Аден казался по сравнению с Крассом совсем хрупким, на голову ниже и вдвое меньше в плечах. Словно мальчик-подросток. Впервые я задумалась о том, сколько ему могло быть, когда его сделали вампиром. Вряд ли больше двадцати. Я мало что знала о биографии вампиров, которых видела в доме господина. Из обрывков разговоров составляла кое-какое мнение об их характерах и положении, не более того. Да и не скажу, что это так уж интересовало. Но не в случае с Кровавым Ангелом. Может, меня привлекала его внешняя бесстрастность. То, как наглухо он прячет от всех собственные чувства. Хотелось проникнуть за красивый фасад и понять, что же происходит внутри. Какой он? Что им движет? Что если мало чем отличается от Красса?
Может, и в доме Адена Лареса в Северных землях существуют такие вот тайные комнаты с живым товаром. Насколько я знаю, это у вампиров обычная практика. Есть жилые помещения, открытые для всех, и есть тайные, где держат то, что хотят утаить от чужих глаз и которые также используют для того, чтобы знать обо всем, что происходит в доме благодаря скрытым в стенах отверстиям.
Жесток ли Кровавый Ангел со своими женщинами… или мужчинами? Среди вампиров не считалось зазорным иметь самые разные пристрастия. А по поводу Адена Лареса — трудно не заметить, что на него заглядывались не только женщины, но и мужчины. Я иногда наблюдала за приемами, которые устраивались в доме Красса. И видела собственными глазами, как плотоядно поглядывают на бесстрастного красавчика многие из приглашенных. Он же даже в окружение толпы всегда казался одиночкой. Что-то такое было в его взгляде, что давало понять — он не считает себя частью всего этого, присутствует здесь лишь потому, что так положено по статусу.
Странно, что его негромкий бархатный голос слышался гораздо отчетливее громоподобного голоса Красса. Как подобное удавалось Адену, мне всегда было трудно понять. Но когда хотел, он мог донести свою мысль внятно и четко до любого, находящегося в помещении, не повышая и не меняя интонации. Поймала себя на том, что сейчас этот голос просто завораживает. Я будто плавала на мягких волнах, окутанная туманом, мешающим воспринимать что-либо еще. И когда голос Адена прерывался резким Красса, это больно било по ушам, и я морщилась. Они уже обсудили деловые вопросы, и сейчас господин приглашал Адена посетить сегодняшний прием. Все же я не ошиблась, когда считала, что такие мероприятия не особо приятны Кровавому Ангелу. Он попытался отделаться от «заманчивого» предложения:
— Я намеревался улететь немедленно после встречи с вами. Уже куплены билеты.
Красс беспечно отмахнулся.
— Я предоставлю тебе свой частный самолет. Улетишь сразу после приема.
— Но я как-то не планировал выходить сегодня в свет, — губы Адена едва заметно искривились, и я замерла, радуясь, что он впервые проявил настоящие эмоции. — Не захватил с собой подходящей одежды.
— Ты бы даже в рубище смотрелся лучше, чем большинство моих гостей в нарядах от кутюр, — Красс раскатисто рассмеялся и снова хлопнул вампира по плечу. — И слушать ничего не хочу! Сейчас тебя разместят в одной из комнат. Прием начнется через три часа.
Лицо Кровавого Ангела снова превратилось в каменную маску.
— Благодарю за предложение. С удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством.
Почему-то подумалось о том, что внутренне Аден сказал это с иронией, хоть внешне ничем не проявил этого.
Только когда Красс вызвал одного из слуг и велел ему сопроводить гостя в свободные апартаменты, я отлипла от стены и двинулась к своей комнате. Заметила, как судорожно прижимаю к груди книгу. Даже пальцы побелели от напряжения. Недоуменно мотнула головой, не понимая, что же меня настолько взволновало. Постаралась принять такой же холодный бесстрастный вид, какой только что видела у Адена Лареса. Буду надеяться, что мне так же успешно удастся его сохранять и дальше.
Известие о приеме немного порадовало. Обычно подобные гулянки в доме Красса длились чуть ли не до рассвета. Господину явно будет не до меня, так что этой ночью не стоит опасаться, что вызовет к себе. Смогу безбоязненно и спокойно выспаться, не думая о том, что в любой момент, если того захочет хозяин, должна буду привести себя в соблазнительный вид и отправиться в его спальню. А потом выполнять каждую прихоть, ни словом, ни взглядом не выдавая, насколько все это противно. Даже за маской безразличия укрыться не могла. Нужно было изображать, что мне безумно приятно все, что делает господин. Как только он замечал недовольство, следовало наказание. Из разговоров девчонок я знала, что с ними он не так церемонится, как со мной, и наказывает еще более жестоко. И боялась даже представить, каково им приходится, раз я сама с содроганием думаю о том, что делали со мной самой.
С облегчением выдохнула, оказавшись в своем единственном убежище. Месте, где хоть ненадолго могла ни перед кем не притворяться и делать то, что захочу. Здесь мне даже разрешили все переделать по своему усмотрению, и набившая оскомину вульгарная роскошь не резала глаз. Здесь было мило и уютно. А окна, которых не было нигде на тайной половине дома, заменяла огромная картина через всю стену с изображением уходящего к горизонту морского пляжа. Наверное, не будь ее здесь, я бы захандрила еще сильнее, потому что солнце в последний раз видела четыре года назад.
На прогулку нам разрешали выходить только после захода солнца, и длилась она не больше часа. Тайный внутренний дворик, из которого нечего было и надеяться выбраться в большой мир. Только там нам разрешали гулять. Даже в жутком бараке, где мы жили с матерью, я ощущала себя лучше, чем здесь. По крайней мере, там мне никто не мешал выйти на улицу и гулять везде, где хотелось. Особенно я любила тогда убегать к морю. Иногда, когда смотрела на картину в моей теперешней комнате, даже будто слышала шум морского прибоя. Наверное, память играла со мной в своеобразные игры подсознания.
Устроившись в любимом кресле, я раскрыла книгу и попробовала погрузиться в нее. Получилось далеко не сразу. Из головы не выходил Аден Ларес, и я с досадой кусала губы, злясь на саму себя за непонятные эмоции. Даже обрадовалась, когда в дверь постучали, отвлекая от сумбура, царящего в голове.
Удивилась, когда вместо привычной прислуги, приставленной к нам, появился личный секретарь Красса Падерниса. Сердце екнуло от тревожного предчувствия, и нежно-васильковые глаза красивого вампира тут же отошли на задний план. Моя рука, лежащая на книге, заметно задрожала и я тут же сжала ее в кулак, чтобы скрыть проявление слабости. Секретарь, один из молодых вампиров, чьим хозяином был Красс, Церетр Тарн, худосочный и неприметный, но зато ушлый в делах (вероятно, потому выбор господина и пал на него когда-то) смерил меня цепким взглядом.
— Господин Падернис велел вам сопровождать его на сегодняшнем приеме.
В первую минуту я не поверила услышанному, настолько это показалось невероятным. Может, он сказал что-то другое, а еще не пришедшее в порядок сознание исказило смысл? Глядя на мою невменяемую физиономию с отвисшей челюстью, Церетр слегка усмехнулся и сухо проговорил:
— Платье доставят через час. Слуги помогут вам привести в порядок внешний вид. Будьте готовы.
Не говоря больше ни слова, секретарь вышел, оставляя меня в полной прострации. Только начав задыхаться, я осознала, что даже дышать забыла от потрясения. Происходящее выходило за грань понимания. Ни одна девушка, переступившая порог тайных помещений, не покидала его до самого конца. Даже смерть ее проходила здесь же, в спальне господина, посчитавшего, что живая игрушка более ему неинтересна. Чтобы Красс выпускал кого-то из своих смертных тайных игрушек наружу, о таком и речи быть не могло. А уж тем более о том, чтобы сопровождать его на приеме, стоять рядом с ним и быть официально представленной вампирской элите! Для этих целей у него существовали любовницы из своих.
Что если мне, как любимой игрушке, напоследок решили оказать такую честь в знак особого расположения? А уже сегодня ночью или, в крайнем случае, завтра настанет мой черед отправляться в утиль? К горлу подкатила дурнота, и я едва сумела подавить рвотный позыв. Страшно было до безумия. Мои жалкие попытки казаться бесстрастной потерпели полное поражение. Всю меня сотрясала мелкая дрожь, которую никак не удавалось унять. Даже зубы выбивали барабанную дробь.
Вздрогнула, когда раздался новый стук в дверь, и едва сумела выдавить разрешение войти. В этот раз появилась уже знакомая служанка из людей. Тех, чьи семьи испокон веков служили Крассу. Им доверяли безоговорочно, потому и беспрепятственно разрешали входить в тайные помещения. И я знала, что преданность таких людей заходит настолько далеко, что они предпочитали умереть, чем предать господина. Эта служанка отвечала за то, чтобы наводить марафет на нас, рабынь, когда хозяин желал видеть кого-то из нас. Осознав, что секретарь Красса нисколько не шутил насчет того, что предстоит уже через несколько часов, я судорожно выдохнула.
— Что происходит? — не выдержала я, когда служанка усадила меня перед зеркалом и стала умелыми движениями наносить макияж.
— Наше дело выполнять приказы, а не требовать объяснений, — она сдержанно улыбнулась, давая понять, что не намерена обсуждать волю хозяина.
Я уже давно замечала, что люди, приставленные к нам, стараются сохранять дистанцию. Ведут себя церемонно-вежливо, но не более того. И я догадывалась почему. Если они начнут воспринимать нас иначе, привязываться, то вряд ли смогут нормально воспринимать то, для чего мы предназначены. Им проще было отгораживаться от нас, воспринимать, как кукол или аквариумных рыбок. Помню, как поначалу уязвляло подобное отношение и я пыталась найти с прислугой общий язык. Но каждый раз натыкалась на глухую стену. А потом осознала, что веду себя с другими девушками точно так же. Боюсь снова испытать то, через что уже прошла когда-то.
Помню, как, едва поселившись здесь, подружилась с одной девушкой. Ее звали Катрина. Бойкая, веселая, жизнерадостная. Она никогда не унывала, что бы ни случалось. Из рассказов о ее жизни я знала, что Катрине приходилось скитаться по улицам, воровать, делать все для того, чтобы выжить. Катрина воспринимала то, что ее взяли в дом Главы вампиров, как подарок свыше. Тогда мы с ней еще не знали, какая незавидная участь грозит каждой из нас.