– Спасибо, нони Бина. Терима касих!
Якобина проводила взглядом мать и сына, когда они перебежали лужайку и скрылись за деревьями. Тучи уже сгущались, предвещая новый ливень. А за ее спиной послышался стук пяток Йеруна, а потом и более медленные шажки Иды.
– Где он? – запыхавшись, воскликнул Йерун и огляделся по сторонам, прижимая к груди деревянную железную дорогу. Радость, сиявшая на его лице, сменилась разочарованием.
– Ушел? – удивилась Ида, прижимая к себе обеими руками куклу Лолу.
– Да, к сожалению, – ответила Якобина и погладила Йеруна по голове. – Ему надо было возвращаться домой, его давно искала мама. Мелати приведет его к ней. – Йерун наклонил голову и что-то пробормотал.
Якобина прошла за ним в салон и захлопнула крышку фортепиано.
– На сегодня хватит. Предлагаю подняться к вам и поиграть.
Йерун кивнул и молча направился к лестнице.
– Пойдем, Ида, к вам в комнату, – сказала она малышке. Потом поставила на поднос с лимонадом и оставшимся печеньем упавший стакан и понесла все наверх.
Остановившись возле лестницы, она бросила взгляд на веранду. Ей казалось, что перед ногами разверзлась пропасть, такая мрачная и глубокая, что не было видно дна.
19
Бейтензорг, 22 декабря 1882 г.
Дорогая Якобина,
если я правильно понял Ваши строки, то в Конингсплейне сейчас идет война. Мне хочется добавить: опять идет война. Ведь нет ничего необычного в том, что между Винсентом и Грит летят клочья шерсти, после чего они так же бурно мирятся. В Батавии давно уже вошло в поговорку, что в доме де Йонгов ни один фарфоровый сервиз, ни одна ваза не переживают сезон дождей. Пожалуй, любой человек в городе мог бы рассказать Вам, как супруги ссорились в клубе или в гостях у друзей, или как во время бала Винсент упал на колени перед Грит и призывал всех стать свидетелями его вечной любви. В этом отчасти и заключается секрет популярности супругов, ведь в Батавии очень любят сплетни, большие и маленькие скандалы, сцены, полные страсти, и широкие жесты. Винсент и Грит прямо созданы для здешней жизни – во всех отношениях.
Тем не менее я могу лишь посочувствовать Вам. Конечно, неприятно становиться невольным свидетелем таких сцен. Мне поначалу тоже было тяжко, пока я не узнал их лучше. Поверьте, он боготворит землю, по которой она ходит, а она невероятно предана ему. Винсент не может жить без Грит, а Грит не может без Винсента, и я не преувеличиваю, когда говорю, что они умрут друг за друга, если понадобится. Я заверяю Вас, что это неустойчивое время скоро пройдет. Вместе Винсент и Грит бывают похожи на мощную тропическую грозу, но потом снова светит солнце.
У Винсента это заметнее, но и у Грит страстная натура, и она проявилась только здесь, на Яве. Я часто вспоминаю примеры из книг и свой собственный опыт. Европеец, неважно, из какой он страны, становится в Ост-Индии совершенно другим человеком. Краски и свет действуют в тропиках интенсивнее, климат сильнее выявляет скрытые качества человека. Возможно, и жара, которая плавит все искусственное, фальшивое, сковывающее. Возможно, дело также в бренности всего земного, которую все ощущают тут сильнее, чем у нас в Европе, так как здесь нет места для косных обычаев. Тропики извлекают из человека все, как бы глубоко это в нем ни лежало, все эмоции и чувства, слабые и сильные черты, все наши недостатки и бездны. Что бы ни таилось в нашей душе – тропики выведут это на поверхность.
Присмотритесь к себе – как меняет Вас Ост-Индия?
Мне очень хотелось бы встретить Рождество с Вами и детьми. Но это невозможно, и я буду с Вами мысленно, когда открою присланную Вами посылку. Хоть я считаю себя терпеливым человеком, мне очень трудно ждать до послезавтра – тем более, вы написали, что дети тоже участвовали в подарке, и это еще больше подстегнуло мое любопытство.
Я желаю Вам благословенного Рождества, дорогая Якобина; поцелуйте от меня Йеруна и Иду. И кто знает, может, мы одновременно откроем в Святой сочельник наши подарки, я – Ваш, а Вы – мой, и одновременно подумаем друг о друге…
– Какая прелестная идея, дорогая нони Бина! – Маргарета де Йонг с сияющей улыбкой глядела на Якобину. Свет канделябра, стоявшего на столе, золотой патиной ложился на ее кожу и затейливо убранные волосы и вместе с бело-сине-золотым платьем подчеркивал ее яркую красоту. При каждом движении сверкали затейливые серьги и узкое колье. Это был рождественский подарок майора; с восторженным писком она открыла бархатную шкатулку и поблагодарила мужа нежным поцелуем.
– Как чудесно пели дети! Правда, Винсент?
Майор утвердительно хмыкнул и продолжил есть жареную утку.
Момент действительно получился торжественный, когда Йерун в матросском костюме и Ида в платьице с рюшами стояли у фортепиано, вынесенного по этому случаю в вестибюль, и пели «Тихая ночь, святая ночь». Маргарета де Йонг растрогалась до слез и утирала ладонью мокрые щеки, а Якобина могла поклясться, что и у майора на секунду увлажнились глаза.
Якобина украдкой наблюдала, как он сидел за столом в своем сине-черном мундире и ел кусок мяса. Он сильно переменился с начала сезона дождей; морщины на его лице стали глубже, под глазами набухли мешки. Его движения казались иногда скованными и осторожными, словно у него болели кости и суставы; иногда он слегка хромал при ходьбе. Якобина замечала, как дергалась мышца на его лице, когда он брал на руки Иду или возился с Йеруном.
Каждый раз при виде майора она думала о том, что у него есть сын от Мелати. Сын, который тайком рыскал возле дома, когда скучал по своей матери. Он явно не знал, кто его отец и что у него тут есть единокровные брат и сестра, как и те не подозревали о его существовании. Якобина смутно представляла себе, как протекает половой акт между мужчиной и женщиной и как происходит оплодотворение, но уже не сомневалась, что господин майор совершил этот акт незадолго до рождения Йеруна или чуть позже. Она часто задавала себе вопрос, принудил ли он Мелати, или она сама охотно согласилась на это, ведь майор был видный, привлекательный мужчина. Застигнув себя на таких мыслях, Якобина смущалась, но не могла их прогнать. Как и вопрос, знала ли об этом госпожа де Йонг, и не потому ли она так раздраженно реагировала на появление мальчишки в саду – но если это так, почему же она тогда держит Мелати в доме и даже доверила ей детей.
– Мы действительно очень, очень довольны вашей работой, – объявила госпожа де Йонг. Якобина уже убедилась в этом, когда распаковала свой рождественский подарок: саронг, мягкий и легкий как кашмирская шаль и явно дорогой. На сливочно-белом фоне изображены красным и зеленым сцены из яванской жизни; по краю идет широкая, в две ладони, кайма из цветущих ветвей; помимо этого майор вручил ей конверт с суммой, равной двум месячным окладам. – Сколько вы уже живете у нас?
– Полгода; точнее, чуть больше. – Эти месяцы пролетели очень быстро, и все-таки Якобине казалось, что она живет тут давным-давно.
– Боже, как летит время! – Маргарета де Йонг долго смотрела на свой бокал, потом взглянула на Якобину поверх рождественской композиции из ветвей лиственных и хвойных деревьев, лент с бантами и красных звездочек поинсеттии. – Надеюсь, вы останетесь у нас еще на некоторое время?
Якобина удивленно наморщила лоб.
– Да, конечно.
– Ну, поймите меня правильно… – Она замялась. – Разумеется, нас не касается ваша личная жизнь. – У Якобины тревожно забилось сердце. – Но вы так часто получаете письма из Бейтензорга, а теперь и посылку к Рождеству… – Маргарета де Йонг не договорила фразы, лишь подняла кверху брови и многозначительно посмотрела на Якобину.
– О-о, – вырвалось у Якобины; она все поняла и сразу покраснела. – Нет, мы просто переписываемся с господином Моленааром. – И она покраснела еще гуще, когда поняла, что очень надеется на большее.
– Ах так! – с облегчением воскликнула госпожа де Йонг и улыбнулась. – Я рада! Хотя, конечно, я бы вам пожелала… Ян такой замечательный человек. Такой образованный. Такой чуткий и понимающий, рядом с ним так приятно. И…
Звякнула посуда, раздался глухой удар, и женщины вздрогнули. Майор бросил нож с вилкой на свою тарелку и стукнул кулаком по столу.
– Хватит! Черт побери, М-грит! Может, ты хоть на сегодня оставишь свою глупую болтовню? – И он по-малайски добавил что-то неприятное.
Госпожа де Йонг закусила губу и в смятении опустила глаза, на которые навернулись слезы, а Якобина не знала, куда ей смотреть и что делать. Майор встал так резко, что опрокинул стул. Залпом выпил почти полный бокал вина и со стуком поставил его на стол. Бокал треснул.
– Если меня кто-то будет искать, я в клубе! – прорычал он и заковылял прочь.
Якобине показалось, что взрыв майора был вызван ревностью к Яну; от этой мысли ей стало нехорошо, и она поскорее прогнала ее. Она тайком наблюдала за Маргаретой де Йонг – она была красива даже теперь, когда понуро сидела и боролась со слезами. Якобина взглянула на свое новое платье, оливковое с красными узорами, и оно вдруг показалось ей скучным и провинциальным.
– Простите, нони Бина, – прошептала Маргарета де Йонг.
– Что вы… что вы…
– Я вас прошу, – торопливо продолжала она, – быть снисходительной к моему мужу. У него во время войны было сильно подорвано здоровье, он пережил много ужасов, да и все эти годы жизни в тропиках тоже сказываются. Но он все равно скучает без настоящих дел и от этого становится… раздраженным. – Она попыталась улыбнуться, но ее губы дрожали. – С Рождеством вас, нони Бина!
Якобина глядела на праздничный, особенно пышный рейстафел, к которому все едва прикоснулись, и прислушивалась к голосу Маргареты де Йонг и торопливым шагам слуг в вестибюле. Похоже, она собиралась уехать, и действительно, вскоре раздался топот копыт и скрип колес. После этого все стихло.