ь; Флортье побежала к двери, а Якобина осторожно разбудила Иду и посадила к себе на руки.
Они шагнули через порог и застыли со слезами на глазах. Флортье прижала ладонь к губам, а Якобина спрятала личико Иды на груди, чтобы ребенок не видел весь этот ужас. Вокруг дома не осталось ничего живого и зеленого, только черные скелеты деревьев и кустов, только серый пепел и черные камни, которые кое-где все еще дымились. Повсюду валялись обезображенные, обугленные трупы людей.
Якобина и Флортье медленно прошли через веранду и посмотрели на вулкан, совсем недавно бушевавший с такой разрушительной силой. Вдали матовой голубизной мерцали воды Зондского пролива; у берегов Суматры покачивалась на волнах широкая, темная полоса из обломков пемзы. Острова Себуку и Себеси тоже были сожжены подземным огнем, а там, где недавно красовался остров Кракатау с тремя конусами вулканов, теперь торчали из воды лишь дымящиеся каменные зубцы; Якобина насчитала восемь штук. Вулкан поглотил сам себя.
– Как ты думаешь, что творится на другом берегу пролива? – удрученно спросила Флортье.
– Не знаю, – беззвучно прошептала Якобина, потом повернулась и посмотрела на склоны Раджабасы, видневшиеся над почерневшей, засыпанной пеплом крышей дома. Этот вулкан мирно и спокойно возвышался над заливом. Словно охранял Якобину, Флортье и Иду, пока его собрат посылал сюда смертоносные волны и огненные смерчи.
– У тебя рана на плече, – сообщила Флортье и осторожно сняла прилипшие к ране обрывки тонкой кебайи.
– А у тебя на лице и над локтем, – сказала Якобина.
Флортье потрогала засохшую на щеке кровяную корку, посмотрела на разорванный, испачканный кровью рукав. Потом подняла подол и показала обширный, хотя и неглубокий ожог выше щиколотки.
– Вот тоже.
Они посмотрели в глаза друг другу и улыбнулись сквозь слезы; им немыслимо повезло.
Флортье закусила нижнюю губу и кивнула в сторону залива.
– Как ты думаешь, если мы спустимся вниз, нас подберет какое-нибудь судно?
– Спуститься к заливу все равно нужно, – ответила Якобина. – Другого выбора у нас нет. Здесь мы не можем долго задерживаться.
– Я сейчас поищу какую-нибудь ткань, чтобы привязать малышку тебе на спину, – сказала Флортье и направилась к двери. Но на пороге издала сдавленный крик и обеими руками вцепилась в дверную раму.
– Что там? – испуганно спросила Якобина.
– Тебе нужно еще что-нибудь? – Голос Флортье дрожал. – Тогда я принесу. А ты не заходи.
– Почему?
– Мне не хочется, чтобы ты это видела. – Судорожно сглотнув, чтобы прогнать тошноту, Флортье шагнула через порог и бочком проскочила мимо безжизненного тела, с которого свисали клочья кожи. Они не заметили его в полумраке, когда проснулись. Оно лежало под упавшим шкафчиком.
В дверях спальни Флортье остановилась и подождала, когда глаза привыкнут к полумраку. В углу, слева от широкой кровати, лежал труп, покрытый ожогами. Она подумала о том, как несправедлива судьба – кто-то гибнет, кто-то получает тяжелые травмы, а кто-то – лишь царапины. Потом она перевела взгляд на трупы Киан Джая и Цзяня и особенно долго смотрела на Киан Джая. Он лежал на спине, ей трудно было оценить тяжесть его ран, и она была этому рада. Достаточно было увидеть на его лице следы мучительной борьбы со смертью. Его глаза были закрыты, черты лица смягчились, а выражение лица показалось ей не менее загадочным, чем при жизни.
Флортье совершенно не помнила, как по дому пронесся обжигающий вихрь пепла и пыли. Последнее, что осталось в ее памяти – как Киан Джай набросился на нее. Тогда она не сомневалась, что он убьет не только ее, но и Якобину с Идой. Потом все почернело, и сознание вернулось к ней, лишь когда Якобина стала ее трясти и звать по имени.
Флортье задумчиво обвела глазами полутемную спальню и снова посмотрела на Киан Джая. Возможно, они с Якобиной уцелели бы и без него и Цзяня. Но, возможно, и нет; и уж точно они бы не отделались тогда легкими ссадинами, как сейчас.
– Так у тебя все-таки было сердце? – прошептала она Киан Джаю. – Если да, тогда оно было очень темное.
Ее мучитель выглядел теперь безобидным, как самый обычный человек; не как тот, кто неделями унижал ее и мучил, да так, что у нее появились мысли о самоубийстве. Флортье догадалась, отчего ему было так легко играть ею. Потому что он чуял раны, нанесенные ей до этого жизнью.
– Флортье? – позвала ее с веранды Якобина.
– Сейчас! – Она нагнулась и подняла с пола смятую и прожженную простыню.
Она радовалась, что осталась в живых, но не хотела благодарить за это Киан Джая – после всего, что он ей сделал; однако в эти минуты, стоя перед его телом, она не испытывала и ненависти, только безграничное облегчение при мысли о том, что все наконец-то позади.
– Я никогда не принадлежала тебе, – сказала она ему. – Ни одной секунды.
Потом повернулась и пошла к Якобине, на яркий свет солнца.
Спуск с горы был долгим и мучительным, по местности, вызывавшей мысли об Апокалипсисе, на жаре, обжигавшей кожу, по пеплу и камням, часто еще горячим. На ногах сначала появились водяные пузыри, они лопались и кровоточили. Якобина несла на спине Иду, а Флортье часто проверяла, как себя чувствовала девочка. Они шли молча. Но иногда глядели друг другу в глаза и улыбались, сердечно и ободряюще, и часто брались за руки, помогая друг другу в особенно тяжелых местах.
Солнце висело низко над горизонтом, когда они, усталые, с кровоточащими ступнями, вышли на берег залива. Тяжело дыша, Якобина нагнулась, уперлась ладонями в ляжки и озабоченно разглядывала мозаику из кусков пемзы, колыхавшуюся на волнах.
– Вдруг не будет ни одного судна? – засомневалась она. – Или оно приплывет только завтра? Или послезавтра?
– Пока что нам очень везло, – заявила Флортье и заковыляла по все еще не остывшим камням к каменной глыбе, потрогала ее ладонью, не слишком ли она горячая, и со вздохом устроилась на ней. – Так что нам наверняка повезет и теперь!
– Ты уверена? – засомневалась Якобина; балансируя, она добралась до Флортье и тоже села на камень, чтобы отдышаться.
Они смотрели на море, на столбы дыма, все еще поднимавшиеся над остатками Кракатау.
Неожиданно на лице Якобины появилась улыбка.
– Я вдруг вспомнила малайскую пословицу, которую услышала от Энды. По-голландски она звучит примерно так: «Вместе мы поднимемся на гору, вместе спустимся с холма».
Флортье тоже улыбнулась.
– Да, так и получилось. – Помедлив, она тихо добавила: – Так мы могли бы и в будущем держаться вместе, да?
Якобина взглянула на нее и улыбнулась еще радостнее.
– Да, Флортье. Мы будем вместе.
Они взялись за руки и посмотрели на воды залива.
– Гляди-ка! – через какое-то время вскликнула Флортье и дернула подругу за руку. На западе разгоралась вечерняя заря; такой красочной зари они еще не видели – огненно-красные полосы соседствовали с золотистыми, ярко-розовыми и оранжевыми. А под ними темнел дым из пароходной трубы – в их сторону направлялся буксир.
– Эге-ге! – закричали они в один голос, так что Ида испуганно вскинула голову. Они вскочили и побежали к воде, размахивали руками и кричали, кричали. Наконец, буксир издал пронзительный гудок и повернул к берегу.
Судно встало на якорь, с него была спущена шлюпка. Осторожно маневрируя среди кусков пемзы, она направилась к ним. А они обнимали друг друга, смеялись и плакали одновременно.
Наутро они, возможно, задумаются, как им жить дальше. Но сегодня – сегодня важнее всего было то, что они спасены.
V. Золотой век, или Tempo doeloe
Sekali bah, sekali pantai beroepah.
После цунами берег не такой, как был раньше.
51
Грохот, с каким взорвался остров Кракатау, а его обломки разлетелись и упали на соседние острова и в море, был таким оглушительным, что напугал даже жителей Сингапура. Этот взрыв слышали в Сайгоне и Бангкоке, в Маниле и Австралии, а раджа из Новой Гвинеи поинтересовался, по какой причине белые люди палят из пушек. Звук взрыва донесся и до Цейлона, а волна цунами, пронесшаяся по морю, унесла людские жизни на побережье этого изумрудного острова. Даже далеко-далеко в Тихом океане, на расстоянии двух тысяч миль от Кракатау, было слышно, как рухнула огненная гора.
Вероятно, вулкан обрушил свое раскаленное дыхание, полное пепла и камней, лишь на Кетимбанг и возвышавшиеся над ним склоны Раджабасы; главную разрушительную работу он предоставил морю. Огромные волны цунами ударили по западному побережью Явы, неся смерть и разрушения на много миль вглубь острова. Исчез с лица земли портовый город Аньер вместе с его маяком, как и многие другие города и селения до Бантама и дальше. Побережье Суматры представляло собой не менее ужасную картину: был разрушен не только Кетимбанг, но и Телукбетунг и многие другие участки берега вдоль залива Лампунг. Более детально картину ущерба пока не знал никто. Она будет составлена позже, когда вернутся из пострадавших земель посланные туда в первых числах сентября чиновники колониальной администрации. Тогда определят и более точное число погибших, которое уже теперь оценивалось во много тысяч. Впрочем, слишком многие были унесены в море волной цунами, и подсчитать их количество было невозможно. Правда, несмотря на противоречивые сообщения, было ясно: в том аду погибло совсем мало европейцев, чуть больше трех дюжин. Пострадали малайцы, яванцы, китайцы и арабы. Гнев Оранга Алийе обрушился на его собственные народы.
И он пощадил Батавию. Правда, из-за потемневшего неба в городе наступил небывалый холод, а на порт обрушились одна за другой несколько волн цунами и понеслись с огромной силой по каналам в город, но, за исключением нескольких затопленных лавок, особого ущерба не принесли. Батавия обрадовалась этому и взяла реванш, устроив в пользу пострадавших вихрь благотворительных балов и прочих развлечений, как всегда, роскошных и чрезмерных. Этими и другими деньгами, поступавшими со всего мира, распоряжался созданный для этого комитет. Принц Оранский собирал пожертвования в Нидерландах, семейство Крупп из Эссена прислали шесть тысяч флоринов. Ведь, в конце концов, надо было подумать о торговцах и плантаторах, потерявших многих работников, оказавшихся без мостов и транспорта. И пока «Ява Боде» расхваливала всяческие удовольствия и благотворительность, рекламировала преимущества комфортабельного отдыха, как благотворного отвлечения от тягот деловой жизни, в разделе объявлений появлялось все больше просьб о деньгах и сборе вещей для нуждающихся и адреса благотворительных обществ.