Да нигде, разве только в кабинете директрисы летной школы…
Ника даже на миг остановилась. Нет, это полное безумие! Тайком пробираться в кабинет мадам эр Мады – это ставить под удар всю свою карьеру. И ради чего? Ради неизвестной ей девушки? Из-за какого-то безосновательного сомнения, только потому, что ей показалось, будто преподавательницы что-то скрывают? Нет, это полный бред!
Убедив саму себя, Ника удовлетворенно кивнула: вот это правильное решение!
Ника не видела Анселя шесть дней – следующий учебный полет в расписании стоял только в конце недели. Пожалуй, она могла бы сама встретить его у Конструкторской и рассказать, что узнала, но… Но Нику так и не отпустили сомнения насчет того, действительно ли Мия не училась в летной школе, как ей заявляли преподавательницы. К тому же она помнила о том, что Ванесса и так уже строит на их с Анселем счет самые глупые предположения, и не хотела давать ей лишнего повода распускать сплетни, явившись в Конструкторскую ради встречи с юношей.
Наконец, Ника полагала, что это Анселю важно узнать о произошедшем с Мией, а значит, если кто с кем и должен искать встречи, так это он с ней, а не наоборот.
Возвращаясь вечерами домой после занятий, Ника гадала, не ходит ли Ансель теперь каждый день в зоопарк в надежде снова увидеть там Мию. Образ юноши, стоящего у вольеров с животными и наблюдающего за монкулом, так живо вставал перед глазами Ники, будто она видела его наяву. Ради блага Анселя она надеялась, что он все-таки туда не ходит. Только ради его блага! И вовсе не потому, что девушке становилось неприятно от мысли, что если он туда ходит, значит, по-прежнему сильно тоскует по своей бывшей подруге.
К счастью, на занятиях в летной школе времени думать об Анселе, своих запутанных чувствах к нему и о печальной истории с Мией у Ники особенно не было. А дома ей хватало беспокойств с Агатой. Потратив несколько дней на подготовку блестящего репортажа по поводу монкулов, отбывших срок, но почему-то не вернувшихся после этого к своим близким, Агата отдала его главной редакторше газеты, но, к ее бескрайнему возмущению, та материал не приняла!
– Писала бы ты лучше о том, как замминистра промышленности бросила мужа и ребенка и сейчас крутит роман со своим секретарем, – посоветовала она. – Или о том, как сбежавший монкул напал на женщину, и та забеременела…
– Ты представляешь? – возмущалась Агата, ее ярость и разочарование извергались вулканом. – Им не нужны настоящие новости, им подавай дурацкие небылицы!
– А на что ты рассчитывала, устраиваясь в бульварную газету? – деликатно попыталась напомнить ей об очевидном Ника. – Что «Столичный экспресс» интересует серьезная репортерская деятельность?
В глубине души она испытала облегчение. Ника не сомневалась, что если репортаж о монкулах будет опубликован, то Агате грозят серьезные неприятности, и была рада, что пока все газеты от него отказывались. Но говорить об этом подруге она, разумеется, не собиралась; Ника видела, насколько это для нее важно.
– Да все я понимаю, – вздохнула Агата. – Но я думала – тема-то скандальная, а им как раз скандалы и нужны. Однако редакторша только поджала губы и заявила: «Настойчиво советую вам вообще забыть эту тему – ради вашего же блага…» Но ничего, я все равно найду, где его опубликовать! – воинственно добавила она.
– Несмотря на то что тебя фактически открытым текстом предупредили этого не делать?
– Конечно. Как же иначе люди узнают о происходящем? Собственно, я и сама не знаю, что происходит, но именно с таких вот репортажей и начинается выяснение истины. Народ имеет право знать!
– Да народу нет до этого дела! – не выдержала Ника. – Народу нужно, чтобы зарплату платили вовремя, чтобы была крыша над головой и еда на столе! Для них обращение в монкула – нечто чуждое и страшное, то, что происходит где-то далеко-далеко и с кем-то другим. И разумеется, такое никогда не случится с ними и их близкими. Пойми: пока проблемы не коснутся их лично, людям будет все равно. Ты можешь трубить о чем угодно со страниц всех газет, но, если это не затрагивает людей напрямую, они не оценят твоей жертвы, потому что им просто наплевать.
Агата насупилась, но через несколько мгновений упрямо выпятила подбородок.
– А вот писали бы газеты об этом чаще – и людям не было бы все равно!
Ника лишь тяжело вздохнула.
Это было сродни больному зубу, который так и тянет постоянно трогать языком. Похоже на то странное чувство, которое заставляет вечерами заглядывать в освещенные окна чужих домов, хотя это и вызывает в душе неприятную, щемящую тоску…
Ансель знал, что, даже если он снова увидит Мию, ничего хорошего это не принесет и ничего не изменит. Только снова станет невыносимо больно. Даже хуже, чем прежде. Да, формально Мия не умерла, она живет, дышит, ест и спит. Но по сути, Мия мертва, ведь в монкуле не осталось ничего от ее характера и личности. И пока Ансель был далеко, в Кибири, в каком-то смысле он Мию похоронил, ведь ее приговорили к пожизненному сроку. Но сейчас, когда он увидел ее оболочку, – пустую, механическую оболочку с застывшим взглядом, – оболочку, которая только отдаленно напоминала Мию, вся горечь, вся невыносимая боль потери, которые осели на глубине души, поднялись, словно ил, который взметнуло с морского дна штормом.
Ансель знал, что не сможет достучаться до девушки, не сможет разбудить спрятанную в самой глубине личность. Не потому, что она так хорошо там заперта, а потому, что ее там нет. Знал, но сердце, не желая слушать доводы разума, вопреки всему надеялось на невероятное чудо… Надеялось, что великая любовь сильнее любых аппаратов Министерства труда и исправления, что великая любовь одолеет все возведенные людьми препоны… Вернет из небытия. Что Ансель сможет достучаться, докричаться до Мии. Что если только он сможет остаться с ней один на один, посмотреть ей в глаза, заставить сфокусировать на нем взгляд, то дотянется до самого дна ее души и найдет там тщательно похороненную личность девушки. Дотянется, захватит – и вытянет наружу.
Глупое сердце!
Ансель знал, что это невозможно.
Знал, и все же каждый вечер, едва заканчивались занятия в Конструкторской и работа над «Ураганом», он ехал в зоопарк. Его словно тянуло туда магнитом, словно тащила неведомая сила.
Ансель устраивался напротив входа в зоопарк – и ждал, ждал, когда появится команда монкулов с надсмотрщиком и, подчиняясь неслышным приказам свистка, отправится заниматься уборкой. Что он собирался делать, когда увидит Мию – подойти к ней, попытаться заговорить, как-то растормошить, – он не знал. Просто стоял и всматривался в застывшие лица монкулов, выискивая в нем одно-единственное. Любимое. Дорогое. Потерянное.
К счастью или к несчастью, Мии среди них не было. И, нехотя покидая свой пост у зоопарка, Ансель говорил себе, что, скорее всего, команды монкулов постоянно меняют и что, если один день они убирали в зоопарке, это не значит, что они в нем работают каждый день. А значит, Мия снова затерялась в огромном Сирионе и ему нет необходимости дежурить у ворот зоопарка.
Ансель говорил себе это каждый вечер. Но наступал следующий день и следующий вечер, и он снова садился на паробус и ехал к зоопарку.
Несколько раз он почти было набрался храбрости дождаться окончания занятий у будущих авионер и спросить, не узнала ли что-нибудь Ника, но так ни разу и не пришел ее встречать. Боялся услышать ответ. И даже не знал, какой именно из ответов страшил его сильнее: то, что девушка не смогла ничего узнать, или все-таки то, что что-то узнала…
Почти неделю к Анселю не приходили либераторы, не предлагали обрабатывать Нику или очаровывать мадам рей Брик, чтобы выудить из них нужные сведения… И не намекали на то, что Мия ему не настолько важна, раз его беспокоит этичность применяемых средств.
Почти неделю он проводил большую часть времени не в Конструкторской, а в ангаре, где вовсю шла работа над «Ураганом» – авионом, на котором когда-нибудь полетит Ника. Это были блаженные часы: погружаясь в занятие, которое ему нравилось и которое он хорошо понимал, Ансель на время забывался, окунался в понятный и логичный мир двигателей, систем управления и приборов – чудесный мир, где, обладая нужными знаниями и навыками, можно было исправить любую проблему. Не то что в настоящем мире.
Почти неделю Ансель не видел соседа по комнате. Тот или разъезжал по городу, подбирая новое жилье, или – что случалось чаще – задерживался на работе: Министерство труда всерьез взялось за расследование пропаж монкулов, и руководила им молодая и энергичная мадам рей Старк, которой в случае успеха с этим заданием пророчили повышение. Личный секретарь ездил с ней с инспекциями по объектам, где работали монкулы, и по складам, где они содержались, присутствовал при допросах, стенографировал показания.
В отличие от работников министерства, Ансель точно знал, кто стоит за пропажами монкулов – по крайней мере, за частью из них. Но хотя юноша и не соглашался со всеми методами, которые использовал Либерат, сдавать их он не собирался. К тому же они обещали ему помочь.
А еще он почти неделю не видел Нику. Ансель поймал себя на мысли, что, как это ни удивительно, он скучал по ней. Скучал по легкости их бесед, по тому, как комфортно было находиться с ней рядом. По необъяснимому ощущению родства душ.
Но завтра это странное, подвешенное состояние, в котором он застыл на несколько дней, изменится. Завтра – учебный вылет будущих авионер. А значит, он встретится с Никой. И узнает… Или не узнает…
Ника думала, что по сравнению с обычными летными камнями у такого крупного аэролита, как у нее или у Тристана, есть три дополнительные возможности: поднимать в воздух большие, тяжелые авионы, развивать огромную скорость и набирать невероятную высоту.
Но уже на следующем практическом занятии рей Дор заявил, что одно из главных преимуществ больших аэролитов – это не скорость и высота, а та маневренность, которую приобретают авионы благодаря крупным летным камням.