– Я что? Год была в коме? – её голос взлетает на октаву выше, пальцы судорожно сжимают простыню. – Я пропустила Олимпиаду?!
– Милая, ты не была в коме, – кладу свои ладони на её руки в успокаивающем жесте, – и на Олимпиаду поехала, стала олимпийской чемпионкой, как и мечтала…
На пару секунд Ксю подвисает, анализируя мои слова. Я в ужасе жду её дальнейшую реакцию, сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно всем в комнате.
Какого это – забыть, как исполняется твоя мечта?
– Вы, бл*ть, издеваетесь надо мной? – вскрикивает она, резко скинув мои руки, в её глазах паника и ярость. – Хотите сказать, я выиграла Олимпиаду и забыла? Как такое вообще можно забыть?!
Её вопрос повисает в воздухе, как приговор. В образовавшейся тишине слышно лишь мерное пиканье медицинского оборудования, отсчитывающего удары её сердца.
– Ксения, пожалуйста, успокойтесь, – врач подходит ближе, его голос приобретает мягкие, успокаивающие нотки. – Мы сейчас проведём пару тестов и всё выясним.
– Выясним? – лицо Ксю искажается от ужаса, пальцы сжимают одеяло так сильно, что костяшки белеют. – Я что, забыла целый год своей жизни?
– Вероятно, – кивает Доктор Локвуд, – Не паникуйте, такое бывает после травм, часто память возвращается, если применить правильное лечение.
Он говорит уверенно, как будто каждый день сталкивается с людьми, потерявшими воспоминания о самых важных событиях своей жизни.
– Пи*дец! – выдыхает Ксю, и в этом единственном слове концентрируется всё её отчаяние.
– Ксю, – произношу я с мягким упрёком, бросая на сестру осуждающий взгляд.
Она отчаянно откидывается на подушку, уставившись в потолок невидящим взором. По её щекам катятся слёзы, оставляя влажные дорожки на бледной коже.
– Олимпиада, свадьба сестры… – её голос дрожит, как натянутая струна. – Что ещё я важного забыла? – она поворачивает ко мне лицо, в её глазах плещется столько боли. – Может, ты уже успела ребёнка родить?
Её вопрос отдаётся болезненным уколом в груди, заставляя меня вздрогнуть. Я глубоко вдыхаю, пытаясь справиться с комом в горле.
– Нет, племянников у тебя пока нет, – хрипло отвечаю, стараясь вложить в свой голос всю нежность и поддержку, на которую только способна.
Врач мягко, но настойчиво просит нас покинуть палату, чтобы провести необходимые тесты и выяснить вид амнезии Ксюши. В его глазах читается профессиональная сосредоточенность, смешанная с сочувствием к нашей семейной драме.
Глава 44. До белого листа
Курт.
Картер сдержал своё слово. Пока я давал показания и рассказывал о произошедшем после соревнований Сены, Адамс добился отмены запрета на приближение. После участка заехал домой, чтобы быстро переодеться и привести себя в порядок. Я уже сутки не сплю, но это ничтожная мелось по сравнению с нестерпимым желанием поскорее обнять Зефирку. Элли написала мне, что Сена очнулась, и я не хочу терять ни секунды вдали от неё.
Криво паркуюсь и, перепрыгивая через ступеньки, врываюсь в коридор, где должна быть палата моей девочки. Сердце колотится в такт шагам, отсчитывая каждый метр, приближающий меня к ней.
– Курт? Ты уже здесь… – Элли как-то испуганно смотрит на меня, будто не было очевидно, что я примчусь обратно, как только это станет возможным. В её глазах мелькает тень беспокойства, которую я в своём лихорадочном нетерпении не успеваю расшифровать.
– Она в сознании? – запыхавшись, обрушиваю на неё вопрос. Воздух в больничном коридоре душный и пропитан антисептиком, но я едва замечаю это.
– Да, но…
– Но? Элли, я могу её увидеть? – нервничаю, сильнее сжимая в кулаке пышный букет розовых пионов. Их нежный аромат смешивается с больничным запахом, создавая странный диссонанс.
Золотова сдаётся и отступает от двери.
– Иди.
Вижу, что чего-то не договаривает, но тяга к Сене просто неконтролируемая. Вбегаю в палату, встречаю взглядом знакомую пару голубых глаз и забываю обо всём на свете.
– Боже мой, Сена… – кладу букет к ней на кровать и обхватываю румяные щёки ладонями. – Ты не представляешь, как я испугался, всё это время боялся даже думать о том, каково тебе.
– Да… спасибо… не мог бы ты… – Зефирка мягко отстраняется от меня. В её движении нет привычной теплоты, лишь деликатная настороженность.
– Сена, понимаю, ты, наверное, не понимаешь моего поведения, но я всё могу объяснить.
– Да, было бы неплохо объясниться и представиться.
– Представиться? – я усмехаюсь. Только что пришла в себя, а уже играет со мной. – Ладно, Ксения Золотова, разрешите представиться: Курт Максвелл, ваш спортивный врач и…
– Врач? Я думала, ты… то есть мы… – она пытается что-то сформулировать, но решает не заканчивать фразу и задаёт другой вопрос: – А почему вы так себя ведёте?
– Как? – в голосе Сены нет игривости, и к моему сознанию подкрадывается леденящее душу осознание.
– Будто мы с вами близки. Где Элли? Она разве не сказала, что…
– Ты меня не помнишь? – заканчиваю за неё, но уже знаю ответ.
В этот момент мир вокруг меня застывает. Время замедляется, и каждый удар сердца отдаётся болезненной пульсацией в висках. Внутри разливается парализующий холод, а затем приходит обжигающая волна осознания: она смотрит на меня как на незнакомца. Эти голубые глаза, когда-то наполненные любовью и узнаванием, теперь смотрят с вежливым любопытством. Каждая молекула воздуха между нами становится тяжёлой, неподъёмной. Это чувство похоже на падение в бездну – когда знаешь, что спасения нет, но всё ещё инстинктивно ищешь за что зацепиться.
– Нет… – Зефирка виновато прячет глаза за подрагивающими ресницами.
– Извини, что накинулся, я просто… – отхожу от её кровати на безопасное расстояние и убираю руки в карманы. – Мы с тобой, мы…
Она внимательно следит за мной и ждёт, когда я закончу фразу, а в моём сознании не вовремя всплывают профессиональные знания о том, что жертвам амнезии нельзя рассказывать всё, что они забыли, особенно вещи, которые могут вызвать всплеск эмоций.
– Мы были друзьями, – даю ей самый безопасный ответ, и каждое слово ощущается предательством наших чувств.
– Друзьями?
– Да, Картер попросил присмотреть за тобой, пока ты жила в Монреале.
– Монреале?
Чёрт, я вроде как врач, но делаю только хуже.
– Ты этого тоже не знала?
Зефирка не успевает ответить, так как в палату входит врач.
– Мистер Максвелл, нам необходимо взять у мисс Золотовой анализы, не могли бы вы…
– Да, конечно, – киваю врачу и перевожу встревоженный взгляд на Зефирку. – Выздоравливай, Сена.
– Спасибо, Курт.
Так же странно и потерянно отвечает она. Хочется верить, что за этим «Спасибо, Курт» скрывается что-то большее, чем «извини, но я не знаю, кто ты».
Как только оказываюсь в коридоре, упираюсь лбом в холодную стену и легонько бью сжатым кулаком. Прохладная поверхность контрастирует с жаром отчаяния, бушующим внутри. Боль в костяшках пальцев – единственное физическое ощущение, за которое ещё можно зацепиться.
– Ты как? – тихий голосок Элли заставляет меня вынырнуть из бездны собственных мыслей.
– Почему ты не сказала?
– Не знаю… Подумала, а вдруг бы она вспомнила, – Элли нервно теребит край рукава, избегая моего взгляда.
– Элли, это не так работает, – выдыхаю я. – Я чуть было… – осекаюсь, ощущая, как горло сдавливает невидимым обручем. Ей совсем необязательно знать, что я чуть было не набросился на её сестру с непристойным поцелуем. – Я мог напугать её.
– Но ведь этого не случилось?
– Не знаю, – вдавливаю свою голову в холодный бетон стены, пытаясь унять пульсирующую головную боль, словно кто-то методично вколачивает гвозди в мой череп.
– Что ты ей сказал о вас? – Элли осторожно касается моего локтя.
– Ничего особенного, – отталкиваюсь от стены и с опустошённым взглядом направляюсь в сторону автоматов с кофе. – Сказал, что Картер попросил присмотреть за ней в Монреале, – нажимаю кнопку с американо.
– Она вас помнит? – задаю встречный вопрос Элли.
– Да, в её картине мира мы только переехали в Канаду.
Мне хочется выть от обиды и безысходности, распороть грудную клетку и вырвать сердце. Я безумно благодарен Богу за то, что Сена жива и здорова. О другом и просить не смею, но эгоистичная часть меня всё никак не уймётся – зудит, ноет, бьётся в истерике, отказываясь принимать факт, что сейчас я для Сены – чужой человек. Все наши совместные моменты, шутки, понятные только нам, улыбки до морщинок в уголках глаз, бесконечные разговоры до рассвета, тайны и чувства, которыми мы делились за закрытой дверью – всё это стёрлось до белого листа, осталось только в моей гребанной голове, где мозг с завидным энтузиазмом подкидывает мне все новые воспоминания и будто перечеркивает их красным маркером, ставит на них клеймо с жестокими надписями: «Забыто», «Стерто», «Не существует»
– Курт, мне очень жаль, – Элли безошибочно считывает мою душевную агонию, грустно прильнув к автомату.
– Главное, что она жива, остальное неважно, – откашливаюсь и тру лицо ладонями, только сейчас ощущая дикую усталость. Она внезапно обрушивается на меня неподъёмным грузом в сочетании с эмоциональным потрясением, вдавливая в землю невидимой гравитацией. – Ей нужен хороший специалист, Элли. У меня есть контакт психолога, специализирующегося на подобных случаях.
– Спасибо тебе…
Больше я ничем здесь помочь не могу. Любые контакты с Зефиркой должны быть одобрены психологом и специалистом, а рядом должны находиться люди, которых она помнит и которым может беспрекословно доверять.
Отлично, меня снова оставили за бортом. Всё как ты хотел, Картер, – она меня забыла, и я должен с этим смириться. Память о нас – теперь лишь эфемерная материя, существующая только в моём измученном сознании, словно проекция фильма, который больше никогда не выйдет в прокат.
Глава 45. Клетка
Сена.
Психологи, врачи, одни и те же вопросы и раздражающие бесконечные тесты – так проходит каждый мой день. Каждый чёртов день.