– Об отшельнике? – оживился Дима. – Как же без него! Он у меня будет повелителем змей.
– Кем? – сквозь дремоту выдавил Покачалов.
– Кем-кем… Повелителем змей! У меня выяснится, что он на самом деле и есть Затрапезный.
– Затрапезный? – усмехнулась Аня.
– Отшельник, конечно, старый, – заметил Максим, – но ему не триста лет.
– Тут я всё придумал, – отмахнулся Дима. – Он последний из соляриев. А поселились они тут, потому что нашли источник вечной жизни – яд особой гадюки. Древнейшей из гадюк. Она раз в год кусает отшельника, и он уходит в глубь пещер. Там анаконды сплетают кокон, в который он ложится спать и…
– Анаконды не живут в пещерах, – Покачалов перебил Диму.
– Живут – не живут…
– Может, и анаконды тут особые? – рассмеялась Аня.
– Может, и особые! Объевшиеся орхидеями периния имморталис.
– Ясно…
Дима по-своему обрадовался, когда Лиза и Аркадий Иванович исчезли. Пусть делают что хотят. Пусть Скоробогатов продолжает с одержимым взглядом шарахаться по руинам, а Лиза пусть обхаживает отца: стрижёт ему чудесные усики, латает одежду и чистит ботинки. Настораживало лишь то, что они прихватили винчестер. Не хотелось получить пулю из-за угла. Кроме того, Дима волновался, что Скоробогатов, начитавшись дневника Затрапезного, отыщет в возрождённом Эдеме нечто особенное, укрытое от глаз простых путешественников. Что бы это ни было, Дима надеялся оказаться первым.
За три дня, проведённые в Городе Солнца, Максим не позволил никому покинуть дно котловины. Предпочёл обследовать кварталы трёх ярусов. Надеялся найти упоминание о других дорогах, ведущих из возрождённого Эдема в обход теней с их истуканами и кубом святилища. Максим даже лазил в болото на нижнем ярусе. Ничего исключительного не нашёл, если не считать затопленного храма Мамы Окльо с каменными вратами в виде змеиной пасти – выглядывая чёрным останцем из топких зарослей, она смотрелась ужасающе.
Ночевали по-прежнему на среднем ярусе, но бивак с помоста на центральной площади перенесли в закуток за храмом-мечетью. Открытое пространство площади, в первый день показавшееся уютным и безопасным, пугало. Хотелось затаиться. К тому же путники достаточно обследовали ближайшие улицы, чтобы при необходимости сориентироваться на них даже в темноте.
К биваку изредка приходил отшельник. Появлялся неожиданно, будто призрак, просочившийся из стен обомшелых домов. Присаживался к костру, приносил свёртки с едой: свежие и сушёные фрукты, жареные орехи, вяленое мясо, варёные стручки и корешки. Особенного много приносил плодов хлебного дерева, по вкусу больше похожих на смесь картошки с тыквой, чем на настоящий хлеб. Поначалу Максим хотел отказаться от подарков, не понимая, чем вызвана щедрость старика. Аня с Покачаловым его отговорили. Они спорили тихо, сдержанно, будто отшельник понимал русскую речь, а Дима, не осложняя жизнь лишними сомнениями, сразу забросил в рот несколько полосок вяленого мяса и принялся с наслаждением их жевать.
Старик ему нравился всё больше. Он, конечно, был странным до чёртиков, но многое рассказывал о Городе Солнца – делился тем, что ему удалось узнать за три с половиной года отшельничества, правда, о своей судьбе ничего не упомянул. Спрашивать отшельника о чём-либо напрямую было бесполезно. На вопросы он отвечал уклончиво, часто их игнорировал и замолкал. Предоставленный сам себе, мог молчать до получаса, а потом принимался говорить – долго, без отдыха. Всё осложнялось неизменной привычкой старика избегать имён. Основателей возрождённого Эдема он кратко называл основателями, чавинцев, ольмеков, инков и прочих индейцев – индейцами, участников шустовской экспедиции – путешественниками. Порой казалось, что старик озвучивает разрозненные фрагменты, всплывавшие в его памяти, из которых в конечном счёте складывалась понятная и логичная история. Аня старалась переводить слова отшельника как можно тише, опасаясь сбить его с мысли, даже если он принимался озвучивать то, что Дима, Максим и Покачалов уже знали от Артуро, из тетрадей и писем Шустова-старшего.
Старик подтвердил, что предки чавинцев стали самостоятельным племенем ещё в лесах Мезоамерики. Жили там несколько веков, прежде чем изменившийся климат прогнал их в Южную Америку. Они добрались до северного побережья современного Перу, где обнаружили развитые насколько возможно по меркам докерамической эпохи царства. Вынужденные круглый год заботиться о пропитании, местные индейцы почти не знали войн. Ютиться на огрызках неплодородной земли чавинцы отказались, ушли в Анды. Подыскали себе уютную долину Мосна, обустроились там, но, памятуя о жизни предков в тропических лесах, не удержались – за две тысячи лет до нашей эры по межгорным лощинам спустились к притокам Мараньона и в поисках лучшей судьбы отправились прямиком в сельву. В долине Мосна осталось лишь небольшое поселение. Судя по самым ранним петроглифам и более поздним барельефам, которые отшельник обнаружил в наиболее древней части Города Солнца и которые обещал в ближайшие дни показать Максиму, чавинцы долго скитались по дождевым лесам. Переносили пожитки с одной реки на другую, приноравливаясь к смене сезонов и передвижениям животных. Жизнь в перуанской сельве не такая уж благостная. Чавинцы задумались о возвращении в горы. Углубившись на север, они в итоге повернули на запад, намеревались постепенно выбраться к Андам, но упёрлись в отвесную стену горного хребта – заросшей гряды, возвещавшей близость Кордильер, однако не позволявшей продвинуться дальше.
Чавинцы осели в изножье хребта, рассчитывая со временем пройти вдоль него на юг и вернуться к Мараньону, и наткнулись на разлом в скальном отвесе – настолько глубокий, что он мог бы вывести их прямиком на западную сторону хребта. Если верить легенде, высеченной на барельефах, путь чавинцам показал ягуар, которого их мезоамериканские предки почитали за прародителя. Хищник погнался за оленем и на глазах удивлённых индейцев скрылся за скальной складкой. Там они и обнаружили вход в расщелину. Недолго думая, отправились следом. Путь оказался трудным. Расщелина, тогда не тронутая человеком, порой сужалась до едва проходимой трещины, куда не протиснулся бы даже ребёнок, или обрывалась глубокими впадинами. Чавинцы не останавливались и вскоре добрались до горной котловины, разверстой прямиком под вершиной. Индейцы ликовали, уверенные, что отыскали короткий путь на запад, а затем…
– …они увидели сердце мглы, – прошептал старик. – И всё изменилось.
– Сердце мглы? – не сдержался Дима. – О чём вы?
Напрасно он перебил отшельника. Тот сразу потупился, притих, а потом вовсе ушёл из бивака в ночь, оставив путников в недоумении. Правда, вернулся ещё до рассвета. Дима проснулся от голосов. Увидел, как сонная Аня, не выбираясь из гамака, покорно переводит возобновившийся рассказ, а Максим и Покачалов как ни в чём не бывало сидят возле разворошённого костра.
По словам старика, чавинцы следующие восемь веков провели в горной котловине, совершая непродолжительные вылазки наружу, чтобы поохотиться на дикого зверя, наловить рыбы, пополнить запасы диких плодов, древесины и прочего, в избытке предоставленного дождевым лесом. Поколение за поколением чавинцы отстроили грандиозный храмовый комплекс, прежде занимавший все семь поясов их Города Солнца, истинного названия которого отшельник не знал – петроглифы и барельефы оставались собранием символов, а не открытым текстом, – а если бы и знал, то отказался бы озвучить, потому что здесь нет имён, они, чёрт возьми, остаются снаружи. Более того, храм простирался в глубь горных пещер, раскинулся по гребню хребта и его малым отрогам; подобно обезумевшему фикусу пророс в котловине и укрепился узлами вездесущих корней в самых незначительных трещинах и углублениях. Храм был настоящей крепостью. Его не смогли бы покорить самые отчаявшиеся из обитавших в джунглях племён. К тому же чавинцы отстроили четыре крепостных поселения в начале каждой из ведущих в Город Солнца дорог.
Чем тут занимались чавинцы, каким богам поклонялись в своём храме и почему вообще построили именно храм, а не простой город, старик не сказал. Намекнул, что путники скоро сами обо всём узнают.
– Не торопитесь. Дом Соломона ответит на ваши вопросы.
– Здесь же нет имён… – осенило Диму. – А вы постоянно говорите: «Дом Соломона». Разве это не имя?
Максим просил не перебивать старика, но Дима спросонья не сумел промолчать, Аня в свою очередь, не задумываясь, мгновенно перевела его вопрос. Испугавшись, что своими придирками отпугнёт старика, Дима зажал рот ладонью и замер. Отшельник, как ни странно, рассмеялся и, кивнув, промолвил:
– Первый стоящий вопрос.
– И вы на него ответите? – неуверенно уточнил Дима.
Прежде чем перевести его слова, Аня с сомнением взглянула на Максима. Максим, помедлив, кивнул.
– Вы задали правильный вопрос. Обычно он самодостаточен, приходит вместе с ответом. В этом его прелесть.
Покачалов в своём гамаке тихо крякнул от недовольства, но Дима не сдавался.
– Значит, имена здесь всё-таки есть, – заключил он. – А вы… не хотите их озвучивать.
– Верно, – кивнул старик. – Продолжайте в том же духе. И вам откроется правда.
– Нужно найти следующий вопрос?… Ну, следом логично было бы спросить, почему вы не хотите называть имена. Имена связаны с прошлым, а вы не готовы посмотреть ему в глаза? Отказались от прошлого или… боитесь, что оно окажется сильнее?
Максим тихонько кашлянул, намекая, что Дима свои рассуждения вполне может продолжить молча. Дима, вздохнув, признал правоту Макса. Важнее было услышать, что ещё старик расскажет о Городе Солнца. На этот раз он не ушёл – продолжил прерванный рассказ.
Из его слов получалось, что в сердце мглы чавинцы получали некие знания, и знания были настолько безграничными, что, отдавшись им целиком, чавинцы в них растворились бы. Ну, или вознеслись бы, утратив человеческий облик и «обратившись сотканными из света ягуарами», то есть вернувшись к облику божественного прародителя. Дима не совсем понимал, о чём говорит старик. Само упоминание