От ветра и холода нас защищал купол, наколдованный Дареном. Мое тело, наконец оказавшись в тепле, предательски мякло. Если б не бодрящее снадобье, выпитое до того, как мы сели на аспида, я бы наверняка уснула: хоть посреди неба, хоть на аспиде, хоть рядом с Дареном.
О том, что он здесь, говорила лишь ткань, зажатая между моими стиснутыми пальцами. Но тепло его тела просачивалось сквозь рукавицы, словно еще одно заклинание.
И я теряла ощущение времени и своего присутствия. Мы казались мне вечными странниками: какая-то тоска, древняя и немыслимая, по чему-то утраченному, что никак не вспомнить, овевала мысли. Будто летим мы не ночь, а вечность. Что так уже было, что так еще будет. Что это? Попытка вспомнить себя, вызванная близостью страха и гибели?
И я спросила:
– Зачем ты хочешь меня запугать?
Тьма забрала чувство границ, размыла мое присутствие рядом с ним. Я как будто задала вопрос себе, а не ему. Но колдун ответил, и ветер все-таки донес звук его голоса:
– Коль скоро ты ищешь правду, то и бояться не должна.
– Я и не боюсь. Тем более тебя, Дарен, – отозвалась я. – Сейчас или в прошлом… Неважно.
– Опасное заблуждение.
– Что заставляет тебя угрожать мне снова и снова?
– А что заставляет тебя искать тайны Нзира? Сочувствие травнику?
– Ты сомневаешься в моей преданности Нзиру?
– Я сомневаюсь, что ты осознаешь, чему бросаешь вызов. Но если тебе хватает смелости поступать так – это достойно уважения.
Я обдумала эти слова.
– Ты что, хвалишь меня?
– Леслав, когда я еще рос в Ардонии, сказал, что высшее уважение – дать человеку самому справиться со своим страхом.
– Ну так выходит… плохо ты его слушал.
Ветер донес до меня обрывок хриплого смеха.
– С чего ты взяла?
– Ты спасал меня уже несколько раз.
– Это мой долг как правителя. Страх и угроза гибели все-таки разные вещи.
– Поэтому тебя волнует Нзир-Налабах и участь колдунов? Дело не в страхе, а в гибели?
– Я был рожден для этого, – отозвался Дарен и добавил жестче: – И намерен положить конец страданиям колдунов.
– Но как ты понимаешь, когда вмешаться, а когда дать кому-то справиться самому?
– Никак. – Он вдруг нашел мою руку и стиснул ее. – Я ведь не бог.
Аспид резко нырнул в подавшуюся нам навстречу тьму елового бора, и мне пришлось оставить свое удивление беззвездному небу.
Порой мне казалось, что мы с Дареном говорим об одном и том же, но каждый раз я не знаю, чего от него ждать. Нас разделяло всего несколько слоев одежды, но он по-прежнему оставался далек и непостижим. Похоже, я больше не смогу понять его.
Но одно я теперь поняла – он привез меня сюда, чтобы показать что-то страшное.
Змей опустился на окраине леса. Подлесок уже оплело снежное кружево, и чудь, веселясь, носилась меж веток, то и дело свиваясь в клубки под еловыми корбами. Я стащила рукавицу и поймала одну из снежинок.
– Первый снег, – сказала я. – В Светлолесье выпал первый снег. У Феда была песня про это. Он пел ее в Сиирелл…
Змей взмыл обратно в ночное небо и издал такой протяжный крик, что вся лесная чудь бросилась врассыпную. Широкие взмахи крыльев подняли снег на опушке.
– Куда это он?
– Аспиды не любят землю, – ответил Дарен, вынимая из воздуха посох. – И не любят чудь.
– Ты нашел их в горах? А как их приручил?
– Хочешь поговорить со мной про аспидов?
Я вспыхнула.
– Мне жаль, что я убила одного из них, но, если бы пришлось, сделала бы это снова.
Он кивнул с таким видом, будто нашел в моем ответе ответ и для себя.
– Идем.
Он пошел через опушку, и я последовала за ним. Тьма сомкнулась, деревья обрели дрожащие серебристые очертания.
– Я уважаю тебя, Лесёна, за силу твоей воли, но это не значит, что буду потворствовать тому, что ты делаешь. Особенно если ты намерена вставать мне поперек дороги.
Тишина в лесу стала всепоглощающей. Я словно оказалась внутри сновидения. Все, кроме Дарена, подернулось кровавой пеленой.
– Что это значит?
Дарен бросил на Червоточину резкий, презрительный взгляд.
– Обернись.
За мной, по другую сторону опушки, уходила вверх глухая стена из терновника. Зимнее серебро инея прочно обхватило ветви и шипы и топорщилось морозными иглами во все стороны.
– Что здесь стряслось?
Ни оберег, ни Дарен не дали ответа; я почувствовала их негласное желание предоставить мне самой получить его.
Я подошла ближе и услышала, как от терновника исходят тихие голоса. Это были самые печальные звуки, какие только слышала в своей жизни, и сердце преисполнилось сострадания к существам, заключенным по ту сторону.
Не по ту, вдруг поняла я.
Терновник поглотил их так же, как и Мечислава когда-то…
– Там люди? – выдохнула я. – Дарен, они… все они… там?
Я обернулась, не в силах объять происходящее разумом. Дарен молчал.
– Как ты это допустил?
– Как я это допустил? – переспросил он зло. – Ты настолько ослеплена верой в справедливого Полуденного царя, Лесёна?
Я ощутила, как осознание хватает меня за горло.
– Ты велел Ворону это сделать…
– Слушай меня внимательно, Лесёна, – его голос задрожал от гнева, а между ключиц забилась жилка. – Я не остановлюсь ни перед чем, пока колдуны не обретут свое место.
Я хотела сказать, что знаю это и так, но слова все еще терялись в горле, не находя выхода.
Он подошел ближе.
– Что же ты молчишь?
– Как это поможет колдунам обрести свое место?
– Чудова Рать тянется к той земле, в которой пролилась кровь колдунов, Лесёна. Чтобы сдержать ее, нужно приносить большие жертвы. Нужно много крови.
– Ты отдал их? Всех этих людей?
– Они спят, как спал Мечислав. Ворон и его Рать черпают их жизненные силы… пьют. Капля за каплей.
– Как же ты мог допустить такое зло!
– Зло? – насмешливо спросил он. – Они остались живы. Мы должны прекратить войну между колдунами и людьми, и только тогда я смогу отпустить Рать.
– Ты не Полуденный царь, – произнесла я звенящим от ненависти голосом. – Ты не он.
– Посмотри хорошенько, Лесёна, – хрипло сказал он. – Вот во что ты лезешь. Вот где ты сама можешь оказаться. Посмотри еще раз на то, что стало с Линдозером.
9. Альдан. Золотое наследие
Альдан натянул поводья и окинул взглядом простиравшийся перед ним город. Злат – достояние Святобории. Не даром из самоцветных пещер день за днем добывали и вывозили руду, потому что крыши на закате блестели нестерпимым огнем жаркого, раскаленного золота. Альдан, никогда не бывавший прежде за пределами родного Линдозера и знавший о мире вокруг лишь со слов заезжих купцов и червенцев, теперь стоял, впитывая в себя эти всполохи величия и красоты. Вот он, город с Врат Милосердия. Первый город, построенный после победы над царем Полуночи и Чудовой Ратью. Детище Мечислава окрепло за три сотни лет, и Дан жалел, что не может сейчас спросить своего предка, каково это – наследовать миру нечто великое.
У Альдана все внутри обмерло, когда он увидел посреди степи город, а за ним – голубую ленту Моинского моря. Такого простора Альдан никогда в жизни не видывал, и по началу от вида даже закружилась голова, а в груди стало тесно от распирающего воздуха, будто от широченных степей и щедрого, вызолоченного солнцем неба он и сам сделался больше. Льнули к ногам низенькие степные травы. Одной лишь разновидности полыни Альдан насчитал не меньше дюжины, прежде чем опомнился, что не травником сюда пожаловал, а княжем Линдозерским.
Взгляд его скользнул еще дальше, к приметной даже за высокими посадскими стенами маковке жреческой Цитадели.
При мысли, что Мечислав уже рядом, Альдан ощутил толику утешения. Он найдет опору в словах своего предка. Кто, как не первый жрец, сокрушивший царя Полуночи, восставший из мертвых, сумеет вселить в сердце огонь пламенной веры? Кто, как не Мечислав, сумеет разделить с ним гнев на колдовскую скверну? Уж он-то, Мечислав, как никто поймет, как жаждет Альдан оборвать нити жизни проклятого Дарена и его Ворона.
– Ввечеру поспеем, – сказал Усор, поравнявшись с ним. – Дозволь оставить Стрелы в рощице с моими самыми лучшими людьми.
– Хорошо. Так правильнее. Ни к чему они в городе.
– Сам тоже останусь, а дружина с девчонкой пусть с тобой поезжают.
– Но ты мне тоже будешь нужен.
Воевода улыбнулся в бороду, скрывая довольство. Видит Единый, у них было слишком мало поводов для радости. Все они, выжившие, измучились долгой и разбитой осенней непогодой дорогой. Яния, увязавшаяся с ними, хоть Альдан и предлагал ей остаться в Березани, тоже терпеливо сносила поход. Одна, среди мужиков, она поначалу осторожничала, а затем, пообвыкшись, радовала мужичье родными линдозерскими песнями и прибаутками.
– А этого что же? – Воевода качнул головой в сторону пленника. – С собой потащим?
Помимо Стрел привезли они с собой клеть, и в той клети сидел Колхат. Сейчас бывший червенец-каратель был облачен в плащ, скрывающий его увечья.
Пока они жили в Линдозере, днем и большую часть ночей Колхат вел себя тихо, но, когда Червоточина всходила над миром, кидался на стены клети и выл не своим голосом.
Тогда Альдан сторожил его сам.
Не раз и не два Усор предлагал заколоть чудовище, но Альдан не позволил – первое время они сам подумывал об этом, но потом понял, что тогда лишится источника знаний о своих врагах, ведь Колхат был слугой Ворона и долгое время охотился за Дареном. К тому же именно на Колхате Альдан придумал проверять целебное действие своей мази.
Альдан пытался вытравить из Колхата скверну: потчевал его толченым свирюллом и Живой. Это дало свои плоды. К исходу осени Колхат перестал дичать в ночи Червоточины. Даже шрамы на его лице немного рассосались, перестав напоминать стежки неумелой швеи.
Колхат же, и без того благоговеющий перед Альданом, стал охотно делиться с ним всем, что знал. Не хотелось признавать, но именно рассказы о придумках Ворона в Ардонии навели Альдана на мысли о создании Стрел.