К началу 1995 года вертикаль поднялась на пятьдесят метров. Но и тогда национал-патриоты продолжали оплакивать якобы «срытую» Поклонную гору. Нашли для скорби новую причину, еще более надуманную. В плане здания мракобесы увидели некие масонские знаки, а на строительной площадке происки "масонской организации, легализовавшейся в России".
Чем громче звучали такие голоса, тем крепла убежденность — довести стройку до конца, не ломать музей, не засыпать его землей, принеся ее всем миром в касках. И такое предложение будоражило умы, когда тысячи строителей и Церетели день и ночь воплощали проект в камне и бронзе.
Памятник на Поклонной горе стал нужен как хлеб. Миллионы рублей, заработанные на субботниках, перечисленные на счет стройки народами бывшего СССР, окупятся, обогатят нашу память правдой, защитят нас от лжи. В штормовом море системного кризиса, смены власти и веры — огромная страна осталась без руля и без ветрил. В этих условиях Поклонная гора понадобилась не только ветеранам, но потомкам солдат. У триумфального комплекса появилась неожиданная роль — противостоять фашизму московского разлива, фальсификаторам истории, авторам лживых романов.
Поэтому мне не кажутся завышенными размеры парка, белокаменной подковы музея, похожего на плотину Днепрогэса. Она должна противостоять и мнимым «фашистам», начавшим бить себя в грудь из либеральных побуждений, и реальным фашистам, вскидывающим руку в знак приветствия на улицах Москвы. Молодые приверженцы германского фюрера объявились в том самом городе, что нанес ему первое поражение, выиграл главную битву минувшей войны.
На ступенях парадной лестницы Церетели расстелил бронзовую триумфальную ленту, украшенную воинскими доспехами. С первого взгляда она не понравилась руководству стройки. По негласному распоряжению ленту, без ведома автора, начали… демонтировать. "Зачем железки на мраморе?" допрашивали художника. На моих глазах, чуть было не дошло до рукопашной с одним из начальников, не желавшим выполнять задание художника. Церетели уставал в те дни не столько от работы, сколько от бесконечных вмешательств чиновников разного калибра — от министра городского правительства до прораба. Каждый считал себя знатоком искусства. Не умея нарисовать кружок, исполнители пытались командовать творцом.
Чем ближе дело шло к завершению, тем сильнее зал Славы напоминал Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца. Сходство придавали белокаменные доски с нанесенными на них именами Героев Советского Союза и полных кавалеров ордена Славы. Список из двенадцати тысяч фамилий начинался с Абаева, не щадившего живота ради Победы, ставшей вдруг ненужной. В том списке — солдаты всех национальностей. Масса русских имен — Антоновых, Борисовых, Волковых, Горбатовых, Ивановых. Без них не было бы Победы, а она есть. И дружба народов была на войне и на стройке. Это настолько очевидно, что даже не хочется конкретизировать, кто есть кто, выяснять и определять национальность Лужкова, Церетели, Ресина, Будаева, Мороза, Иоффе, Саркисова, — всех главных строителей.
В те дни прозвучали выпады, унижающие национальное достоинство главного художника проекта. Вестниц Славы назвали публично «горянками», барельефы на гранях обелиска сравнили с "покрытыми сплошной чеканкой кинжальными ножнами, типичным изделием кавказских мастеров, увеличенных зачем-то до циклопических размеров". Таких окрашенных шовинизмом выпадов было сравнительно немного среди потока других злых нападок на Церетели. Он их не читал. Но каждое такое заявление отдавалось болью в сердцах грузин. В связи с чем друг Шеварднадзе высказал по этому поводу протест.
Не удалось главному художнику исправить решение, принятое в прошлом без его ведома до распада СССР. Под куполом зала Славы неожиданно появилась фигура солдата в плащ-палатке, с каской, где угнездился "голубь мира". Бронзовую фигуру доставили издалека, из Киева, она заняла центр парадного зала. Стандартный образ солдата, более уместный на кладбище фронтовиков, не вписывался в триумфальный зал Славы. Однако и эту статую в прессе приписали Церетели, обвинив в желании «пристроить» некогда созданный образ.
— Воистину у хорошего хозяина все в суп идет. И даже «воин», неудачно выставлявшийся Церетели на одном из провалившихся конкурсов в гипсе, теперь, представьте, уже в бронзе! Посреди главного купольного зала Славы! Там, где в хрустальном цилиндре по замыслу собирались вечно хранить Знамя Победы, встала несоразмерно большая, весьма заурядная скульптура, разрушившая всю пластику и оформление красивого зала музея". Все верно, кроме одного, автор скульптуры — другой.
Снова, как в прошлом, Церетели представилась возможность украсить интерьер разными способами. У зала Славы стену заполнил витраж, составленный из миллиона хрустальных стеклышек. Подсвеченные, они напоминали огни, сиявшие в небе, когда Москва салютовала победителем.
На Поклонной горе проявилась неопровержимая истина. Методы демократии не универсальны, они не отмычка ко всем сложным замкам, проблемам. Сколько конкурсов проводилось в Москве, сколько проектов рассмотрело жюри во главе с президентом Академии художеств СССР? Их было 384, не считая 500 письменных предложений. Ни один проект — не подошел. Судьба последнего конкурса, где первенствовал образ родины-матери с ребенком, — нам известна.
Художественные шедевры не рождаются на конкурсах, где царят любители. Проекты монументов не выносятся на всенародное голосование, референдумы. Так, в школьном классе учитель голосованием не решает, как правильно писать.
Разрушали в Москве церкви десятки лет, не щадя самых замечательных, самых древних. Первый храм после 1917 года построили на Поклонной горе. Когда отмечалось тысячелетие христианства на Руси, советская власть разрешила Русской православной церкви заложить в столице по этому случаю собор. Провели конкурс среди архитекторов. Лучшим признали проект Анатолия Полянского. И он же создал объемно-пространственную композицию храма Георгия Победоносца, задумав расположить его вблизи обелиска.
К маю 1995 году поднялись на сорок метров четыре арки под золотым куполом. В отличие от других московских церквей храм на Поклонной горе построили в камне и бронзе. Породнили архитектуру со скульптурой Церетели. Белокаменный храм под золотым куполом напоминал церкви, какие прежде украшали Московскую Русь. Но в прошлом не могли делать так, как в конце ХХ века. Впервые каменные стены просвечиваются через зеркальные стекла витражей. Даже в пасмурную погоду под сводами царит свет.
Кроме икон, которые есть в каждом православном храме, своды заполняют бронзовые иконы Георгия Победоносца, Воздвижения и Троицы. А на фасаде три других рельефа, три бронзовые иконы в честь Георгия, Спаса Нерукотворного и Богоматери. Все они связаны с идеей защиты Отечества
Икона в церкви представляет "Чудо Георгия о Змие". А икона на фасаде "Двойное чудо Георгия". На ней святой, побеждая дракона, не только спасает девушку, но и возвращает родителям ребенка. Под образом Богоматери начертаны слова молитвы воинов, точно такой, как на новгородской иконе. Образ Спаса Нерукотворного вышивался на русских боевых знаменах. Церетели представил в бронзе образы особо почитаемых древнерусских икон, в том числе «Троицу» Андрея Рублева. Он стремился, по его словам, "сделать копии икон в бронзе".
До того, как показать иконы патриарху Московскому и всея Руси Алексею II, он создал два варианта настенных образов. Один выполнил в технике перегородчатой эмали. Яркие праздничные картины на металле из цветного стекла были плоскими, как холсты. Другой вариант точно таких икон, сделал из бронзы, в форме барельефов.
Эмали и барельефы представил на суд Алексия II. Он приехал со свитой в мастерскую, внимательно все осмотрел и отдал предпочтение барельефам, благословил бронзовые иконы, чему я свидетель. С точки зрения искусства это барельефы, отлитые в Санкт-Петербурге. С точки зрения церкви канонические иконы. Те, что установлены на фасаде церкви Георгия Победоносца, называют поклонными. Им верующие отдают поклон при входе в храм. А бронзовые иконы под сводами называют памятными, они напоминают верующим о важнейших событиях в жизни Христа. Иконы, написанные на досках и установленные в иконостасе — называют моленными, глядя на них — молятся.
Для чего так подробно останавливаюсь на деталях, казалось бы, далеких от чистого искусства? Да потому, что как только храм раскрыл двери, раздались голоса, будто он "расписан вопреки православному канону". Так считал батюшка новой церкви, всю жизнь прослуживший в окружении фресок и икон на досках. Его слова тотчас размножила пресса, жаждавшая скандала, связанного с именем художника. Вслед за батюшкой масла в огонь подлил звонарь, столь же «сведущий», как священник. Ему показалось, что отлитые по эскизам Церетели пять колоколов выполнены в "дурном тоне", звучат не так, как полагается, не соответствуют канону. Он же засомневался в качестве бронзы, выразил обеспокоенность по поводу прочности подвески. Пять колоколов удерживала одна балка. Пришлось срочно создавать экспертную комиссию. На балку навесили полторы тонны груза, она не шелохнулась, оказалось, запас прочности конструкции — сто тонн. Литейщики также все исполнили, как полагалось. И батюшка оказался не прав. Со времен Киевской Руси православные молились на иконы, исполненные и художниками, и ваятелями. Так было в церквах Владимиро-Суздальской Руси. Храм Христа в Москве владел рельефными иконами. Они вырезались из дерева, отливались из бронзы, серебра и золота.
Эту традицию продолжил Церетели, которому за бронзовые иконы пришлось хлебнуть лиха. Даже 1 мая на последнем заседании Государственной комиссии он услышал вместо благодарности упрек, что отлил не иконы, а «абракадабру», мол, ему "нечего делать в православном храме". Особенно вознегодовал высокопоставленный прораб, курировавший строительство Георгия Победоносца, когда увидел в чаше «Троицы», по его выражению, «барашка». Зураб, чуть было не пустил в ход кулаки, услышав такие слова. Не мог он редактировать Андрея Рублева! Ведь на всем известной иконе в чаше