верям.
– Как видите, процедура довольно простая, – поясняла на ходу директриса, ведя начальницу из министерства в свой кабинет по длинным коридорам без окон. – И обычно проходит без осложнений.
Вивьен не отвечала; Тайреку почему-то казалось, что она боится заговорить, боится, что не сможет сладить с охватившими ее эмоциями. А начальницы такого ранга, как Вивьен, разумеется, просто не имеют права проявлять эмоции.
Так, в молчании, они дошли до кабинета директрисы. Там, в окружении роскошных дубовых панелей и богатых гобеленов, директриса предложила им присесть на мягкий диван, приказала секретарше подать кофе, а сама уселась за стол.
– Сколько кристаллов находится на территории фабрики? – наконец заговорила Вивьен.
– Один.
– То есть если с ним что-то случится, вы больше не сможете приводить приговоры в исполнение?
– Мадам рей Старк, наша фабрика охраняется не хуже резиденции самой министра полетов, – заверила директриса. – Украсть кристалл невозможно.
– Дело не только в краже, – продолжила Вивьен. – Что, если кристалл разобьется?
– У нас есть инструкция на этот счет. За новым кристаллом нужно будет обратиться лично к министру труда и исправления.
Вивьен бросила быстрый взгляд на Тайрека, проверяя, не забывает ли он стенографировать.
Тайрек кивнул. Он записывал каждое слово. И все ждал, что Вивьен задаст вопрос, ответ на который ему очень хотелось получить. Но Вивьен молчала, и тогда юноша не выдержал:
– А как насчет обратной процедуры? Монкулам возвращают сознание в том же самом аппарате?
Директриса обожгла его таким яростным взглядом, что Тайрек едва не вздрогнул. Потом перевела взгляд на Вивьен.
Та поняла ее без слов.
– Тайрек, выйди, – приказала она.
– Мадам рей Старк, но кто же будет стенографировать?
– Выйди!
Продолжать спор было бессмысленно. Юноша сложил бумаги в папку, вышел за дверь и уселся прямо на пол. Если повезет, он что-то услышит. А если нет – что ж, просмотрит сделанные записи. Поработает над наброском загадочного аппарата, превращающего людей в монкулов… Займется чем угодно, лишь бы забыть, как осужденная женщина вздрагивала от прикосновения ножниц и как заплакала, поняв, что не дозовется до своего близкого человека, обращенного в монкула.
Через несколько минут Вивьен вышла в сопровождении директрисы и удалилась, оставив его сидеть под дверьми. Вернулась через полчаса, холодная и, кажется, чем-то серьезно озадаченная. Попрощалась с директрисой, кивком позвала Тайрека за собой.
Юношу так и распирало от любопытства, но, глядя на неестественно прямую спину Вьвьен, он понимал – сейчас не время для расспросов.
Потрепанный двухэтажный кирпичный дом располагался рядом со станцией локомотивов и потому, казалось, словно закоптился от угольного дыма. На углу возле уличного фонаря, стеклянный светильник на вершине которого был разбит, стояло трое таких же закопченных личностей в обносках, делавших почти невозможным определить, мужчины это или женщины. Ветер гнал по брусчатке мусор, из подворотни несло канализацией.
Взрыв резкого, визгливого смеха заставил Агату вздрогнуть. Она невольно оглянулась на троицу у фонарного столба и нервно стиснула в руках небольшой ридикюль с блокнотом, пером и переносной чернильницей и увесистым булыжником на самом дне сумочки. Булыжник она добавила туда только сегодня, в надежде, что он придаст ей уверенности.
Не придавал. Агате было крайне неуютно в этом районе Сириона. И дело не в том, что она знала о репутации Туманов; все вокруг – и улицы, и дома, и люди – словно пропитались гарью и безнадежностью, на всем лежал отпечаток упадка и нищеты, а в воздухе витало напряжение. Агате невольно подумалось, что Туманы напоминают ей голодную бродячую собаку – грязную, настороженную и злую, готовую за кость перегрызть что глотку соперника, что руку того, кто эту кость ей протягивает.
Однако именно тут, в Туманах, обитали родственники большинства приговоренных к обращению в монкулы преступников, чьи имена и адреса ей удалось раздобыть после тщательного изучения газетных подшивок. И это было неудивительно – где же еще обитать преступникам, как не в худших кварталах столицы.
И если она хочет стать хорошим репортером, а точнее, криминальным репортером, ей надо привыкать работать в самых разных условиях. Как ни крути, но большинство криминальных сюжетов все-таки разворачиваются не в лучших особняках города.
Она намеренно пришла в Туманы до полудня; жизнь в этих кварталах пробуждалась только к вечеру и достигала своего пика ночью, а утро считалось самым спокойным временем суток. Но даже сейчас на опустевших улицах Туманов Агате было очень не по себе.
Сверившись с адресом на бумажке, девушка с некоторым сомнением посмотрела на заляпанную деревянную дверь, с сожалением – на свои перчатки, и постучала.
Открыли ей не сразу. В появившейся щели появился слезящийся глаз и часть носа, испещренного мелкими красными сосудиками. Глаз подозрительно сощурился при виде аккуратного черного пальто Агаты, отороченного скромной серой атласной лентой по вороту и манжетам.
– Вам чего, дамочка?
– Скажите, это здесь раньше жила Сара эр Мосса?
– А вам зачем?
– Я из газеты, – ответила Агата, неосознанно комкая в руках ридикюль. – Я знаю, что срок наказания Сары истек, и хотела узнать, как она. Хочу написать статью о том, как живут люди, побывавшие монкулами.
Дверь резко захлопнулась. Агата растерянно моргнула – это все?
Раздалось шуршание и негромкий стук – и дверь распахнулась. Обладателем слезящегося глаза и носа в красных прожилках оказался седой мужчина с помятым лицом и трясущимися руками пьяницы.
– Сара здесь не живет, – ответил он.
– А где?
Мутные глаза метнулись к ридикюлю девушки.
– Если у вас найдется пара мэннингов, я вам расскажу.
– У меня только женнинги, – растерянно выдохнула она и тут же себя обругала: хороша репортер, не додумалась до такой элементарной вещи! Разумеется, ей нужны деньги, чтобы разговорить неразговорчивых, и, разумеется, не только желлинги!
– Давай, – немедленно согласился старик.
– Но… – замялась Агата. Владение женской валютой может обернуться для мужчины большими проблемами. – Вы же не сможете их потратить.
Старик хрипло закаркал, и Агата не сразу поняла, что он засмеялся.
– Ах, дамочка, в Туманах хождение валют куда… свободнее.
«Логично», – сообразила Агата и, покопавшись в ридикюле, протянула старику один желлинг.
Банкнота исчезла в трясущейся ладони словно по волшебству.
– Дочь к нам так и не вернулась, – сообщил старик. – Но она послала нам записку. Написала, что ей стыдно возвращаться туда, где все знают, что она была монкулом. Что она решила начать новую жизнь и уезжает в провинцию, туда, где никто не знает, чем она была. В Цвельт или Ревентину. Так что мы ее ни разу после того не видели.
– Спасибо, – поблагодарила Агата и развернулась, собираясь уходить.
– Эй, дамочка, – голос старика настиг ее в спину, – а у тебя еще желлинги есть?
Агата напряглась: уж не ограбить ли ее собираются?
– А что?
– Если есть, могу подсказать адреса родичей других бедолаг, которые стали монкулами.
– Там кто-то вернулся после окончания срока? – встрепенулась Агата.
Старик многозначительно потер большим и указательным пальцем друг о друга. Агата вздохнула. Денег у нее и так было в обрез, и вся надежда – лишь на гонорар за публикацию. Но публикация не случится, если она не получит информацию, а информация стоит денег. Такой вот замкнутый круг.
Что ж, деваться некуда.
Придя к такому выводу, Агата потянула за шнурок ридикюля.
Стоя на краю авиодрома, будущие авионеры с трудом сдерживали волнение. Сегодня им предстоял первый полет. Настоящий полет, когда именно они будут сидеть за штурвалами авионов и именно они поднимут их в небо.
– Первый вылет – это сразу реальный вылет, – поясняла ранее мадам эр Мада своим ученицам. – Управлять летным камнем не научишься, читая учебники или глядя на то, как это делает другая. Примерно так же, как с плаванием, – скупо улыбнувшись, добавила директриса. – Хочешь научиться плавать – прыгай в воду. Смотреть на то, как плавают другие, нет смысла. То же самое и с управлением аэролитом. Потому сегодня вы сразу садитесь за штурвал, а инструктор будет вас направлять и страховать своим летным камнем.
Сердце Ники пело, душа трепетала от предвкушения чуда. Наконец-то она полетит!
Учебные авионы ровным рядом стояли на противоположном краю авиодрома, возле каждого из них, будто часовые, замерли инструкторы, поджидая своих учениц. Все они держали по два твердых кожаных футляра; один – новенький и блестящий, а второй – поношенный и потертый. В первом лежали аэролиты их учениц, во втором – их собственные летные камни.
Да, все инструкторы ждали перед авионами, и только рей Дор отсутствовал. Ника огляделась: может, он стоит позади одного из авионов и она его просто не заметила?
Среди небольших летных машин заметно выделялся потрепанный крупногабаритный грузовой авион. Возле него не было инструктора, зато стояли сразу две механикеры и что-то живо обсуждали. В одной Ника тут же признала мадам рей Брик; мощную коренастую фигуру инженера Конструкторской ни с чем не спутаешь. А рядом с ней… Ника почувствовала, как екнуло сердце – это был Ансель!
«Не зря шарф прихватила», – подумала девушка. О том, что она забыла вернуть его законному владельцу, Ника сообразила, только когда уже зашла в их с Агатой комнату. И подумала, что надо отдать его завтра; Ансель почти наверняка будет на авиодроме на первом вылете – ученицы авионер и механикер обучались одновременно, правда, каждый в своей стихии: первые – в воздухе, вторые – на земле.
И не все были довольны подобным положением дел – у соседнего авиона, недовольно скрестив руки на груди, стояла Ванесса. Ее тонкие ноздри яростно раздувались, губы были крепко сжаты, а глаза, глядя на приближающуюся радостную Вильму, опасно прищурены. Без всякого сомнения, часть торжества Вильмы не имела никакого отношения к предстоящему полету, а лишь к тому, что бывшая подруга, всегда ее затмевавшая, сейчас оказалась на вторых ролях.