– Но люди нам не рады. – Инирика поджала губы.
– Нет. – Дарен обернулся к ней с легкой улыбкой. – Но тем, кто выберет мир, нам будет что предложить.
– И что же? – Инирика тоже улыбнулась, но глаза ее оставались холодными. Рядом с ней шептались другие колдуны. Было заметно, что речи Дарена не произвели на них особого впечатления.
Как и на меня. Чудова Рать не зверюшка, ее не удержишь даже на крепком поводе. Даже земля не смогла – отравилась. Что уж говорить о Вороне-Феде?
– Мы предложим им наше мастерство. – Дарен поднял вверх руку с посохом, и откуда-то издали раздался крик аспида. – То, для чего мы рождены. Земли ожили, чудь стремится к людям. Лесные хозяева возвращаются. Это хороший, добрый знак. Мир возвращается к прежнему укладу, когда мы, колдуны, выступали посредниками меж миром чуди и людей. Им потребуется наша помощь. Наберитесь терпения и учитесь. Стройте город и чтите заветы предков.
– Но разве не заветы отцов привели нас к войне? – я с трудом узнала свой собственный осипший голос. – На том пути, что они проложили, появился царь Полуночи. Нужно ли безоглядно доверять прошлому?
Глаза Дарена сузились.
– Царям не чуждо желание, – сказал он в тон мне. – Царь Полуночи хотел власти, и, к несчастью, он мог распоряжаться слишком многим.
Инирика едва слышно рассмеялась. И чуть заметно подмигнула мне.
– Вот поэтому, – Дарен сделал легкий поклон, – я и отказался от трона Ардонии. И не желаю власти. Поэтому жизнью Нзира управляет Совет.
– Многие, – кузнец поклонился, – и я в том числе, думали, что, заполучив Чудову Рать, ты первым делом выбьешь жрецов из родного царства, вернешь царский венец и займешь престол отцов. Но ты в первые же дни правления чародейским городом отрекся от Ардонии!
– Здесь, в Нзире, – сказал Дарен тихо, – все мы начинаем новую жизнь. И я тоже. Вы доверились мне, и я не поведу вас на бойню с червенцами, дабы свершить кровную месть. Мы не можем подвести поколения колдунов, проливших кровь за Нзир. – Он обвел рукой руины города и заснеженные курганы. – Сперва мы должны возродить наш город, наши обряды и имя…
Тишина, свалившаяся на нас, расходилась по собранию, как круги на воде. Стихла река, унялся ветер. Даже Инирика замерла, не сводя глаз с царя Нзир-Налабаха.
– Теперь уже – вместе с людьми!
Дарен развернулся, взмахом посоха расчеркивая облака над городом. Небо, повинуясь его колдовству, мгновенно расчистилось, и все увидели уходящую вниз с холма широкую лестницу. Сотни ступеней, а у подножия – сотни людей.
– Ардонийцы пожелали жить вместе с нами, – сказал Дарен. – Они поселятся в отстроенной Терном части Первого Круга. Среди тех, кто сейчас поднимается в Нзир, есть ремесленники, мастера, лекари. Поприветствуем же людей в Нзир-Налабахе.
Холм грохнул криками.
– Дарен! Дарен! Вот наш истинный царь! – кричали колдуны. – Полуденный царь! Царь из легенд!
Дарен поклонился людям, а затем городу. Его имя гремело над колдовским городом, ибо каждый после этого был готов идти за Полуденным царем на край света.
«Но разве знали они всю правду?»
В свете Червоточины идолища грозно взирали на Дарена и на людей, склонившихся перед ним. Говорили, что Полуденный царь – любимец богов. Но чьи имена сейчас славили на этом холме? Мудрые старцы в Обители говорили, что страшен удел тех, кому боги завидуют. Ведь шутки их жестоки.
Дарен поднял голову и встретился со мной взглядом поверх согнутых в поклоне спин других колдунов. На его губах играла горькая усмешка.
7. Небесная река
Утром меня разбудил шум. Соседки, давясь смешками, отправлялись на занятия. Затем послышался недовольный голос Азы – кажется, Ксантра снова добралась до ее рукописей.
– Отдай, Алафира на меня в прошлый раз за твои жирные отпечатки так взъелась!
– Да тише ты. – Что-то шлепнулось на стол. – На.
– Лесёну-то разбудим? Она вроде с нами на урок собиралась?
– И потому опять до ночи где-то бродила? – пробурчала Ксантра. – Я до утра ворочалась. Да еще и кот этот ее скребся! Нет уж, пусть опоздает и на отработку сходит, как все. Давай, я щит накину.
Ксантра – длинноволосая колдунья с по-беличьи подвижным лицом, дочка кузнеца из одной из многочисленных весей, рассеянных близ большака у Мглистого леса. Аза – пышнотелая красавица, единственная дочка знаменитого торговца золотой пряжей из Святобории. Ксантра пришла в Нзир сама, Азу же под белы рученьки привели родители, когда оказалось, что жрецы сажают всех колдунов в Цитадель. Обеим много лет удавалось скрывать свое колдовство от жрецов.
Азу и Ксантру поселили вместе со мной, но сойтись нам так и не удалось. Колдуньи частенько, когда им было нужно, брали у меня что-нибудь без спроса, будь то чистая береста или травы. И это ужасно злило, потому что приходилось прятать свитки и еду для Серого, а также мешало ночным вылазкам. В Нзире сейчас многое считалось общим, и оттого отношения между нами полыхали взаимной неприязнью.
Теперь, если уж я не успела улизнуть из горницы до рассвета, придется немного полежать, пока колдуньи не покинут комнату. Скорее бы ушли!
Но они накинули щитовое колдовство, глушившее звуки. Правда, слабенькое: мой оберег, позволяющий видеть скрытое, с легкостью его подавил, и я терпеливо выслушивала сплетню за сплетней, пока разговор снова не зашел обо мне.
– Вот Лесёне хорошо! На все уроки ходить не надо. Других колдунов Разрушения у нас нет, а в Обители она, говорят, была среди смышленых! – звонко сказала Аза, а Ксантра на нее шикнула, после чего та продолжила уже тише: – Вот и дал ей наш царь воли… Если б Разрушающих стало больше, тогда другое дело!
– Ага. Лучше бы полезное что-то сделала, как Тормуд или Терн.
– Тормуд хоть и тоже из Обители, а не гнушается учиться и успевает стены восстанавливать.
– Скорей бы у нас появился еще один с Разрушения, мы бы их точно переселили в отдельную башню.
– Ты такая злая.
– Ну-ну. – Ксантра посмотрела на свет через один из самоцветов. – Мутно все как-то с Терном произошло. Непонятно. Я пыталась расспросить Лесёну, но она сбежала. Ну, как обычно. А Карию помнишь? Я вот не хочу рядом быть с той, что с червенцами путалась.
Я приоткрыла глаза. Аза сидела на постели и, болтая ногами, вплетала в волосы перышки и бусины, пока Ксантра, тихонько ругаясь, что-то искала среди самоцветов на своем столе. На поясе Ксантры висели обереги, металлические листья и кристаллы. Она успешно занималась украшениями: в мастерской выстраивалась длинная очередь на ее изделия. Но, в отличие от подруги, Ксантра редко улыбалась, и даже невинные вещи ей удавалось произносить с таким надменно-язвительным лицом, что даже многочисленные поклонники ее искусства старались лишний раз ее ни о чем не спрашивать.
– Кстати о жрецах… Ты слыхала новости о ее червенском женихе?
– Нет, а что?
– Он стал княжем Линдозера. Говорят, народ его любит.
– Интересно, чем она его взяла?
Приглушенный смех.
Я закусила губу. Держись, Лесёна. Не поддавайся. Дыши. Не в первый раз меня пытаются уязвить Альданом, и, если я хоть кому-то отвечу, они будут трепать его имя на каждом углу.
Наконец Ксантра втиснула в суму самоцветы, клещи и молоточки.
– А вот Минт и правда хорош. Не мямля, ничего. Вчера утром прихожу сюда… Он тут сидит. Взъерошенный весь и злой. Я ему воды поднесла, а он как глянул на меня голодным взглядом…
– Постой, – захихикала Аза. – Так это с ним ты сегодня всю ночь пропадала, да?
– Ай, не щипайся ты, Аза!
– Всю ночь она из-за Лесёны не спала, да? Кот скребся? Не стыдно тебе? Ты к нему ходила!
– Все равно, лучше бы мы жили отдельно.
Шелест страниц, хохот, топот. Наконец, со знакомым стуком дернулось дверное кольцо.
Я открыла глаза и шумно вдохнула.
Ничего. Не успев как следует со всеми познакомиться, я обзавелась тайной, рубящей дружбу на корню. Когда другие делали первые шаги в чарах, сталкивались со сложностями в обучении и вместе строили планы по жизни в новом Светлолесье, я оставалась в стороне, слонялась по замку, пытаясь понять, кто я… И должно быть, правда превращалась понемногу в одну из теней древнего города. Постепенно меня перестали приглашать на общие посиделки, а некоторые колдуньи обращали внимания не больше, чем на духов-обережек.
Фед говорил мне когда-то, что любые узы опасны для колдуна. Тогда я его не понимала, но теперь понимаю гораздо лучше.
В провале очага темнели непрогоревшие дрова. Я повернула голову, правой рукой начертила руну Дарицу в воздухе – обряд, который я выполняла каждое утро с особой злостью, – и… ничего не произошло. Потом соскочила на пол, стащила с приставленной у камина перекладины чуть влажную нижнюю рубаху и начала, подпрыгивая на прохладном полу, натягивать ее на себя.
Кто-то опять позаботился о моей одежде: она была чистой. Я оставила подношение из ломтика хлеба и сушеных яблок в углу у очага.
Набросив на ходу плащ, я побежала через мост, перекинутый от нашей башни к Главной. Порыв ветра тут же пронял до костей. За два месяца, что прошли с той ночи, в Городе-на-Облаках становилось только холоднее.
Я добежала до Главной башни и остановилась перевести дыхание. За ночь ушиб на голове зажил, а лихорадка отступила, но я чувствовала ее языком, прикасаясь к горячим губам, горячему небу, ощущая вкус льда в ветре.
Чудь побери, к этому холоду невозможно привыкнуть.
Я вспомнила вчерашнюю ночь. Колдуны во главе с Инирикой занялись размещением прибывших ардонийцев, остальные члены Совета занимались тем, что принимали ко двору знать, и потому роща с идолами быстро опустела.
Когда все разошлись, я все еще стояла. Ресницы смерзались от лютой стужи: слезы застывали, не успевая выкатиться из глаз. В памяти всплывали другое государство и другой курган. Где-то в красных песках Аскании нашло свое пристанище тело моей матери.
А душа? Интересно, куда ушла она?
В Верхний мир?