– Сбежим…
– Максим всё придумал. – Екатерина Васильевна говорила размеренно, внятно. Как ей удавалось держать себя в руках? – Максим не один. С ним хорошие люди. Но ему нужна наша помощь. Понимаете?
– Да, – кивнула Аня.
Зои в ответ промолчала. За весь разговор она не произнесла ни слова.
Глава девятая. Погоня
Различимый свист от Аниной палатки. Пора действовать.
Дима вылез из гамака опасливо, боясь разбудить спавших по соседству метисов. Впрочем, неосторожные звуки тонули в шуме непогоды.
Поморщившись от боли, натянул ботинки. Наскоро проверил содержимое рюкзака. Помедлил в нерешительности и сделал первый шаг.
В плане Максима много изъянов, каждый из которых вёл к столкновению с людьми Скоробогатова, да и бегство сейчас, когда Аркадий Иванович завёл их в глубь сельвы, могло превратиться в самоубийство, однако переспорить Аню было невозможно. Дима поначалу не поверил словам Екатерины Васильевны. Казалось невероятным, что Максим, не отставая, шёл по следам экспедиции, лишь поджидал удобного случая устроить побег. Где он был раньше? Чем занимался, когда убивали Корноухова? Почему тянул так долго? Дима оспорил бы каждый из придуманных Максимом ходов, но лично встретиться с ним не мог и смирился с неизбежным.
Дима действовал стремительно. Каждый шаг – выверенный, каждое движение – отточенное. Острый слух выхватывал из ливня посторонние звуки, и Диме хватило нескольких мгновений, чтобы оценить положение караульных. Оставалось избавиться от них прежде, чем они поднимут тревогу. Дима мысленно ощетинился. Уподобился дикому зверю, вышедшему на охоту, и заставил разум умолкнуть. Пришло время довериться инстинктам.
Продвигаясь не громче змеи, Дима миновал навес Сальникова, Баникантхи и других скоробогатовцев. Тяжёлый храп наёмников выдавал действенность снотворного. Доктор Муньос не обманул: хватило двух капель на стакан воды. Дима припугнул Муньоса, сказал, что выдаст его тайну Скоробогатову, и тот вынужденно пошёл навстречу. Наверняка трясся от страха у себя в гамаке. Такова была расплата за его старые грехи.
Дима растворился в шуме дождевой воды. Едва караульный приблизился, оказавшись к нему спиной, Дима повернул голову дракону на своей трости. Щёлкнув, из трости выскочил заострённый шип, обмазанный свежим кураре.
Ударить в спину было бы подло. Дима шагнул вперёд и отчётливо произнёс:
– Титус.
Агуаруна обернулся. На его поясе взвились высушенные головы – вроде тех, что мадам Розмерта вывешивала на входе в «Три метлы». Каждая из голов некогда принадлежала самым страшным из дикарей, когда-то населявших джунгли. Титус убил их всех. Теперь ему было суждено пасть от руки Димы.
Дима нанёс удар. Шип вошёл в грудь Титуса. Вождь агуаруна, вскинув руки, замертво упал на землю. Ночь – молчаливый свидетель их столкновения – забрала его жизнь. Недолго думая, Дима скользнул в женскую палатку.
– Ты как? – застегнув за собой молнию, Дима насторожённо посмотрел на сестру.
– Всё готово, – твёрдо прошептала Аня.
– Действуем по плану, – вторила ей Екатерина Васильевна.
– Вы уверены?
– Да, Дим, мы уверены, – с нетерпением ответила Аня.
В её глазах отражалась непоколебимая воля, готовность принять любой исход, будь то смерть или спасение. Аня и Екатерина Васильевна доверили Диме свои жизни, и он не мог их подвести.
– Тогда идём.
Узнав о запланированном побеге, Дима был взволнован до дрожи. Слишком многое отдал, чтобы сблизиться с Егоровым. Терпел его отвратительные шутки и замашки. Чего стоит привычка выдёргивать с носа и переносицы волоски, а потом пальцем проверять, всё ли Илья Абрамович выщипал или нужно ещё потрудиться пинцетом. И фразочки вроде «закуси пулю», «лаешь не на то дерево» или «закрой глаза и думай об Англии». Всеми поступками Дима убеждал Илью Абрамовича, что предан ему и хочет помочь. Нарочно ссорился с Аней, доводил её до слёз, чтобы другие видели: они с сестрой не думают сбежать, не планируют ударить исподтишка, а главное, полностью признали свою вину и готовы искупить её участием в экспедиции. Как любил повторять Максим: «Попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй». Дима был уверен: для него с сестрой единственный способ выжить – перетерпеть экспедицию, дождаться её окончания, а не пытаться переломить ход событий, как это порывался сделать Максим. Чем закончились его попытки обыграть Скоробогатова? Верно, ужасающими в лаконичности и последующей жестокости словами: «Ответ неверный». И вот все усилия Димы пошли прахом, стоило Максу заявиться и скомандовать подъём…
Дима долго не мог прийти в себя. Начал формулировать свои действия и мысли так, будто они написаны в приключенческом романе. Представил, что пишет книгу или даже лучше – пересказывает свою историю папе. Стоит в комнате на Соколе, смотрит на папу, потрясённого и вынужденного после первых же слов присесть на Димину кровать, поглядывает на солдатиков «Дракона» и рассказывает. Наслаждается победой. Знает, что сумел доказать папе его неправоту. Дима способен на многое, и папе придётся извиниться за последнее письмо, да и за многие слова, произнесённые с того дня, когда Дима сломал ногу.
«Дима действовал стремительно. Каждый шаг – выверенный, каждое движение – отточенное». Отличное начало для истории. Правда, «мысленно ощетинился» и отсылки к «Трём мётлам» лучше убрать. И Диме не пришлось никому подсыпать снотворное, и Титус на пути не попадался, и сушёных голов у него на поясе Дима не видел. Но это детали. К тому же стальной шип в трости – настоящий. Подарок от Егорова. Награда за то, что Дима, в Шри-Ланке сдавшись людям Скоробогатова, сам, без принуждения, помог им разгадать шифр Шустова-старшего и прочитать его тетради.
– Воспользуйся тростью, когда будешь готов, – сказал тогда Илья Абрамович.
Аня и Екатерина Васильевна вскинули рюкзаки на плечи. Припрятанная с ужина еда, гамаки, личные вещи – нехитрая поклажа. Хватит ли этого, чтобы выжить в джунглях? Смогут ли они вернуться домой? И можно ли доверять Максиму? Жребий брошен. Отступать было поздно, и Дима запретил им оглядываться. «Сделав выбор, следуйте ему. Оставьте сомнения позади», – твёрдо произнёс он.
Зои по-прежнему лежала в гамаке. В темноте нельзя было разобрать, спит она или прислушивается к разговору. Бежать из лагеря дочь Сальникова отказалась. На все доводы отвечала, что не хочет бросать отца. Распалившись и не желая оставлять подругу, Аня вчера взялась перечислять ужасы, которые творил Сальников, заверяла Зои, что Константин Евгеньевич недостоин её самопожертвования. Зои не спорила. Лишь под конец сказала, что согласна с Аней.
– Я всё равно не уйду.
– Почему?!
– Раньше он был другим. Совсем другим. Екатерина Васильевна, вы… вы знали папу. До того как… До того дня, когда…
– Знала. Да, Зоинька, Костя был другим.
– Он не выдержал, – прошептала Зои. – Не был готов к тому, что начнётся после отъезда Сергея Владимировича. И мама… Ань, я осуждаю всё, что он сделал. Этому нет оправдания. Но не могу его бросить. Знаешь, – Зои коснулась браслета на Аниной руке, – у него больше никого нет. И я всегда буду рядом. В память о маме. В память о своём счастливом детстве. Прости…
Когда Дима расстегнул молнию и, впуская шум моросившего дождя, приподнял палаточный полог, Зои вновь прошептала:
– Прости.
Вслед за дочерью Сальникова бежать отказался и Покачалов. С тех пор как Никиту привезли на Амазонку, он не переставал потеть, из-за чего привлекал к себе самых неугомонных насекомых. Они преследовали его днём и ночью: жалили, откладывали ему под кожу яйца, пили его кровь. Гамак Покачалова штурмовали отряды огненных муравьёв. Он отчаялся их отвадить – тщетно мазал верёвки уксусом, растительным маслом, вазелином. Каждую ночь, укушенный очередным муравьём, вскакивал и принимался выбивать гамак от их полчищ. И всё же Никита хотел идти со Скоробогатовым до конца, а когда Дима намекнул ему на возможное истощение, вспылил, с яростью заявил, что выживал и не в таких условиях.
– К твоему сведению, я ходил с Шустовым! И не раз! И, когда надо было, на своём горбу вытаскивал его из мест, не снившихся тебе и в кошмарах. Понял? Да, я не тот, что прежде. Но ничего. Справлялся там, и тут справлюсь.
– Но Макс…
– Не-пойду-я-не-пойду! – ломая голос и переходя на сдавленный крик, взвился Покачалов.
Успокоившись, сказал Диме, что мог давно сбежать – в тот же день, когда Максим заявился к нему в антикварный магазин и показал распечатку с Инти-Виракочей. Мог, но не сбежал, потому что не хотел потерять «Изиду» – наследие Шустова-старшего и его команды, из которой трое уже погибли, а четвёртый сошёл с ума.
– Я остался последним из нашей пятёрки. И я сохраню «Изиду». Этот поганец Скоробогатов, думаешь, загнал меня в экспедицию угрозами? Ну, в общем-то, да. Только он угрожал разорить «Изиду», сжечь архив и открыть на её месте… не помню, что он там собирался открыть. А смерти я не боюсь. Подставляться под клеймо Шахбана радости никакой, да. Пыток не переношу. А вот умереть не страшно. Я для своих сорока шести неплохо пожил, всякого повидал.
За полтора месяца экспедиции Дима привык к Покачалову, расстроился из-за его отказа, а потом рассудил, что так лучше. Никиту часто вызывали в палатку Аркадия Ивановича. Сам Скоробогатов устраивался в каминное кресло, остальные рассаживались напротив него – на складных стульчиках за сколоченным из бамбука столом. Не было уверенности, что сегодняшней ночью Покачалова вдруг не хватятся. В последние дни речь в палатке Аркадия Ивановича шла об истуканах, святилище и обнаруженных возле святилища захоронениях – человеческих костях. По словам Никиты, кости лежали беспорядочно, скорее сваленные в кучу, чем выложенные по обряду. На них были насечки от металлического или каменного оружия.
– Кто бы там ни лежал, их явно освежевали. Это не следы от ран, а следы от… работы мясника.