Ничего сложного. Я уверена, вы справитесь.
– Чего-о-о? – после некоторой паузы, вызванной всеобщим потрясением, недоверчиво протянул оказавшийся к ней ближе всех Тим. – Ты вообще в своем уме?
– В своем, но не забывай, что он у меня крохотный и работает только в одном направлении.
– За что боролись, на то и напоролись, – глубокомысленно изрекла Носова.
– Ха-ха-ха, – громко закатился Ершов. – Вот вы извращенки. Это же надо такое придумать. Спорим, Алискина идея!
Обернувшись, он подмигнул мне.
– Угадал, – подтвердила я, – тупой расстрел – это жестокость. А я, в отличие от некоторых, никому не хочу причинять боль.
– На самом деле, – перебила меня Ксюша, – цель этого проекта немного другая.
Она махнула рукой в сторону доски.
– Профилактика измен, вы же помните. После того как мы запишем это видео, шансы вашей измены друг другу существенно снизятся. Ах да, я забыла, что нужно исполнить на камеру каминг-аут. Текст может быть любым, но обычного «Мама, прости, я гей», вполне достаточно.
– Нет, – жестко сказал Матвей, – этого не будет.
– Будет-будет, – заверила его Ксюша. – У тебя даже два раза, потому что Тим, увы, остался без пары.
Оболенцев бросился на меня без предупреждения. Вот он разговаривает, глядя на Ксюшу, и в следующую же секунду оказывается почти передо мной. Это произошло так быстро, что я была вынуждена нажать на курок раньше, чем успела полностью поднять ружье и прицелиться.
Раздался щелчок выстрела, и Матвей, дико заорав, схватился за пах. Все, кроме Мартова, вскочили. Мне захотелось отшвырнуть маркер и броситься из класса. Однако бежать было некуда, поэтому я лишь отступила, выставив перед собой ствол. Но приблизиться ко мне больше никто не осмелился. Парни столпились возле валяющегося Оболенцева. Он глухо подвывал, а Ксюша заливалась смехом.
– Ой, Алиска, ну ты даешь, я же сама собиралась это сделать.
Я пожала плечами. Брызги красной краски попали мне на коленки и забрызгали пол.
Тим попробовал приподнять Матвея, но тот, прошипев: «Отвали!» – так и остался лежать.
– Давай поговорим, – Кеша, гипнотизируя, медленно двинулся на меня. – Я понимаю, то, что вы увидели, выглядит обидно. Однако все не совсем так. Мы действительно несли чушь, но затеяли это лишь потому, что вы нам очень нравитесь. Что касается меня, то я правда тебя люблю, Алис. Давно и очень сильно. Я… я не обманул тебя ни в чем.
– Ага, если не считать интуитивную динамику, камень «Здесь и сейчас», того, что ты сдавал математику, и многого другого, включая скрытую камеру у тебя в ломбарде.
Он замер.
– Откуда ты знаешь про камеру?
– Про Гудвина я тоже знаю. Почему ты не сознался сразу?
– Когда сознался Тим, ты на него разозлилась и могла кинуть меня, как и его, а я этого не хотел. Мы думали, что Гудвин тебе нравится, а оказалось наоборот.
– Вы думаете, что вы умные, но это не так. То, что вы умеете складывать цифры и решать задачки, всего лишь способность, небольшой скилл, нечто вроде «интуитивной динамики» и к уму не имеет никакого отношения. Зачем вам понадобилось создавать этот тройной фейк?
– Ты вся дрожишь. Тебе холодно? Иди ко мне, – Ершов протянул мне руку. – Давай уйдем отсюда, и я тебе все-все расскажу, а если тебе что-то покажется неправдой, расстреляешь меня лично. Обещаю, сопротивляться не буду.
Я выставила перед собой ружье, и он уперся в него животом.
– Пусть они сами здесь разбираются. А то, что наше, касается только нас. Михайлова не понимает, что у нас совсем не то, что у нее с Матвеем, и Тим не понимает – никому этого не понять.
– Если ты не отойдешь, я выстрелю.
Но Ершов положил большой палец мне на губы и наклонился к уху.
– Если ты выстрелишь, мне будет больно, но не всю жизнь.
Я находилась в шаге от того, чтобы подвести Ксюшу и опустить ружье, однако она сама пришла мне на помощь. Один за другим послышались уже знакомые щелчки выстрелов, и Ершов, вскрикнув, отшатнулся. Повернулся ко мне спиной, и я увидела на его лопатках и пояснице три ярко-зеленые кляксы.
Когда он только подходил, Ксюша стояла перед первыми партами, теперь же переместилась в середину прохода и весело помахивала маркером.
– Прости, Алис, что помешала тебе разобраться самой, но уж больно соблазнительная была мишень! – Ксюша подмигнула Ершову так, как это делал обычно он сам. – Что, Иннокентий, приятно?
– Было бы приятнее, если бы это сделала Серова, – сдавленно проговорил он.
Лица его я видеть не могла, но отчего-то не сомневалась, что он умудрился натянуть улыбку. Степа с Тимом помогли Матвею, усадив на стул, и Ксюша тут же переключилась на них. Просто взяла и без предупреждения выпустила порцию шариков сначала в бок Степе, а затем в плечо Тиму. Оба завопили и задергались, как эпилептики. Похоже, ей понравилось стрелять.
Рощин схватил стул и кинул в Ксюшину сторону. Далеко стул не пролетел, но грохот от его падения заглушил яростные крики Тима.
– Сука! Стерва! Мы же тебя сейчас поймаем, и лично я буду бить до крови.
– Тронешь хоть пальцем – сядешь.
Это прозвучало достаточно жестко, чтобы кто-то усомнился в решительности Ксюшиных намерений.
Трясущимися руками Степа вытащил телефон, быстро набрал номер и поднес к уху.
– Служба спасения? Помогите, нас захватили террористы. Школа…
Оболенцев нашел в себе силы привстать и выхватить у него мобильник.
– Сами разберемся.
– Правильно, – одобрила Ксюша, – а то ведь нашим родителям придется писать заявление, что это вы избили Рому и бросили умирать.
– Неправда, – вспыхнул Матвей, – никто его не бросал. Я вызвал «Скорую» и дождался ее. Это был несчастный случай.
– А чего ты нам ничего не сказал? – упрекнул его Рощин.
– А зачем?
Тим не нашелся, что ответить.
– Ребята! – заговорила сидевшая все это время на краешке учительского стола Носова и встала. В одной руке она держала маркер, в другой телефон. – Мне кажется, в вашей ситуации нужно не права качать, а хотя бы попросить у девочек прощения. Вы поступили гнусно! Подобное прощать нельзя, иначе в будущем вы продолжите считать, что манипулировать людьми и морально унижать их – это норма.
– Что, Носова, тоже хочешь посмотреть, как мы целуемся? – Ершов демонстративно вернулся на место и плюхнулся рядом с не проронившим за все это время ни слова Мартовым. – Видишь, Кир, как переменчива жизнь. Еще вчера ты собирался меня убить, а сегодня должен целовать. Или, может, я тебя должен? Кстати, это важный вопрос: кто кого? Давай все-таки я тебя? А то ты все злишься и злишься, вон даже руку себе уже сломал, а успокоиться никак не можешь.
Сделав вид, что собирается обнять, Кеша потянулся к Мартову, и тот, едва сдержавшись, чтобы не ударить его, резко встал.
– Если вы сейчас же не откроете дверь, я выйду в окно, – объявил он Жанне.
– Это плохая идея. Третий этаж. Если еще и ноги переломаешь, тогда точно поступать только на следующий год сможешь.
– Это мои проблемы, – Мартов так усиленно старался не смотреть в мою сторону, что по пути к окну налетел на угол парты.
– Кирилл, – окликнула я, – не нужно!
Но остановился он, лишь когда Жанна выстрелила. Нарочно целилась в стену прямо перед ним, и взорвавшийся шарик забрызгал его желтой краской.
– У меня шарики заморожены, – сказала она, – они бьют точнее и намного больнее обычных.
– Это же класс твоего дедушки, – попытался воззвать к ее совести Степа, – вдруг краска не отмоется?
– Все норм, – подбодрила его Жанна, – летом ремонт запланирован.
– А ты, Серова, не боишься, что однажды я снова прокачусь с тобой на лифте и таким добрым, как в прошлый раз, уже не буду? – пригрозил Тим.
– Вот для этого нам и нужна запись, – ответила за меня Ксюша. – Давно бы поцеловались и домой разошлись. Делов-то.
– Зачем ты наврал про Катю? – Я смотрела в серые, казавшиеся раньше теплыми глаза. – Для чего это вранье? Ты же знал, что нравишься мне, почему не пошел по простому пути? Для чего тебе понадобился Гудвин? Для большего глума?
– Из-за условия Мартова.
Я резко развернулась к Кириллу.
– Так ты с самого начала знал про Гудвина?
– Нет, – глухо ответил тот, – я сразу предупредил их, что, если они собираются участвовать в этом про