Допустим, это ложь, поэтому серьезные издания и не написали. А «желтуха» пользуется непроверенными источниками. А то и сами там сочиняют.
М-да. Что тут скажешь… Хотя кое-что и скажешь, пожалуй: Кис бы сильно удивился, узнав, что сотрудники Концерна на метро ездят. А вот если кто-то позвал его в метро на встречу… Да столкнул с перрона под приближающийся поезд… Это даже легче, чем столкнуть в открытое окошко.
Кис снова открыл снимок сердечка. В письме Игорь приписал, что не нашел никаких следов отправки этой фотографии кому бы то ни было. Возможно, Михаил в последний момент вспомнил, что Ирина заклинала никому не говорить о нем… Да что же в нем такого, черт побери?!
Или – ничего? И они зря за него уцепились, как выразился Игорь?
Подобного поворота не мог предвидеть ни Игорь, ни даже сам Алексей Кисанов. «Частный? Детектив?! Вот счастье-то привалило! Держи, тут вся папка, если дело размотаешь, с меня бутылек! – заявил ему начальник РУВД. – Вон там стол пустой, видишь? Располагайся, детектив! Чайку захочешь, скажи! Но если накопаешь чего, мне доложишь!»
Кис охотно расположился и просидел больше часа, вчитываясь в документы. Судебно-медицинский эксперт заключил, что причиной смерти явилось падение из окна (травма черепа, несовместимая с жизнью). Прижизненных увечий он не обнаружил, то есть Михаила не били, не пытали, и следов борьбы не имеется, и под ногтями чисто, и одежда не порвана. В крови нет ни алкоголя, ни наркотических средств, ни признаков снотворных и прочих лекарств.
Отчет был составлен на удивление полно и профессионально, и детектив счел, что личная встреча с судмедэкспертом не понадобится.
Выходит, Михаила все-таки столкнули. Или он сам нечаянно упал: подоконники в его квартире довольно низкие, и, предположим, он отступал от вора лицом к нему, а спиной к окну… Особенно если вор держал в руке пистолет или нож.
Или если это была Люба, набросившаяся на него с кулачками… Она любила Михаила безответно, у нее накопились к нему упреки. Но не драться же с ней… И Козырев отступил. Только не рассчитал шаги.
Все выглядит неплохо в версии с Любой, лишь одно непонятно: что она могла искать в его квартире? К сердечку она отношения не имеет, его Михаилу дала Ирина… Для видимости? Но ей такая «видимость» совсем ни к чему, это мешает ее версии самоубийства. Или Алексей что-то упустил? Если продолжать разматывать эту гипотезу – Люба, выходит, вчера снова заявилась туда в отсутствие Кати! Зачем? Поджидала девушку? И при этом раздобыла мотоциклетный шлем, который использовала в качестве маски? Потом, когда та вернулась домой, стукнула ее по голове тяжелой мраморной пепельницей – для этого особой силы не надо – из ревности? Чтобы даже память о Мише не делить с его сестрой?
Ну нет, это уж совсем бредовая версия. Совсем-совсем. Какая ревность? Там ведь недосмотренные вещи переворошены, там что-то искали! И если искала Люба, то… Вдруг все-таки сердечко? Вдруг она связана каким-то образом с Ириной Липкиной? Или с Концерном? Она бухгалтер на каком-то предприятии, но на каком? Алексей не поинтересовался до сих пор, но теперь придется…
Он вернулся к показаниям свидетелей. Консьержки в подъезде в тот день не оказалось: их всего трое, но одна уволилась, и понедельник оказался пустым, бесконсьержным. Всем соседям задавали одинаковые вопросы: кто входил в подъезд в течение дня и кто из него выходил непосредственно после падения тела из окна.
Нет, никого, похожего на Любу, соседи не видели в день смерти Михаила Козырева, ни входящей, ни выходящей. Из чего не следует, что ее там не было, к слову. Не всех же видят соседи… Заметили лишь красивую блондинку, но она вышла из подъезда незадолго до падения тела. А вот после из двери выбежал как раз тот парень, который якобы похож на Олега.
Алексей нашел его описание: рост примерно сто восемьдесят, шатен, светло-коричневая кожаная куртка.
Ну, при желании темно-рыжие волосы можно считать цветом «шатен», конечно… По фотографии свидетель Олега не опознал – видел того парня мельком. Сосед тогда еще не знал, что случилось – паника поднялась буквально несколько секунд спустя, – а тогда он просто шел домой и ни на кого внимания особо не обращал. В протоколе допроса Олег утверждал, что кожаной куртки у него нет. Да хоть бы и была, разве одна такая в Москве?
Несколько более странно то, что никто из жильцов не признал этого парня, будто он ни к кому и не приходил. Из чего полиция и сделала вывод, что явился он по душу Козырева. Но Алексей был уверен, это не Олег: он достаточно пообщался с ним вчера и имел основания для оной уверенности. А парень… К любовнице он приходил, как пить дать. К замужней женщине. Вот она и не призналась.
Зато Люба… Люба вполне могла отсидеться на верхних этажах, пока шум не утих. И выйти потом, как ни в чем не бывало. О более позднем времени полиция соседей даже не спрашивала.
…Минуточку… Минуту-минуточку! Блондинка! Ведь Люба ее упоминала! И сказала еще, что знает о ней от следователя. Да только зачем следователю говорить Любе о какой-то блондинке, которая вышла из подъезда незадолго до падения тела из окна?! Она не подозреваемая, она вообще случайный персонаж в этой истории, никому нет до нее дела!
Вот это, граждане, уже интересно. Преинтересно даже!
Детектив просидел еще полчаса, дочитав папку до последней страницы – так, на всякий случай, поскольку был убежден, что самое главное он уже узнал. Зашел к начальнику, поблагодарил, пообещал немедленно поделиться плодами своего сыска, как только они созреют.
Выйдя из темного и плохо освещенного здания РУВД в сияющий полдень, он дохнул полной грудью. Погода была на загляденье: небо синее, солнце яркое и теплое, несмотря на прохладу. Словно дружеская рука протягивалась через холодный воздух и ласково трепала по щеке.
Забравшись в джип, он первым делом позвонил Любе. Сегодня суббота, что очень кстати – девушка оказалась дома и не возражала встретиться с детективом. Он предложил ей варианты на выбор: он подъедет к ней домой, она подъедет к нему в кабинет на Смоленку или встреча в любом кафе в центре. Люба, после бесплодной попытки выяснить у детектива, о чем пойдет речь, выбрала почему-то вариант кафе, хотя из Кунцева ехать в центр не ближний свет.
Ну что ж, хозяин – барин. Иные люди (а особенно женщины) стесняются своего жилища: у одних кавардак, другим за бедность неловко, хотя кому какое дело? Детектив – не подруга, которая начнет потом перемывать хозяйке косточки, ему до фени, чисто там, или богато, или… Однако людям это не втолкуешь… Впрочем, встречались Алексею и другие чудаки – полная противоположность первых, они охотно зазывали его к себе, хотя на их месте лично он постыдился бы: квартира загажена, вонь стоит – хоть нос зажимай. Право, иной раз пожелаешь людям толику комплексов, ибо полное их отсутствие паршиво пахнет…
Они встретились на Остоженке, недалеко от клуба, где проводил занятия с группами Козырев. Видимо, Люба знала это кафе, заходила туда с Михаилом или с «ребятами».
Так и оказалось, судя по приветственному жесту официантки.
– Мне капучино, Нин, как всегда.
Алексей заказал эспрессо и, как только официантка отошла от столика, приступил к делу.
– Вам не доводилось видеть у Михаила небольшую вещицу, украшение: серебряное сердечко со стразами? – И, наблюдая, как стремительно побледнела Люба, детектив добавил, как добил: – На цепочке.
– Нет!
Она ответила очень решительно, но люди не бледнеют так сильно без причин. Да и решительности в голосе было куда больше, чем требовалось. Однако давить Алексей не стал.
– Вы сказали, что работаете бухгалтером. Где, можно узнать?
– У меня частные клиенты, работаю дома… А почему вы спрашиваете?
– И кто среди ваших клиентов?
– Я вела Мишины дела, по кабинету и по группам.
– Помнится, вы говорили, с группами он работал бесплатно?
– Практически. Но нужно платить за аренду, а иногда Миша устраивал для ребят экскурсии или походы. На это и шли деньги спонсоров.
– Кто выступал спонсором?
– Одна благотворительная организация. Мы мало тратили денег, недорого ей обходились. Самое дорогое – это Мишино время, но он за это ничего не брал, я вам уже сказала.
– Случаем, эта организация не Концерн?
– Нет, это фонд поддержки самоубийц, называется «Жизнь продолжается».
– Кто его учредил?
– Я не занимаюсь делами фонда.
– Среди других ваших клиентов нет работников или подразделений Концерна?
– Алексей Андреевич, отчего такие вопросы?
– Извините, Люба, но в данный момент вопросы задаю я.
– Так говорят в полиции.
– Надеюсь, до нее не дойдет, – намекнул детектив на худший поворот. – Так что насчет пресловутого Концерна?
– Нет.
– Допустим…
– Не «допустим», а НЕТ!
– Хорошо. Вы упоминали блондинку, вышедшую из подъезда Козырева в день его смерти…
– Не помню. Возможно.
– Зато я помню ваши слова. И знаю из показаний соседей, что эта женщина вышла из подъезда до смерти Михаила. Как вы могли ее видеть? Вы там находились в тот момент? Вы шли к Козыреву? Вы его столкнули в окно?
Цвет лица, начавший было восстанавливаться, снова рухнул до нулевой отметки, за которой больше нет красок, только снег и лед. Люба вытянула шею, задрала подбородок и покрутила головой, будто для разминки. «А на самом деле для того, чтобы не встречаться со мной глазами», – понял детектив.
Наконец Люба опустила голову.
– Шея болит, – она натужно улыбнулась, – продуло на сквозняке… Полиция говорила о блондинке, я просто слышала и в разговоре с вами упомянула. Наверное, я видела ее в другие разы, когда приходила к Мише, вот мне в память и запало… А намекать, что я убила Мишу, это подло. Я его любила.
Девушка поднялась, давая понять, что аудиенция окончена.
– Надеюсь, у вас больше нет ко мне вопросов.
– Нет, – задумчиво ответил Кис. – Пока нет…
Она резко повернулась и покинула кафе, застегивая на ходу короткую курточку.