Я не уйду.
Это мой город. Мой мир. Моя правда.
Стремительный взмах, и стекло бьется, летит к моим ногам. Я опускаю рассеченные руки и кричу тьме:
– Я остаюсь!
Раздается прохладный голос Инирики, объявляющий, что мне надлежит явиться в Палату Судеб. Если не явлюсь, суд проведут без меня, и согласно законам Нзира, никто не сможет отменить вынесенный приговор.
Но они не знали, что я уже давно готова к этой битве.
Ворон ждал. Скромный старик у дверей Палаты, не то слуга, не то потерявшийся в переходах Нзира чей-то родственник. Не было в нем сейчас ничего от чудского воеводы, и уж тем более от Феда. Знакомые черты растворились в нем, как соль в воде, и только кафтан, ладно скроенный, чистый до последней пуговки, отделял его от пестрой ряби колдунов и темнеющего позади неба. А может, это сама ночь не хотела быть оскверненной этим существом и потому не касалась его? Как бы то ни было, Ворон, ничем не примечательный, никем словно бы и не замечаемый, встречал меня у дверей Палаты Судеб, вытянувшись в струнку и подняв подбородок, словно танцовщик в ожидании музыки.
– Времена делать приглашения миновали, – прошелестел Ворон, когда я приблизилась. – Но я все равно оставил тебе особое место среди нас.
– Пока что это ты служишь колдунам, чудовище.
Ворон втянул воздух с такой силой, что крылья носа затрепетали.
– О, сколько праведного гнева! – зажмурился он. – И сколько разочарования… Но полно, тебя ждут. Посмотрим, с каким наслаждением чародеи будут обвинять тебя. Им-то тебе служить по силам?
Когда Ворон снова взглянул на меня, его бесцветный глаз окрасился алым.
Чужие страдания и страх питали его. Теперь я крепко помнила про это и оттого, раз за разом проделывая в уме упражнения Минта, ступила под своды Палаты собранной и готовой.
Ночь, чистая и звездная, дышала на нас сквозь дыры истерзанного купола. Голоса чародеев, нестройно раздающиеся в Палате Судеб, летели вверх и затухали где-то там, меж каменных граней, не в силах бросить вызов сияющей вечности.
Совет собрался в том же составе, что и в прошлый раз. Со стороны Превращающих – Эсхе, Лис и Леслав, от Созидающих – Казимек, Инирика и Еж. Только в этот раз двери открыли для всех желающих, и посмотреть на суд надо мной пришли многие. Алафира тоже пришла. Она стояла в первом ряду круга. Когда я шла, со всех сторон раздавался свист.
Я распрямила спину и под пронизывающими взглядами колдунов призналась в том, что утаила от всех жителей Нзира утрату своего Дара.
Мне припомнили гибель Терна. Лицемерную ложь на занятиях. Издевательство над надеждами Совета, поруганную Ксантру, растраченный Дар Тормуда…
Все это многословие будто бы имело лишь с одну цель – утолить гнев собравшихся. Колдуны требовали наказать меня.
Глядя на их рассерженные лица, я все больше удивлялась, как прежде могла с такой легкостью рассуждать о благе мира. Зачем? Простота, к которой так снисходительны были Дарен и Фед, позволительна моим летам, но после битвы за Печать я чувствовала себя так, словно проживала месяц как год. И теперь мне казалось грустным, что я хотела кого-то спасти.
Сколько нас, избранных Крылатой, полегло под ее крылом? Сколько нас таких, уверовавших, потухло под тысячеглазым ликом Крылатой? Ее звезды так далеки и холодны. Нзир чуть ближе к ним, чем Светлолесье, но поможет ли это мне сегодня? Если богам нет дела до смертных, можно надеяться только на себя. Забыла она обо мне или нет? Быть может, мои неудачи сейчас ведут меня лишь к одному исходу, но я поборюсь. Сегодня. Столько, сколько потребуется. Я буду говорить, пока внутри меня звучит истина, и пусть она заменит мне и Дар, и покровительство богов.
Лишь одно существо, помимо меня, наблюдало за разворачивающимся представлением с неприкрытым, но умеренным интересом.
Ворон наслаждался.
Но и я больше не отводила взгляда.
«За кого ты бьешься? – говорила улыбка Ворона. – Они разорвут тебя, так никогда и не узнав, что ты пыталась спасти их. Нужно ли этому миру спасение?»
«Ты пытаешься запутать меня, Ворон. Ты говоришь так, словно выбора нет, но мы все это заслужили сами, ослепленные гордыней и тщеславием, алчностью и презрением».
«Мир нуждается в разрушении, в очищении, разве ты не понимаешь? Ты должна это понять, Лесёна. Ты знаешь красоту этого Пути… Его неизбежность».
«Но этот путь вершат не боги, а усталые, стремящиеся сохранить власть и привилегии колдуны или жрецы. Мы это позволяем и только потому должны погибнуть?»
«Да. За неспособность стать чем-то лучшим. Большим. За бездарную трату дарованного. Время выбирать прошло».
Нас словно было здесь только двое. Но наша битва шла над куполом Палаты Судеб. Меж людей и звезд. Воля хищника и смертной. Я и он. Улыбка и пустота.
Он ошибался, думая, что я бьюсь за колдунов.
Ведь я не Полуденный царь.
И даже не колдунья.
Я – смертная девушка, только что излечившаяся с помощью этого чудовища от последних крупиц жалостливой гордыни.
– Да, я совершила все это и признаю свою вину! – воскликнула я, обращаясь к Совету и чародеям. Голоса затихли, и повисла голодная, выжидающая тишина. Гнев и уверенность, с которой я сказала это, приковали ко мне большинство взглядов.
Алафира, Эсхе и Лис тоже смотрели выжидающе. Инирика прикрыла рукой зевок.
Может, Дарен справится без меня. Может, он прав, что не подпускает меня к таинствам Нзира, ведь я не колдунья и действительно нечестна с ним. А может, Срединный мир поглотит раздор.
Своды Нзира дрогнули, как ребра неведомого существа.
Но никто не посмеет отнять у меня дом. Никто не лишит меня родной земли.
– Вы знаете меня как Лесёну, чародейку, утратившую Дар Разрушения. Но я потеряла не только это. Я потеряла имя. Дом. Семью. Я пришла сюда, утратив все, но заново обрела здесь. Нзир-Налабах, Город-на-Облаках, мой дом, и, когда в мой дом приходит беда, я не хочу и не могу стоять и ждать, когда тьма сомкнется над ним. – Короткий взгляд на Ворона. – Нзир – часть Светлолесья… Я – часть Нзира, Нзир – часть Светлолесья, и все мы – Срединный мир. Пусть вы ненавидите меня и презираете, но мы равны, как части мира, и я никогда не приму место в Чудовой Рати, потому что она чужда самому нашему миру.
Я смотрела в глаза каждому чародею Совета.
– В нас нет ненависти, Лесёна. – Инирика послала мне легкую улыбку. – По деяниям твоим судим тебя. Твоя главная вина – ложь всем нам. Нзиру и его царю. Ты предала части Срединного мира, чье доверие тебе по бесконечной милости богов было даровано.
– То, что я сделала, было сделано во имя Нзира!
– Нзир – это мы, – сказала Инирика под одобрительные крики чародеев.
Но не все теперь требовали расправы надо мной. Я видела, что мои слова посеяли сомнения. Даже Ксантра, прежде кричавшая вместе со всеми, вдруг замолчала и чуть растерянно смотрела на Совет.
– Госпожа Инирика! – воскликнула она. – Дозволь сказать!
Инирика кивнула, и Ксантра, поклонившись, произнесла:
– Мы не должны приговаривать друг друга к такому…
– Не ты ли пришла ко мне, требуя суда?
– Да, но я всего лишь хотела честной платы! – Рука Ксантры будто сама собой потянулась к платку, покрывающему ее стриженую голову.
– В таком случае ты должна удовлетвориться тем, что передала обманщицу в руки правосудия, – сверкнув глазами, сказала Инирика.
Ксантра выглядела растерянной. Она еще как будто что-то говорила, но Инирика уже отвернулась, и голос Ксантры затерялся в криках «Лгунья!».
На губах Ворона уже играла усмешка. Он чуть поклонился колдунам Совета, а затем обратился ко мне:
– По законам Нзира, установленным нашим царем Дареном, воля чародеев Совета приравнивается к воле царя.
– Что ж, поскольку все присутствующие здесь колдуны Совета сошлись на признании сокрытия утраты Дара изменой, я объявлю волю…
– Но разве это не воля богов – забрать Дар?
Я не сразу поняла, кому принадлежит этот голос. И не только я. Многие принялись озираться по сторонам, пока вопрос не раздался снова. Эсхе! Это ее медовый голос разнесся по Палате, без труда находя дорогу среди острых выкриков.
– Что ты хочешь сказать, колдунья Эсхе? – Инирика сжала губы.
– Ты только что сказала и доказала, что боги лишили Лесёну Дара, – проговорила Эсхе уже в полной тишине. – Но не лишили жизни. Значит, не колдунам решать, жить ей или нет.
– Она израсходовала весь Дар беспутным колдовством! – вскричал колдун по правую руку от Инирики. – Колдовством без основы!
– Но мы знаем, что Разрушающие, колдуя так, погибают. Но она жива. Госпожа Алафира, я права?
Лекарка, до этого молчавшая, скупо кивнула. Инирика нетерпеливо воскликнула:
– Да, нам не уразуметь всего замысла богов! Но зато мы видим деяния и потому берем на себя эту ношу судить за них. – Инирика обвела рукой своды Палаты, будто в подтверждение своих слов.
– Мы можем спросить их, – Эсхе качнула головой. – Пусть Лесёна пройдет через суд Богов.
Колдуны Совета нахмурились. Инирика переглянулась с колдуном по праву руку и сказала:
– Никого не судили подобным образом уже больше трех сотен лет!
Эсхе улыбнулась.
– Но мы ведь возрождаем наши обряды? Последняя милость Крылатой – истина.
Инирика бросила на меня быстрый взгляд. Я задержала дыхание.
– Что ж, давайте каждый из присутствующих скажет свое слово. Как поступить: отдать Лесёну за измену Ворону или же дать ей возможность предстать перед судом богов. Кто за суд богов?
Эсхе, Лис и Казимек подняли руки.
– Кто за решение суда колдунов?
Инирика, Еж и советник справа подняли руки.
– Поровну. – Инирика криво усмехнулась. – Пусть выскажется Алафира. Хоть она и не в Совете, но все мы знаем, как высоко ценит ее мнение наш царь.
Все взгляды сошлись на лекарке. И Алафира, глядя мне прямо в глаза, произнесла:
– Лесёне надлежит подчиниться суду чародеев, ведь именно перед чародеями она и должна ответить за последствия!