В который раз за последние недели Якобина размышляла о том, действительно ли бывает любовь, такая страстная, что она в любой момент может перейти в споры, даже в насилие или ненависть. И, как всегда, чувствовала, что при мысли об этом у нее каменели позвоночник и плечи, а в груди что-то теснилось. Это было похоже на голод, которого она не знала до приезда сюда.
Она посмотрела на слугу, который явился, чтобы унести приборы супругов де Йонг.
– Туан де Йонг как тигр, – тихо сказал он, и робкая улыбка осветила его бронзовое лицо.
– Да, – согласилась Якобина и тоже невольно улыбнулась. – Терима касих, – сказала она, вставая, потом помедлила. По всей вероятности, он был мусульманин, но она решила тоже поздравить его с праздником. – С Рождеством!
– С Розтесвом, нони Бина!
В вестибюле она остановилась и посмотрела на рождественское дерево местной хвойной породы, стоявшее возле фортепиано. Его мягкие ветки гнулись под тяжестью шаров, ангелочков и звезд из раскрашенного стекла. Как и дома на Рождество, туда тоже положили детские подарки. Йерун и Ида бросились к ним сразу после выступления. Они нетерпеливо развязали ленты, сорвали бумажную обертку и с горящими глазами достали множество игрушек. Там была и новая кукла с целым гардеробом платьев и туфель, музыкальная шкатулка с кружащейся принцессой, яркий волчок, лошадка на палочке и ящик с кубиками. Дети все внимательно рассмотрели и испробовали, пока не пришло время поужинать под присмотром Мелати и, как обычно, лечь спать. А супруги де Йонг вместе с Якобиной поехали в церковь Виллемскерк и потом ужинали в доме.
Странно было праздновать Рождество тут, в тропиках, в неумолимую жару и под проливным дождем за стенами дома. Впервые за эти месяцы Якобина слегка затосковала по родине с ее холодом, снегом и морозными узорами на стеклах и даже немного по своей семье.
Вздохнув, она пошла к лестнице и остановилась, увидев на ступеньках маленькую фигурку в белой ночной рубашке, державшуюся рукой за перила.
– Йерун! Что ты тут делаешь?
– Мама и папа уехали?
– Да, но они наверняка скоро вернутся, – пообещала она, поднимаясь к нему. Ответить так ее заставил печальный взгляд мальчика. Она погладила его по голове. – Ступай, тебе давным-давно пора спать.
Йерун вцепился руками в перила и поводил босой ногой по ступеньке.
– Я не могу заснуть, – проныл он, а когда Якобина раскрыла рот, собираясь что-то возразить, он поскорее добавил, как бы оправдываясь: – Ида тоже не может!
– А что, Мелати нет?
Он покачал головой. Якобина надеялась, что Мелати теперь празднует Рождество со своим сыном, хоть она и не христианка.
– Почитай нам что-нибудь! – попросил мальчик, склонив голову на бок.
Вообще-то, Якобина собиралась уютно устроиться в постели с книгой, которую ей прислал Ян, – это была «Рождественская история» Чарльза Диккенса; она давно ее не перечитывала. Но не смогла противостоять умоляющему взгляду Йеруна.
Лицо мальчика мгновенно просветлело; он отпустил перила и с радостным воплем взлетел наверх.
У себя в комнате Якобина зажгла лампу, нашла Библию и захватила все это в детскую, а там поставила лампу на ночной столик и положила рядом книгу. Йерун уже стоял на коленях под своим пологом и смотрел с ожиданием; рядом лежал его новый меч. Ида тянула к ней ручки из решетчатой кроватки.
Якобина сбросила с ног тапки, устроилась на короткой, узкой кроватке Йеруна, подложив под спину подушки, и стала листать Библию. Наконец, нашла нужное место. Йерун непринужденно пристроился возле ее локтя, а Ида свернулась в клубочек рядом и положила голову на ее бедро.
– «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле, – тихо читала Якобина. – Эта перепись была первая в правление»…
Ей вспомнилось собственное детство, когда нянька уходила на выходной, и ей, Хенрику, а потом и Мартину после всенощной, праздничного ужина – селедки под сливочным соусом и отварного картофеля – и подарков разрешали дольше не ложиться спать. В камине весело потрескивали поленья, на рождественской елке горели свечи, а дети пили густой, горячий шоколад с корицей и кориандром и грызли рождественское печенье. Мать сидела за рукоделием, а Юлиус ван дер Беек читал рождественскую историю. Якобина с радостью вспоминала такие картинки из своего детства, это были сладкие воспоминания, а не кислые и не горькие, которые относились к годам отрочества и взрослой жизни.
Головка Иды потяжелела и лучилась ровным, сонным теплом, Йерун тоже задремывал, уткнувшись в ключицу Якобины. Он обнял ее и прижался щекой к груди.
– Я люблю тебя, нони Бина.
– Я тозе, – в полусне пробормотала Ида.
У Якобины перехватило горло, а на глазах выступили слезы. Она отложила Библию и погладила одной рукой светлые, шелковистые волосы Иды, а другой – темные, короткие волосы Йеруна. Потом нерешительно поцеловала мальчугана в макушку; от него пахло карамелью и имбирем, и этот запах растопил в ее душе что-то жесткое, застывшее.
– Я тоже вас люблю, – прошептала она.
20
Бейтензорг, 28 января 1883 г.
Дорогая Якобина,
я не припомню, чтобы когда-либо обменивался с кем-то в письмах умными мыслями так интенсивно, как с Вами. И я очень ценю, что Вы наконец-то чуточку рассказываете о себе.
Конечно, я прекрасно понимаю Ваше отношение к браку – после того, что Вы написали мне о своей жизни в Нидерландах, да и Винсент с Грит – не самый обнадеживающий пример семейной жизни, который вы ежедневно видите перед собой.
Но Вы не такая, как Винсент или Грит. А вот мы с Вами немного похожи. Нам чужды такие бурные страсти, мы не живем крайностями, а руководствуемся рассудком, интеллектом, хотя порой и способны испытывать глубокие, сильные чувства. Возможно, мы слишком чувствительные, слишком идеалисты для жизни в Ост-Индии, в этом мире без искусства и культуры, без литературы, без веры и идеалов.
Новичок в Ост-Индии, «тоток», я с трудом привыкал к здешнему образу жизни. Мужчина здесь только тогда считается мужчиной, когда он силен как бык и готов в любой момент доказать свою храбрость, такую храбрость, какая по нидерландским понятиям граничит с безумием. Если он способен выпить две пинты виски и устоять на ногах, если он не моргнет глазом, проигрывая в карты половину своего состояния. Вот что ценится тут в мужчинах. Я никогда не умел рассказывать анекдоты, хлопая себя по ляжке, или смачные истории, от которых волосы встают дыбом. Меня мало интересовали торговля и деньги, которые можно заработать с ее помощью, а также пьянство, карточная игра и грубоватые мужские компании. Но и Вы, Якобина, мало походите на типичных женщин Ост-Индии. Их духовный мир – унылая пустыня, они изнывают от скуки, и для них нет ничего интереснее, чем совать нос в жизнь других людей.
Несмотря на это, я считаю, что такие люди, как мы с вами, способны найти тут свое место. Возможно, не в центре общества, скорее, на краю его и, если Бог даст, в кругу единомышленников. Людей с родственными душами.
Я не поэт; это Шекспир задолго до меня выразил в словах то, что я думаю сегодня о браке. Это должен быть союз двух искренних душ, который преодолевает все препятствия на своем пути. Союз, исполненный любовью, которая не страшится расстояний и тяжелых дней, преодолевает все жизненные бури, которая служит путеводной звездой для всякого проплывающего мимо корабля. Высота такой звезды может быть разной, но значение всегда неизмеримо великое. Истинная любовь не гаснет с годами, даже когда ей грозит смерть с косой. Любовь не измеряется короткими земными часами и неделями, а длится до конца времен.
Напишите мне, что Вы думаете об этом?
С искренней приязнью Вас приветствует
Среди всех балов, спектаклей и торжественных приемов, которыми изобиловала светская жизнь в сезон дождей, даже не считая празднеств по случаю Рождества и Нового года, особенно выделялось одно событие: воскресные торжества перед шестьдесят шестым днем рождения его величества Виллема III, который в этом году приходился на понедельник, 19 февраля. Еще задолго до этого Батавия наводила блеск. Наконец, из Бейтензорга приехал генерал-губернатор нидерландской Ост-Индии Фредерикс Якоб, чтобы принять участие в торжествах. На каждом голландском доме висел красно-бело-синий триколор; все корабли в порту тоже украсили себя патриотическим нидерландском флагом.
Волны, поднявшиеся в Батавии в связи с днем рождения короля, достигли и дома супругов де Йонг на Конингсплейн Оост. Там не только вывесили на фасаде огромный триколор, но и украсили бумажными кокардами красно-бело-синего цвета и оранжевыми гирляндами цветов все окна, двери и лестницы в доме. Цветы в цветочных кадках теперь тоже соответствовали общему патриотическому настрою. Винсент и Маргарета де Йонг, как офицер и супруга офицера, важные члены местного бомонда, участвовали во всех торжествах. В субботу у Энды было полно забот; она хлопотала над ньонья бесар – натирала мазями лицо, шею и плечи; несколько часов наводила лоск на ее тяжелые, блестящие волосы и убирала их в замысловатую прическу, вплетая в нее ленты национальных цветов. Бесчисленные шпильки сверкали в волосах, подобно звездному небу. В сине-красно-белом платье со шлейфом, сшитом у Руффиньяка специально к этому празднику, Маргарета вышла из дома под руку с супругом, одетым в парадный мундир. Они отправились на бал в школу имени Виллема Третьего. После торжественной речи генерал-губернатор об руку со своей супругой станцевал первый вальс и этим открыл трехдневное празднование. Потом на этом пышном вечере было еще много вальсов, и многие гости вернулись домой, когда давно уже рассвело.
К облегчению Якобины, искры между супругами де Йонг летели теперь заметно реже. Даже воскресная вспышка ярости у майора прошла сравнительно мирно и быстро утихла. После богослужения в Виллемскерк в присутствии генерал-губернатора последовал военный парад; в числе зрителей были Йерун и Ида с матерью, Якобина и Мелати. Но во время послеобеденного чая в Конингсплейне майору сообщили, что большой парад с музыкой и выступлениями отдельных полков, планировавшийся на вечер понедельника, не состоится. Военные репетировали неделями, готовясь к этой кульминации праздника, и вдруг в течение одной ночи Ватерлооплейн, где должен был пройти этот парад, превратился в большой пруд с красной грязью, слишком глубокий для пушечных колес. Погода была и в самом деле не королевская: в том году февраль, на Яве и так дождливый месяц, обрушил с неба небывалые потоки. Низинные части города оказались затопленными, а в глубине острова многие дороги сделались непроходимыми.