Лис играл, как в бреду, как во сне. Бросал зары, двигал камни, ему вдруг стало холодно, его начало знобить. Первую партию он проиграл. Минус двадцать одна сотня – щёлкнуло в мозгу. Вторую удалось выиграть, отыграл три очка. Девятьсот. Минус двенадцать сотен.
В третьей партии случилось то, чего Лис опасался больше всего – дьявольские зары словно начали издеваться над ним. Каждый бросок Макса ложился как под заказ. Разгром был полным, Лису не удалось вырваться из «марса». Общий счёт – минус семь тысяч двести долларов.
Лис онемевшей рукой достал деньги, положил на доску.
– Тут пять…
– Напишите чек, – Макс быстро пересчитал купюры, сунул в большой бумажник с тиснёной монограммой. – Какая там разница? Двадцать две сотни – да? На имя Макса Локхарда.
Лис рассеянно огляделся, ему теперь мерещилось, что он горит, что у него жар, мимо торопливо прошмыгнуло жирное лицо Джеймса, проплыли тусклые оранжевые лампы. Откуда-то сверху голос Макса диктовал по буквам, как правильно писать его фамилию: «Эл-о-си-кей-эйч»… Диктовал ему, человеку, который полгода спал на парковой скамейке, человеку, у которого отродясь не было чековой книжки. Лису почудилось, что над ним толща реки, тёмно-янтарная вода, тягучая как мёд сонно тянула его неведомо куда. Сопротивляться не было сил, да и не хотелось сопротивляться. «Ты ведь Моцарт!» – долетел до Лиса тихий голос. Лис повторил: – «Моцарт, Моцарт. Какой я Моцарт?»
– Макс… – с трудом проговорил Лис. – Я прошу вас… Дайте мне отыграться. Пожалуйста.
– В другой раз, мой друг! – весело сказал Макс. – В другой раз.
– Вы в шахматы играете? – спросил Лис.
– Да. Вполне прилично. Тут, впрочем, толком никто не умеет…
– Одну партию? На эти двадцать две сотни?
Макс посмотрел на часы.
– Хорошо. Одну партию. Но тогда уж давайте тысяч на пять, – он подмигнул Лису. – Округлим?
Быстро расставили фигуры. Лису выпали чёрные. С первым же ходом всё вдруг встало на свои места, словно кто-то наконец поправил сбитый фокус. Макс оказался действительно приличным игроком, напористым и с фантазией, но на двадцать третьем ходу он зевнул ферзя. На двадцать девятом Лис поставил ему мат.
– Как же я этого ферзя… – Макс тёр подбородок, морщил красивое лицо. – Вот дьявол, как же… Давайте ещё одну? По-быстрому, а?
– Десять тысяч, – произнёс Лис, не совсем понимая что говорит.
– Идёт! – легко согласился Макс.
К половине первого Лис запер короля, провёл пешку и объявил Максу мат. Так закончилась третья партия. К половине первого Лис выиграл тридцать тысяч – пытаясь взять реванш после второго проигрыша, Макс увеличил ставку вдвое.
Все, даже крупье, столпились вокруг стола, Макс раскрыв, чековую книжку, писал красивым почерком цифры прописью. Лис огляделся, рассеянно спросил у крупье:
– А где Джеймс?
– Джеймс? Он часов в десять ушёл. Когда вы в нарды ещё играли.
Макс протянул чек Лису. Двадцать две тысячи долларов, остальные он получил наличными. Лис взял со стола пачку, отсчитал пять тысяч.
– Макс, передайте это Джеймсу. Пожалуйста, если вам не сложно.
В курительной комнате никого не было, Лис огляделся, тихо опустился в кресло.
– Ещё минеральной воды? – насмешливо спросила Кэрол. – Вы там мистера Локхарда разгромили, пронёсся слух.
– Макса? Да… – улыбнулся Лис. – Знаете что, принесите мне коньяку. Двойную порцию.
Он откинулся в кресле, сердце продолжало куда-то нестись, колотиться, Лису казалось, что его частый стук мерно отдаётся в комнате. Потом он догадался, что это бодро тикают большие напольные часы в дубовом резном футляре.
Появился коньяк, официантка подложила белую салфетку под бокал. Лис сделал глоток и неожиданно для себя допил остатки залпом.
– Ещё? – игриво спросила официантка.
– Нет, спасибо, спасибо… У вас тут перекусить ничего нет?
Она засмеялась.
– Нет. Но я знаю тут неподалёку шикарную сосисочную. Устроит?
Лис представил сочный толстый хот-дог, подкопчёный, с дижонской горчицей. И всё это на свежей булке. Мягкой и душистой белой булке. Ещё тёплой.
– Да, очень! – он закивал головой. – Очень даже устроит!
– Я уже закончила смену, – она плавно подцепила пустой бокал. – На улице, у входа через пять минут, о’кей?
Сосиски действительно оказались бесподобными. Или Лис просто не ел почти сутки. Или это из-за Кэрол всё казалось каким-то необыкновенным: и светлая, лучистая ночь со звонкой луной, плывущей среди дымящихся облаков, и величественные тени гигантов-небоскрёбов, и золотистые фонарные огни, и тусклая харчевня открытая двадцать четыре часа, и даже мрачные таксисты, сонно жующие скучную ночную еду.
Лис болтал не умолкая. Рассказывал про Неву, как она замерзает зимой и как он мечтал перейти с одного берега на другой, рассказывал про Азор, город, лучше которого на свете нет – там всегда лето, а на деревьях растёт сладкий инжир. Рассказывал про Горохова. В рассказе Горохов получился храбрым пилотом, косящим душманов из крупнокалиберного пулемёта (Лис быстрой ладонью изображал виражи боевой машины), а на привале мастерски разыгрывающим классические шахматные этюды. Когда Лис дошёл до похорон, то вдруг как-то странно засмеялся, а потом заплакал.
К тому времени они уже перебрались в какой-то клуб в Трайбеке. Лис заказывал коктейли, за стеной упруго долбил бас, четыре ноты повторялись без конца. Вот такая музыка должна быть в аду – подумал Лис. А, может, мы уже там?
– Может, мы уже там? – прокричал он.
– Где? – крикнула Кэрол. – Где мы?
– Я не знаю! – засмеялся Лис. – Не знаю!
– А кто ты – знаешь? – Кэрол мотала головой в такт басу. – Кто ты?
У неё, у Кэрол, были чудесные волосы, с рыжеватым рысьим блеском. Лис провёл пальцами по её щеке. Она подалась вперёд, её колено упёрлось в его бедро. От волос пахло чем-то мятным и ещё чем-то пряным, как от меха зимой. Звериный, терпкий дух.
– Ну кто ты? – прошептала она.
– Кто я? – тихо переспросил Лис. – Я – Моцарт.
8
Кэрол заснула, Лис неожиданно протрезвел, он лежал и, не моргая, смотрел в потолок. Там гуляли отражения фар, жёлтые, красноватые, а некоторые почти лимонные, они плавно перетекали из угла в угол. Когда машин не было, потолок скучнел, становился сизо-серым.
Лис не мог поверить, что всё произошло так просто. Обыденно. Словно он делал это каждый день. Вернее, каждую ночь. Он поднёс ладонь к лицу, от пальцев терпко пахло Кэрол. Кэрол, которая лежала тут же, рядом, и, приоткрыв губы, мерно дышала.
Лис осторожно встал, подошёл к окну, на подоконнике в горшке рос кактус. Лис легонько потрогал иголки, вздохнул, начал искать вещи. Трусы, галстук и один носок обнаружить не удалось. Он сунул уцелевший носок в карман, воткнул босые ноги в ботинки. Прокрался в прихожую, тихо приоткрыл дверь. В слепом свете с лестничной клетки Лис вытащил из кармана мятые купюры, вытянул три сотенных бумажки, положил на полку зеркала. Осторожно затворил дверь и тут же подумал: «Господи, что ж я наделал?! Зачем же так – деньги! Господи!» Подёргал ручку, что-то пробормотал, обращаясь к двери. Махнул рукой, побрёл вниз.
Через два дня Лис пытался найти этот дом, ему казалось, он точно помнит кривые ступени, ведущие к двери, табличку со списком жильцов, глазок в бронзовой оправе. Он безуспешно блуждал по закоулкам Гринвич-Виллидж, постоянно выходя к одной и той же кирпичной башне с неверными часами, спешащими на семь минут. Потом отправился на Роллинг-стрит, в дверь постучать духа не хватило, он бродил по тротуару, пока рядом не остановилась патрульная машина и полицейский, высунув локоть в окно, хмуро не поинтересовался, какого чёрта он тут вынюхивает.
В Вашингтон-сквер Лис не вернулся. Он начал играть в «Канарейке», полулегальном клубе, которым заправлял Тощий Ник, бывший игрок, бывший наркодилер, бывший зэк. Под потолком там действительно висела клетка с ярко лимонной птахой. Говорили, что канарейка приносит удачу, но каким образом, толком объяснить никто не мог.
Заплатив полторы тысячи за годовое членство, Лис почти не вылезал из «Канарейки», играл сутками, иногда спал на топчане в гардеробной. Пару раз его обчищали во сне, он даже не знал, сколько у него украли. Просто начинал играть с нуля. Денег было много, очень много. Один раз, надев куртку, Лис обнаружил в кармане семь тысяч, о существовании которых не имел ни малейшего представления.
В шахматы в «Канарейке» не играли, клиентура состояла из профессиональных картёжников всех мастей, шулеров, итальяшек из кланов Коломбо и Гоцци, что контролируют заправки от Нью-Джерси до Делавера. Появлялись залётные русские бандиты – обыгрывать их было одно удовольствие, русский лез напролом, задиристо утраивал ставки и не уходил, пока не проигрывал всего, включая часы и нательный крест.
Лис карты презирал и играл только в нарды. Их тут называли на французский манер «трик-трак». Иногда Лису мерещилось, что он может контролировать зары, что своей волей он в состоянии заставить кубики остановиться на нужных ему цифрах. Он понимал, что это абсурд, но всё равно в момент броска концентрировался, посылая поток энергии вверх, к ангелам, заведующим этой арифметикой.
В начале апреля в «Канарейке» появился Марк Арманд Руссо, богач-филателист из Монако, по кличке Крокодил. Во время игры он приговаривал «Ням-ням-ням, мои маленькие крокодильчики». Что это означало, никто не знал, зато все знали, что игрок он паршивый и денег у него видимо-невидимо. Крокодил появился и за сорок минут проиграл сто двадцать тысяч. Ушёл, а через два часа вернулся с килограммовым слитком золота. Этот слиток выиграл Лис.
Лис мог купить квартиру, но продолжал снимать дыру в Китайском квартале. Когда прихлопнули Ника и «Канарейка» закрылась, Лис решил полететь в Израиль, в Азор. Но вместо этого зачастил в безымянный притон у Седьмого пирса на Ист-Ривер. Это было настоящее дно, туда пускали всех без разбора – заплати двадцатку и играй. Нелегалы-арабы, пакистанцы, таксисты-индусы, чёрные сутенёры в золотых цепях, откровенные громилы с татуированными ручищами – все думали, что Лис – богатый идиот-американец, обчистить которого будет пара пустяков.