Теперь ей понятно, откуда в нем взялись снисходительность в общении и превосходство. Он, наверное, знатно посмеялся, когда она утром рассыпалась в обвинениях и назвала его майором?
Громов уже утром знал, что при любом раскладе ему ничего не будет. Даже протокола не заведут.
— Петр Михайлович, вам же, наверное, не нравится, когда вашим детям посторонние люди говорят, что делать, — она старалась сохранить видимое спокойствие, хотя внутри неё продолжал бушевать ураган.
Что говорила Лена про Громова? Завидный жених? Медперсонал пускал слюни в его сторону? Да и другие жидкости, надо полагать, тоже выделялись активно.
У Ольги же, кроме холодной испарины, никакие другие физиологические процессы в отношении Громова не проявлялись. Может, он и видный мужик, чувствовались в нем порода и прочая стать. И наверняка есть женщины, которые приходят в восторг, видя рядом с собой подобного мужчину?
Оле становилось не по себе.
Слишком давящая аура от него исходила.
Такой привык прогибать. И, чего греха таить, нагибать.
— У меня нет детей, Оль, — по-простому, точно они давние знакомые, ответил он.
На лице Громова не дрогнул ни один мускул.
Вроде взрослый мужик, и нет детей… Не может иметь? Не хотел? Жена не могла забеременеть? Что… Женщины — интересные создания. Услышали информацию, и в голове сразу десятки вопросов. А уж когда касается материнства и детей — подавно.
Оля не продолжила тему. Она могла сказать, чтобы в таком случае он не смел даже дуть в сторону Сашеньки, но благоразумно промолчала.
Ругаться с ним заново не входило в её планы.
Неприятна была сама ситуация, в которую она попала. Вроде ничего не просила, а получилось, что Ольга попала в некую зависимость от Громова. Тот ловко подвел её под некие обязательства перед собой.
— Вы хотели продолжить разговор, — молодая женщина поднесла руку к горлу и откашлялась.
Мужчина проследил за её манипуляциями, чем снова вызвал волну негатива и странного волнения в груди. Более того, грудь заныла, соски напряглись.
— Может, присядешь? Ты бледная.
Куда тут присаживаться? На кровать? На кресло, к которому он стоит опасно близко?
Единственным безопасным островком выступал небольшой столик с задвинутым стулом. К нему Оля и направилась. Ноги, и правда, плохо держали, строить из себя героиню ни к чему.
Пока она шла, товарищ генерал продолжил за ней наблюдать. Ему настолько интересно её рассматривать? Или Ольга настолько отвыкла замечать мужские взгляды?
Мысленно усмехнулась: это она льстит себя. Краше в гроб кладут — про неё сегодняшнюю.
Громов тоже не остался стоять, опустился в кресло и, как утром, подался вперед, сплетая пальцы в замок на коленях.
— Вижу, настроение у тебя изменилось. Ругаться больше не будешь?
Несмотря на то, что палата была просторной, как случилось, что они оказались на довольно близком расстоянии друг от друга? Или у Оли восприятие исказилось? Как вариант. За время декрета она общалась из мужчин в основном только с Виталиком.
Но интуиция насторожилась. Голос у Громова иной стал. Обволакивающий.
— Не буду. Я за конструктивный диалог.
— Это хорошо.
Ей всё больше не нравилась его интонация. Было в ней нечто настораживающее. Схожее с гипнозом.
Или с мурлыканьем кота, что начал тонкую игру с мышкой.
— Наверное.
Оля никогда не замечала за собой ступора в общении с противоположным полом. Сейчас же тушевалась. Утром точно знала, кто виноват. И что следует говорить.
И как бы глупо и позорно ни звучало, Оля четко осознала, что ей мешает общению тот факт, кто перед ней. Не простой менеджер или, черт с ним, майор с особыми полномочиями и связями.
Генерал.
Наверное, где-то на уровне инстинктов у многих людей сидит предвзятое отношение к сильным мира сего. Хочется абстрагироваться и не думать про возможности этого человека, а не получается. Сразу себя ничтожной и мелкой ощущаешь. Думаешь, как тягаться в случае чего. Да никак. Просто никак и всё тут.
Так и Оля.
Ни позвонить, ни рассказать, ни посоветоваться ей не с кем.
Один на один она с генералом.
С этим хищным мужчиной с давящей аурой.
— Не «наверное», а точно. Итак, давай сразу к делу. С хороших новостей начну. Твою машину эвакуировали на станцию и уже шаманят. Но, по-хорошему, её пора в утиль.
На «утиль» Оля ничего не сказала. Даже мысленно себя похвалила за то, что недовольно не поджала губы и прочим не выказала недовольство от слов Громова. Она и без него знала, что её старенькая машиненка дышит на ладан. Они с Виталиком планировали купить ей новую. Угу, купят, конечно же. Деньги у него на карте лежат. А у неё так… по мелочи обычно.
— Спасибо, — выдавила она из себя.
— Перестань, — отмахнулся Громов. — Парни постараются привести её в рабочее состояние до вашей выписки.
— Петр Михайлович…
— Петр. Давай без лишних отчеств.
Ей не хотелось сужать расстояние между ними. Вся её сущность воспротивилась подобному раскладу.
Он хотя бы перестал на неё выжидающе смотреть! Вперил взгляд и не отводит никуда! Давит! И ведь прекрасно осознает это! У неё же дыхание сбивается, и хочется нырнуть под одеяло и спрятаться.
Только почему у Ольги возникло твердое ощущение, что если она сейчас нырнет под одеяло и не успеет вовремя подогнуть его полы под себя, то Громов к ней присоединится?
Видимо, она реально сильно приложилась головой, раз видит секс там, где его априори быть не может.
— Я так понимаю, вы не оформляли ДТП? — задала она вопрос, проигнорировав уточнение мужчины.
Не готова она к нему пока обращаться по имени! Тоже блажь и какой-то каприз, не поддающийся логическому объяснению.
Но что есть, то есть.
— Нет, — лениво ответил Петр, скупо улыбаясь. Или он губы искривил?
Ольга не знала и разбираться не хотела. Она прислушивалась к себе. Интуиция окончательно завопила, что Ольге следует бежать от этого мужчины куда подальше. Бежать, не оглядываясь. Виталя её предал, обидел, ударил, но девушка точно знала, что ей удастся собрать себя и жить дальше. Про Громова она даже думать в этом ключе не хотела.
Матерый волк. Вот он кто. А она перед ним пострадавшая овечка.
На которую он плотоядно облизывается.
Черт!
Она же побитая! Ненакрашенная! Непричесанная! Какого лешего ему от неё надо?
— Значит, всё закончилось? — Оля нашла в себе силы продолжить диалог.
Ухмылка Громова стала ещё откровеннее.
— Почему же, Оля, всё только начинается.
Его фраза была настолько провокационно двоякой, что Ольга вспыхнула и хотела уже оборвать мужчину, поставить его на место. Вовремя тормознула. С чего она решила, что фраза имеет под собой двойное дно? Может, Оля всё придумала и видит то, чего нет на самом деле?
— Можно… поточнее.
— Можно. Про то, что произошло на дороге, думаю, мы разобрались и благополучно забыли. Ни к кому никаких претензий не имеем. По крайней мере, мы с тобой. — И снова ощущение двоякости, скользкости, шаткости. Оля невольно задышала глубже, опасаясь, что сорвется и потребует прекратить начавшуюся игру. — Дальше… Тебе следует подлечиться. Саше — тоже.
Он говорил настолько спокойно, настолько самоуверенно, что у него и в мыслях не было, что сейчас Оля начнет сопротивляться! Правильно, он же ей, неразумной, дал целый день на «подумать». На «узнать», кто есть кто в этой ситуации!
И она узнала!
Тогда почему тошнота подкралась к самому горлу?
— А вам не кажется, Петр, — начала Оля, сбиваясь с дыхания и вздергивая в знак протеста подбородок кверху, — что я вам слишком много, получается, должна? За эвакуацию, за ремонт, за пребывание здесь? Я уточняла, хотя и без уточнений понятно, что мой страховой полис не распространяется на военный госпиталь. Как и полис Саши! Плюс — отдельная палата. Слишком много набегает… Петр Михайлович!
Не смогла она не ввернуть напоследок колкость!
Вот хоть что с ней делайте.
Если рассчитывала, что Громов разозлится или сменит тон, выражение лица, то сильно заблуждалась.
— Ты мне абсолютно ничего не должна, Оль. Я заинтересован в тебе, как в женщине. Какие тут могут быть долги. Скорее, покровительство и внимание.
глава 9
— Мам, как-то так.
Тишина на другом конце настораживала.
— Мам…
— Всё хорошо, детка.
Какое хорошо… «Детка» с этим утверждением была не согласна, но вслух озвучивать не намеревалась.
Нечего расстраивать и пугать маму.
Расстроить, конечно, не получилось. Оля не привыкла врать любимому человеку, которому безоговорочно доверяла. Мама воспитывала её одна. Папа погиб, когда Оле было четыре года. Мутная история. Как сказали матери, он нарушил основы техбезопасности, металлическая балка упала ему на голову, проломив череп. Но когда мама начала расспрашивать у коллег отца, что именно произошло, к дому подъехали два джипа с тонированными стеклами и замазанными грязью номерами.
Мама больше ни о чем не расспрашивала, помня о том, что в кровати — слава Богу, своей, не ипотечной, — спит маленькая дочь. У Натальи Николаевны резко подскочил уровень сахара в крови, диагностировали сахарный диабет. А потом начались проблемы с легкими.
Наталья Николаевна работала на износ. Сначала в магазине, потом шла мыть полы в парикмахерской, что находилась неподалеку от их дома. Обычная история выживания женщины с ребенком. Замуж она больше не пошла. Как говорила потом Оле, «толковых ухажеров не нашлось, а кобелям женатым нечего в их доме делать».
Здоровье мамы резко пошатнулось, когда Ольга уехала из дома, поступив в институт. Прозвучал страшный диагноз: легочная дисплазия.
Первое время Оля не могла прийти в себя от шока. Читала информацию, пытаясь понять, куда двигаться дальше. Не всегда получалось. Всё упиралось в деньги. В них всегда всё упиралось.
Но ничего, как-то получалось выбивать квоты, лечиться. Поэтому Оля давно для себя решила: с личными проблемами будет справляться сама, маму расстраиваться нельзя.