Наверное, ощутив ее колебания, шерд снова заговорил. На сей раз гораздо мягче.
— Пожалуйста, госпожа. Я же все равно не могу не подчиниться вашим приказам. Это, — он коснулся ошейника, — ничего не меняет. Я готов отдать за вас жизнь и сделаю это, если понадобится. Но это… Это призрак свободы выбора, которой у рабов быть не может, — со вздохом закончил он. — У вас доброе сердце. Я знаю, что вы ратуете за рабов, так не отнимайте хотя бы это.
К щекам Лааны прилила кровь. "Готов отдать за вас жизнь", надо же. Такого ей даже Лердан не говорил!
Однако последние слова заставили ее похолодеть. Неужели раб подслушал ее беседы с Хинтасом? Или это всего лишь общие слова и на самом деле он ничего не знает о ее помощи барону?
Лаана сжала платье на коленях в комок. Эс-Наст стал вешать "мятежников" каждый выходной день, устраивая из казни целые спектакли. Хинтас уверял, что все эти люди не имели никакого отношения к перевороту, который он организовывал, и конечно, никто из них понятия не имел об участии в этом госпожи эс-Мирд. Да и вообще, далеко не все из них были настоящими мятежниками. Ходили слухи, что людей хватают просто за то, что они не уступают дорогу графскому паланкину. А одного торговца — это Лаана знала наверняка — бросили в темницу потому, что он из страха разориться наотрез отказался продавать эс-Насту зерно по той цене, по какой требовал граф.
У самого Хинтаса все было прекрасно. Недавно он с помпой установил на одной из площадей Тамин-Арвана монумент старому королю, отцу Эгдара Третьего, и в связи с этим устраивал большой праздник. Конечно, все понимали, что Хинтас всего лишь оплатил работу скульптора и материал. Однако прибывший из столицы представитель вечно хворого королевского величества громко и многократно подчеркнул, насколько огромен был вклад барона в создание статуи и как все должны быть ему благодарны. Что удивительно, Глас Города, без выходок которого в последнее время не обходилось ни одно выступление властей, в праздник вмешиваться не стал.
Вроде бы волноваться было не о чем, но чем сильнее зверствовал эс-Наст, тем больше нервничала Лаана. Она успокаивала себя тем, что о ней никому не известно, кроме барона, а тот соучастницу не выдаст. Но если Таш умудрился что-то подслушать, могли и другие оказаться слишком осведомленными о ее делах. Если граф начал вешать людей за косые взгляды, то за подозрение в подрыве его власти он не оставит камня на камне от всего рода эс-Мирд.
Она прокашлялась.
— Что ты имеешь в виду под тем, что я ратую за рабов?
Таш наклонился к ней. Сердце забилось чуть чаще. Просторность сложно было назвать преимуществом карет, и теперь раб находился к Лаане непозволительно близко. Ей следовало приказать ему отодвинуться или сделать это самой, но она застыла, вслушиваясь в его слова. К счастью, шерд догадался понизить голос так, чтобы его наверняка не услышали снаружи.
— Вы же помогаете Гласу Города, разве нет?
Сердце застучало еще быстрее, но теперь по другой причине. Лаана мысленно прокляла шута за неосторожность. Должно быть, Таш видел, как он вчера влезал в окно. Ее же из-за этого могли обвинить в чем угодно — от измены мужу до связей с мятежниками!
"В следующий раз сама его заколю, — мрачно подумала она. — Вот стража обрадуется".
— С чего ты это взял? — холодно поинтересовалась Лаана.
Таш смутился.
— Ваше зеркальце. Вы кинули его в Гласа Города, он его поймал, а потом оно снова очутилось у вас. Я думал, он вам вернул его, потому что вы заодно.
Лаана прикрыла веки. Оказывается, обвинять в неосторожности и непроходимой глупости надо было себя. Она и представить не могла, что кто-то запомнит, какое у нее там было зеркальце, а потом поймает на этом.
"Дура. Дура, дура, дура, дура…"
— Послушай, — как можно спокойнее произнесла она. — Это не то самое зеркальце. Я нашла похожее — и только. Между мной и Гласом Города ничего нет. Совсем ничего, о чем бы ты себе не думал.
— Но… — посмотрев на ее лицо, Таш осекся. — Простите, госпожа. Я все понял. Просто знайте: если что, вы можете на меня положиться. Во всем. И это не зависит от ошейника.
— Спасибо. А теперь вернись, пожалуйста, к другим охранникам.
Невзирая на узость повозки, раб исхитрился поклониться и прямо на ходу вылез из кареты, задев колено хозяйки. За что-то там уцепившись, он с небрежной легкостью подтянулся. Миг — и гибкого тела Таша уже не было в дверцах, а покачнувшаяся карета застучала по дороге, как раньше.
Лаана поморгала. Да этот раб выделывался перед ней! Или ей хотелось, чтобы он выделывался, а Таш ничего такого и не пытался делать?
Закрыв дверцу, она прижала к горящим щекам ледяные пальцы. А потом, глубоко вдохнув, распахнула занавеску на окошке и с размаха швырнула зеркальце. В канаве на обочине его никто не найдет.
О том, чтобы менять Ташу ошейник, больше и речи не могло быть. Раб, который знает хотя бы часть правды и не может врать, это слишком опасно. Да и как ей вообще могла прийти в голову такая мысль? Так ей скоро захочется надеть ошейник на Нади, Оттарта, Хала, Иллис и других слуг.
Лаана покачала головой. Она настолько заигралась в силанскую аристократку, что сама не заметила, как на самом деле ею стала. Может, она и в освободительницу рабов слишком заигралась? Что еще Лаана упустила, кроме этого дурацкого и, как она сейчас уже понимала, совершенно очевидного промаха с зеркальцем?
Она выполнит обещание удалить татуировки с Забвения, тем более что бедный писарь и сам этого хотел. Но это будет последнее их совместное дело с Хинтасом.
Домой Лаана приехала затемно. Карета несколько раз застревала в ямах, ее приходилось вытаскивать, и это затягивало время. Наблюдение за тем, как рабы проносят мимо по дороге чьи-то паланкины, с легкостью обходя провалы на дороге, вызывало глухое раздражение. Еще и пришлось постоять на въезде в город. Стража, опасающаяся волнений из-за сокращения продуктовых поставок, стала тщательнее проверять всех, кто намеревался попасть в Тамин-Арван. Искали оружие, изымали любые подозрительные товары, на которые раньше закрывали глаза, сравнивали лица с описаниями известных преступников. Перед Лааной долго извинялись, но все же попросили ее выйти и внимательно смотрели повозку, простучав все поверхности.
После целого дня тряски это было уже слишком. Лаана не стала ждать, пока в поместье откроют задние ворота и карета со скрипом втащится внутрь, вышла заранее и едва шевелясь поднялась на крыльцо. И поэтому обрадовалась, когда обнаружила, что в нескольких комнатах горит яркий свет. Слугам запретили тратить много масла для ламп, так что наверняка это ее ждал Лердан.
Догадка подтвердилась. Стоило зайти в дом, как с лестницы спустился муж в длинной домашней рубашке, мягких туфлях и свободных штанах. Лаана с улыбкой устремилась ему навстречу, выгнав из мыслей мимолетное видение наклоняющегося к ней Таша.
Она замужем. Ее готовили к этому с детства, и нельзя портить все из-за какого-то раба. Особенно сейчас.
— Скучал по мне? — с надеждой спросила Лаана, прячась в объятиях Лердана.
— Да, — ответил он, однако объятия вышли не такими уж теплыми.
Лаана отстранилась и внимательно посмотрела на мужа. На лбу у него пролегли складки, как всегда, когда он тревожился.
— Ты поздно добралась.
— Дороги плохие после бурь. Если за главным трактом еще следят, то на путь в обитель, похоже, всем наплевать. И в самой обители что-то странное творится. Лер, ты бы съездил к брату. По-моему, его там замучили совсем.
Губы мужа сжались в тонкую полоску.
— И что я сделаю? Он тинат. Как бы я ни давил на настоятеля, мое слово не имеет никакого веса.
— Да просто поговори с Эртом! Может быть, его это успокоит.
Лердан пожал плечами. Он считал, что мужчина должен сам справляться с трудностями, и то же самое относилось к брату. А значит, ни в какую обитель он не поедет.
Лаана вздохнула, сняла платок и прямо в коридоре начала распускать заплетенные в два рога волосы.
— Как хочешь. Почему ты не спишь?
Надежда на более тесные объятия или по крайней мере ласковые слова о том, что он беспокоился за нее, растаяла, как только Лердан произнес:
— Тебе пришло письмо. От барона эс-Бира.
— Да? — Лаана округлила глаза, стараясь не показывать внезапное беспокойство. — И что же там написано?
"Великий Илаан, молю тебя, лишь бы только о торговле!"
— Он просит у тебя заем. Крупный.
— Что? Быть не может.
Вместо ответа Лердан протянул помятый свиток. Наверняка прочитал его не меньше ста раз, выискивая признаки измены. Лаане вдруг стало смешно. Не к тому муж ревнует.
В записке не было ровным счетом ничего, кроме просьбы займа в связи с обвалом на горном тракте в Шердаар. Лаана пробежала по ней глазами два раза — на всякий случай. Все в рамках приличий и торговых отношений. Но сумма и правда немаленькая. Странно, очень странно. Хинтас же знает, что у эс-Мирдов сейчас не лучшее время для подобных вещей. Придется к нему съездить и расспросить подробнее.
Лаана скрутила свиток в трубочку.
— Завтра я разберусь с этим.
— Я ему уже ответил. Сказал, что мы ничем не можем ему помочь.
Она сердито постучала ногой по плитке, которая на первом этаже была выложена мозаикой.
Вот как. Муж наконец-то всерьез взялся за торговые дела. И конечно, сразу полез не туда.
— Что еще? — мрачно спросила Лаана, решив не устраивать сцену на ночь глядя.
— Смотрел отчеты писарей, разбирался, сколько мы потеряем из-за неотправленного каравана в Шердаар. И еще пришло письмо от родителей.
— Какое?
Настроение портилось все сильнее. Ага, конечно. Беспокоился он за нее.
— Они просят тебя приехать на винодельню, отпраздновать вместе Ильтирев, а потом помочь им с переездом.
— Лучше сразу скажи: надеются, что свежий воздух наконец-то поможет мне забеременеть.
— Не вижу причин говорить это с таким сарказмом. Давай не будем разочаровывать родителей. Несколько дней лавки вполне обойдутся без тебя, а ты отдохнешь, наберешься сил.