– Оставь себе свои искры, – прохрипел он, недобро осматриваясь. – Чудь бы побрал ваше колдовство!
Колдун встал и, поджав полные губы, пошел к окликнувшей его Велене. Та вместе с подругами ухаживала за ранеными.
Другие жители Нзира разбились на кучки, взбудораженно обсуждая происходящее.
– Как жрецы могли до такого додуматься? – проговорила я.
– До такого мог додуматься только ясный, прозорливый ум, – проговорил вкрадчивый голос. – Несомненно, ему помогли, но кто сейчас не ищет союзников?
Рука дрогнула, я перетянула повязку, и Минт поморщился.
– Ты не должен говорить с нами, – процедила я.
Ворон сидел напротив нас, укрытый тенью от Стены. Можно было бы принять его за отдыхающего от трудов колдуна, если бы не горящий угольком единственный глаз и чужая, противоестественная пустота за ним.
– Но ведь это вы пришли ко мне, – мягко сказал Ворон, и его лицо – лицо Феда – чуть придвинулось к свету.
– Почему бы тебе не помочь Дарену? – прошипела я.
– Наш царь бережет мои силы. Он как никто знает их цену. – Ворон улыбнулся. – Да и ко мне нечасто приходят гости. Особенно вы, мои дорогие детки.
Меня передернуло.
– Лесёна. – Минт заглянул мне в глаза. – Не слушай его.
Я кивнула, продолжая работать над раной Минта, но все труднее было держать мысли вдали от случившегося. Нзир, червенцы, стрелы. Я нашла читальню, но уцелела ли она?
К нам вернулся чем-то взволнованный Тормуд.
– Говорят, нас обстрелял сам наследник Мечислава! – воскликнул он. – Не твой ли жених, Лесёна?
Коробочка с мазью едва не выпала из рук. Я снова зашлась в хриплом кашле.
– Заткнись, Тормуд – донесся злой голос Минта. – Еще одно слово, и пожалеешь, что не остался под завалами!
Колдун умолк и отошел, бросая на нас еще более оскорбленные взгляды. Неужели… Альдан наслал на Нзир все эти разрушения? Мы с Минтом мрачно переглянулись. Нет, рано еще делать выводы. Нельзя!
– А этот парень не блещет умом, – вдруг сказал Ворон. – Интересно, вспомнит ли он еще кое-что интересное про тебя.
Молчи, Лесёна. Молчи!
– Никто не видел, как ты колдуешь, уже очень давно. И камнепад, который ты не смогла остановить… Как думаешь, если он поговорит об этом с Инирикой, как скоро они поймут, что ты лжешь всем?
Молчи…
– Я спасла ему жизнь!
– О да, спасать – твоя любимая забота.
– Даже такой дурень, как он, нужен городу. А вот ты…
– Да, я не нужен городу. – Ворон усмехнулся, и тень вокруг него дрогнула. – Я не нужен всему Срединному миру и этим жалким колдунам, не способным шагнуть за пределы своих серых грез. Но ты-то… Нужна многим.
Я уже давно затянула узелок на повязке Минта, но не сделала и шага, чтобы уйти. Минт тоже сидел, прислушиваясь к ядовитым речам Ворона. Слишком, слишком похожи были голоса Феда и Ворона.
– Скольких нужных ты еще проводишь на ту сторону? – шептал Ворон. – Сперва твоя матушка, потом Елар, теперь и Терн. Не надоело тебе, Лесёна, блуждать в потемках своей памяти и лжи окружающих тебя? Сколько всего еще нужно потерять, чтобы добраться до истины? Всего-то и нужно… спросить меня.
Вдруг перед нами шмякнулось что-то большое и деревянное.
Гусли. Разбитые, с порванными струнами… Гусли Феда.
Мы с Минтом оторопели и оба, не в силах пошевелиться, словно скованные заклятьем, смотрели на то, что осталось от наставника.
Минт пришел в себя первым. Он протянул к гуслям руку…
– Предлагаю сделку, – внезапно сказал Ворон. – Вы – мне, я – вам.
Я зашлась в кашле. Минт угрюмо смотрел на меня, пока я пыталась выкашлять свое нутро. Я не знала, чего ему стоит сдержаться.
– Что ты хочешь? – отрывисто бросил Минт.
– Всего лишь рассказать вам правду.
– Правду? – откашлявшись, я выплюнула в него слово, значение которого, как мне кажется, он не знал. – Ты говорил, что покинешь Срединный мир со своей Ратью, если я помогу тебе ее освободить, но что теперь?
– Я покину Срединный мир со своей Ратью, – спокойно ответил Ворон. – Но я не говорил когда. Это случится непременно, но сперва… Сперва мы поиграем.
Тот же Шепот. Та же цена.
– Минт, – я осторожно, чтобы не потревожить рану, обхватила его лицо ладонями, – прошу тебя. Это того не стоит. Идем отсюда!
– Ты забываешь, что я уже был в его разуме, Лесёна. Хуже уже не будет, а вот узнать правду о себе?
– Минт, прошу тебя…
– Не надо меня спасать, – криво улыбнулся Минт.
Глаз Ворона победоносно вспыхнул.
– Твое желание будет исполнено, – голос Ворона изменился, будто бы к нему добавилось сразу несколько голосов. – Знаешь ли ты, Минт, как вышло так, что Фед вернулся за тобой? Отчего ты тронул душу уличного певца, повидавшего за свои странствия десятки, если не сотни сирот?
– Я помог им сбежать от червенцев, – проговорил Минт.
– Мальчишка, брошенный матерью. Ищущий мир в душе. Быстрее ли ты докопаешься до правды, чем тот увалень? – Ворон покачал головой, будто в такт только ему слышимой музыке. – Отчего твоя матушка так ненавидела колдовство? Почему любила первого сына, а не тебя? Отчего стала жрицей? Почему слова, которые ты порой говоришь, такие складные, в чем-то вещие… почему они так похожи на песни?
Минт побелел. Не отводя взгляда от Ворона в обличии Феда, он прошептал ответ.
– Минт… – И я смотрела, как Минт, оглушенный открывшейся правдой, поднялся на ноги. Потом бросил с ненавистью взгляд на гусли.
– Я должен побыть один, – хрипло ответил он и невидяще побрел к развалинами дома.
– Надо же, – губы Ворона растянулись в улыбке, – наемник-то побыстрее колдуна соображает!
И Ворон втянул носом воздух, на миг прикрыв глаза.
Я, дрожа, уткнулась лбом в снег. Виски пылали, горло и легкие резали тысячи ножей. Впустив его насовсем в свои мысли, Минт уже никогда не избавится от Шепота Ворона в своей голове.
– А чего боишься ты, Лесёна?
– Изыди, чудовище!
– Зря ты так. – Тихий смех. – Через боль он переродится. Теперь твоему дружку не придется искать мать во всех образах, чтобы защитить ее. Теперь он знает, что во всем виноват Фед! Гнев разожжет в его душе честолюбие и жажду власти.
Жар лихорадки захватил меня полностью, но на краю сознания билось отчаянное:
– Ты сталкиваешь все живое во тьму, и нет слов, чтобы оправдать это!
– Может, это просто у вас, смертных, нет мерок, чтобы измерить дела мои?
Я в ужасе обернулась к нему, но Ворон уже таял, сливаясь с тенью. Терновый купол тоже исчезал, и только налитые кровью глаза задержались на миг дольше.
– Победа за нами! – раздались голоса колдунов – защитников Нзира. – Дарен разрушил все стрелометы, Нзир вне опасности! Червенцы бежали в Злат!
Но я все еще смотрела на то место, где сидел Ворон. Там остались лежать разбитые гусли. Ветер продолжал шуметь вокруг меня, словно принося весточку о перемене, о том, что ничто не останется неизменным, даже самые мощные нити между людьми.
Следующие дни и ночи слились в один горячечный морок: меня трясла вошедшая в жилу лихорадка. Вдобавок город парил теперь выше, чем прежде, и телу, разбитому ознобом и ломотой, приходилось привыкать еще и к новым условиям. Даже дышать надо было учиться заново. Если я делала чересчур резкий вдох, голову словно начинало сдавливать железными скобами.
Я помнила чьи-то руки, склоняющие блюдце с настоями к моим губам, холодную, пахнущую травами тряпицу на лбу, чей-то утешающий шепот, горшок с углями, греющий мои ноги, и порой – налитые кровью глаза, неотрывно глядящие на меня с потолка.
Лежа в своих новых, необжитых покоях, я всей душой стремилась в читальню, хотя порой не могла даже отличить реальность от сна.
Роща с идолами была разрушена почти целиком. Однажды я подошла к окну и увидела, как колдуны и люди спускают в Ангмалу то, что от нее осталось. Говорили, идол Крылатой чудом не пострадал.
Когда во мне еще были силы, я подходила к окну и, опустившись на колени, взывала к возвышающейся вдали богине.
Я знала, что заклинания изменения веса, найденные в читальне, помогали восстанавливать город. Но в саму читальню Галлаи никого не пускали. Дарен поручил Алафире лично переписывать грамоты, и дело шло очень медленно. Также я узнала, что за эти дни Дарен и Чудова Рать разбили одну из темниц в Ардонии и вызволили оттуда несколько десятков чародеев.
Весть о том, что Альдан жив и стоит за нападением на Нзир, просочилась в мои мысли и окончательно ввергла меня в огненную бездну. Все вокруг разрушалось: Фед, Минт, город, который я полюбила вопреки всему. Почему Дан пошел на это? Даже не попытавшись понять. Я ведь говорила ему, зачем отправляюсь в Нзир! Он мог не принимать меня, мог не понимать, зачем я это делаю, но попытаться разрушить целый город и его жителей? Он знал, как важен этот город! Неужели это месть за Линдозеро? Альдан, исцеляющий людей и заботящийся о своем городе, пытался уничтожить расу, частью которой я была, не увидев дивных палат, красоты, наследия, древних знаний о мироустройстве.
Теперь это был не тот травник, которого я помнила. Теперь это был настоящий, карающий колдунов жрец. Его превращение свершилось, а я не могла утешить его. И я, и он привели Чудову Рать в мир, и, должно быть, чудовищные муки вины толкнули его на это. Лишь одно было понятно моему воспаленному разуму: я знала, что однажды война возьмет свое, но не думала, что это будет настолько больно. Видеть, как близкие принимают необратимые решения и меняются, становясь частью жестокости мира.
Как простить сотворенное? Как простить того, кто не ищет прощения?
В огне, пожирающем тело, корчилась и моя душа.
В одну из ночей, когда лихорадка чуть отступила, а Червоточина гордо сияла на небесном полотне, мне привиделся Альдан. Он стоял среди пустынных покоев, глядя на меня с какой-то задумчивой печалью. На нем было обычное червенское облачение, а на поясе висел длинный меч со старинной резной рукоятью. Я протянула руку, но призрачный образ, резко переменившись, с гневом отсек мне ее до локтя. Я