– Мередит Лэнгтон проявила совершенно неспортивное поведение, испортила костюм своего товарища по команде, поэтому я спрашиваю: какие меры будут применены к ней?
– Мисс Золотова, то, что ваш костюм порезала Мередит, нет никаких доказательств. Всё это похоже на внутренние интриги и детское ябедничество. Я ожидал от вас более взрослого поведения.
– Тогда кто? – в голосе Сены слышится напор и раздражение, как струны, натянутые до предела. Мне нужно вмешаться, иначе она наломает дров.
– У меня нет данной информации, но обвинять талантливую фигуристку, надежду нашего фигурного катания, мы вам не позволим! – Джейкоб не настроен защищать Сену, он согласен с решением комиссии и очевидно не хочет ни в чём разбираться.
Кажется, Зефирка была права, я и правда был слишком наивен по отношению к системе. Мои иллюзии плавятся, как лёд под лучами весеннего солнца.
– Обвинять? – Сена вспыхивает, – Ваша «надежда» занималась жестоким буллингом всё время, пока я занималась в центре, а ваш звёздный тренер её покрывает!
– Хватит! – рявкает Самвиль и громко хлопает по столу. – Я не намерен больше слушать ваши беспочвенные обвинения!
Да начнётся шоу, господа, потому что я читаю в глазах Сены воинственность, а это значит, она стоит сейчас с факелом и канистрой бензина у канадского моста к Олимпийской медали. Её ярость – прекрасная и пугающая одновременно, как стихия, которую невозможно укротить.
– А я не намерена терпеть такое отношение к себе! – подскакивает Зефирка и вытаскивает из кармана свой канадский паспорт. – Я приехала сюда показывать результаты и завоёвывать медали, но раз вашей стране этого не нужно, то вот… – паспорт летит на центр стола, словно сброшенная перчатка в древнем вызове на дуэль. – Подавитесь! Мне не нужно ничего от вашей гребаной страны! Я вернусь туда, где действительно учат фигурному катанию, а не занимаются устранением соперников. Встретимся на Олимпиаде, где Россия в очередной раз надерёт задницу Канаде!
С этим красноречивым монологом Сена разворачивается и вылетает из кабинета, оставляя гореть свой шанс на мечту эпичным пламенем, словно феникс, который предпочёл сгореть в огне собственной гордости, чем прогнуться под чужие правила.
– Что я вам говорила? Она неуравновешенная и взбалмошная девчонка, её давно нужно было вышвырнуть из центра! – в голосе Риты звенит металлическое торжество.
Слова Пэлтроу отрезвляют меня, как ледяной душ. Если я раньше сомневался в её предвзятом отношении к Сене, то теперь уверен в нём.
– Кто порезал костюм? – бросаю вопрос ей прямо в лицо.
– Откуда я знаю? – она наигранно усмехается, прикрываясь ухмылкой, как щитом, и добавлет, – Может, сама и порезала, от этих русских всегда одни проблемы.
– Причём здесь её национальность? – давлю на Пэлтроу, удерживая на ней испытывающий взгляд, прожигающий, как лазерный луч.
– Доктор Максвелл, неужели вы думаете, что Мередит или мисс Пэлтроу могли такое совершить? Это просто абсурд! – вмешивается Самвиль, его слова падают в пространство тяжёлыми камнями лицемерия.
– А то, что фигуристка режет свой костюм перед выступлением – это вполне правдоподобно звучит? – вторю я Джейкобу, сдерживая жгучее желание врезать ему по роже.
– Она явно хотела хайпа и внимания, – отмахивается Рита, словно отгоняя надоедливую муху.
– Почему ты поставила её на пресс-конференцию? – выстреливаю своим следующим вопросом, каждое моё слово заряжено подозрением.
– Решила дать ей минуту славы для правильного настроения, и вот чем она мне отплатила. Обвинила в преступлении! – защищается Рита, но её слова не убеждают меня, скользя по поверхности моего недоверия.
– То ты перекраиваешь всю её программу, говоришь отсидеться, то вдруг заявляешь её на пресс-конференцию, выставляя как лучшую фигуристку клуба. Как-то непоследовательно, не находишь?
– Доктор Максвелл, вы на что-то конкретно намекаете? – Рита опирается локтями на стол, демонстрируя полную готовность к словесной схватке. Хитрая стерва.
– Мистер Максвелл, вы, кажется, попали под воздействие неуравновешенного подростка. Прошу вас остыть и принести извинения мисс Пэлтроу. – подключается Джейкоб.
Я не собираюсь прогибаться под это прогнившее общество, даже не имея конкретных доказательств. Для меня уже показатель, что никто из присутствующих не стал слушать Сену. Более того, ни комиссия, ни дирекция комплекса не посчитали нужным самостоятельно провести расследование и узнать, кто порезал костюм.
Всем было достаточно наказать русскую фигуристку, словно она – разменная монета в чужой политической игре.
– Да пошли вы! – выстреливаю и тянусь за паспортом Сены, лежащим на столе, символом её ущемлённой гордости. – Вы и вправду прогнили до основания.
– Мистер Максвелл, я могу вас уволить прямо сейчас! – угрожает Джейкоб, у которого, кажется, сейчас пар из ушей пойдёт, лицо его краснеет, как у вареного рака.
– И сделаете мне большое одолжение. Всего хорошего, коллеги!
Выхожу из кабинета и ускоряю шаг, чтобы побыстрее нагнать Зефирку.
***
– Сена! – я окликаю её уже на улице. Она стремительно идёт в сторону кофейни, где мы с ней познакомились, как ураган, разрывающий привычное течение дня.
– Я не собираюсь брать свои слова обратно! Не нужно меня спаса…
Поворачиваю её к себе и ловлю её губы своими. Мне было это необходимо прямо сейчас, иначе я бы просто взорвался от невысказанных чувств, как перегретый котёл. Всё тело зудит от необходимости прижать её к себе – терпел всё утро, и больше это стало невыносимо, как жажда в пустыне. Короткий, но такой чувственный поцелуй прерывает её попытки сражаться и воевать, и даёт мне пару секунд собраться с мыслями. Её губы – как глоток прохладной воды для умирающего от жажды, мягкие и податливые вопреки всей той ярости, что бушует внутри неё.
– Я верю тебе, – выдыхаю и обнимаю её так, чтобы она уткнулась носом в мою грудь.
– Ага, – тихий голосок прорывается сквозь ткань моего джемпера и приятно согревает кожу.
– Ты в курсе, что назвала мою страну грёбаной?
– Переживёшь, – слышу лёгкий смешок, отдающийся вибрацией где-то в районе солнечного сплетения, будто крошечный электрический разряд, замыкающий цепь моего сердца.
Мы стоим так ещё несколько секунд, пока оба не понимаем, что обниматься в двух шагах от спортивного центра и её университета – слишком опрометчиво. Выпускаю малышку из объятий, подавляя желание схватить её и увезти к себе домой. Эти порывы пульсирует во мне, как второе сердце, настойчивое и неугомонное.
– Про Россию, ты это серьёзно?
– Не знаю. Здесь мне явно ничего не светит, а там я могу хотя бы попытаться.
– Но ты же понимаешь, что Россию могут так и не пустить на Олимпиаду. Тогда ты вообще на неё не сможешь поехать.
– Думаешь, после того, что я устроила в кабинете директора центра, меня возьмут в сборную Канады?
Она права, но я искренне верю, что справедливость восторжествует и к словам Сены прислушаются.
– Ещё ничего не решено, ты должна бороться! – кидаю банальную фразу, достойную второсортной мелодрамы. Но по факту она не может сделать ничего против системы, которая, как многоголовая гидра, отращивает новые головы взамен отрубленных.
– Ты сам-то веришь в это? И кто из нас двоих здесь мечтательный подросток? – усмехается Зефирка, в который раз напоминая мне, что, несмотря на её безумные поступки, она гораздо взрослее своих сверстников.
– Значит, я буду, – с полной решимостью заявляю с горящими глазами. – Я не пойду на сделку с совестью, не смогу и дальше здесь работать, зная, что внутри команды токсичная обстановка, с которой никто ничего не собирается делать. Так чемпионы не воспитываются.
Весь мой монолог Сена слушает с милой улыбкой и мечтательно рассматривает меня, словно я – редкий экспонат в музее, который ей удалось разглядеть без стекла.
– Что? Слишком пафосно прозвучало? – одёргиваю себя, смутившись.
– Нет, слишком сексуально, – томно сообщает моя маленькая ведьма, закусывая нижнюю губу. – Тебе идёт быть хорошим парнем, очень идёт…
– А тебе идёт быть моей девушкой!
Слова сами собой срываются с моих губ, будто это очевидный факт, а не конкретный ярлык, который мы даже не обсуждали.
– Девушкой?
Сейчас или никогда.
– После вчерашней ночи я не хочу тебя ни с кем делить! – чётко обозначаю границы, потому что, зная современную молодёжь, уверен, она легко могла бы воспринять наш секс как единоразовую акцию.
Господи, Курт, что с тобой творится? Теперь ты хочешь исключительных отношений. С одной девушкой. Это чувство ново и пугающе, как прыжок с парашютом – захватывает дух, но заставляет все внутренности сбиться в один хаотичный клубок.
– Тогда почему сбежал?
Справедливый вопрос. Никакого завтрака в постель и признаний в моногамии. Только сухая записка и холодная постель.
– Я испугался…
Сеня ждёт, что сейчас продолжу, но я молчу. Это молчание – как глубокая трещина между нами, которую я не знаю, как заполнить. Срываюсь с места и, вновь наплевав на вероятность быть пойманными, беру её лицо в ладони и соединяю наши лбы.
– Не проси меня объяснить, просто поверь, то, что между нами – это всё по-настоящему!
Зефирка расплывается в нежной улыбке и просто кивает.
– Как же я хочу тебя поцеловать! – охрипшим голосом произношу, всё ещё удерживая её лицо в своих руках. – Но нам нужно быть осмотрительнее!
Выпускаю и делаю шаг назад.
– Давай я тебя заберу после занятий?
– Я сама могу приехать. Я боюсь, что кто-то может увидеть…
– Я вызову такси, – нахожу компромисс, который должен устроить нас обоих.
– Ты не мог бы снизить свой градус галантности, а то я так и влюбиться могу, – хихикает Сена, но мне не до шуток. Я хочу, чтобы она влюбилась. Мысль пронзает мое сознание и ослепляет как шаровая молния.
Проклятье!
– Доктор Максвелл, расслабьтесь, у меня нет плана затащить вас под венец, – спешит оправдаться Зефирка, неправильно считав моё выражение лица.