Нет. Не могли.
Она встала плечом к плечу с врагом. Выбрала бой и боль.
Рядом с ним.
Скрипнула дверь. Альдан быстро спрятал шнур, а обернувшись, увидел, как староста с женой вынесли плошку со свежей краюхой и куском сыра. Думают, что их не видно? Видимо, Барса кормил свою домашнюю чудь хорошо, не так, как жена Рагдара, украдкой. Его сусед был силен, оттого, видать, и не пустил ночью во двор дикую лесную тварь.
Альдан бросил взгляд за околицу – сквозь поднимающиеся ленты голубого дымка белела дорога. К вечеру должны были поспеть его воины! Что-то тревожное легло на душу. Альдан обратился к старосте со словами:
– Предупредите людей, чтобы все собрали свои пожитки и были готовы покинуть весь.
С лица старосты схлынула вся кровь:
– Что такое, господин? А как же сын мой?
– Чувствую недоброе, – процедил Альдан. – Надо быть готовыми.
Когда весчане скрылись в избе, Альдан нашел плошку и позвал домашнюю чудь.
– Что, жрец, помощи ждешь? – ехидно спросил большеносый, похожий на маленького дедушку сусед. Он появился у самого угла избы, бросая алчные взгляды на подношение.
Альдан переставил плошку поближе и признал:
– Скажи, где колдуны и жрец, дедушка.
– Да в лес они ушли, – буркнул дед, пряча в бороду и хлеб, и сыр. – Сильные!
Следующий вопрос… Альдан откашлялся и спросил через силу:
– Живы они сейчас?
Сусед умолк, прислушиваясь к чему-то.
– Один ушел.
– Кто ушел? Куда ушел?!
– Да почем мне знать-то? Ты лучше передай хозяину моему, пусть меня с собой заберут отсюда! Не хочу, чтобы Рать меня сожрала.
– Почему ты уверен, что Рать захватит ваши Лихоборы? – спросил Альдан в отчаянии.
Старик запустил пятерню под шапку.
– Потому что так уже было. И снова будет.
17. В сердце леса
Деревья, поскрипывая, качались в лиловом морозном мареве. Ветер перекатывался по вершинам снежных насыпей, а потом несся к Червоточине, оставляя позади след из гранатовых высверков. Звук наших шагов вызывал тишину, как будто она была живым существом и ходила где-то рядом, окутывая лес безмолвием.
Я закинула себе на плечо левую руку Дарена, бледный жрец – правую, и так мы втроем шли по ухабистой дороге, а когда она оборвалась, побрели по непролазному снегу. Глаза Дарена светились зеленым: по его словам, оберег помогал ему лучше различать колдовство, оставленное чудью.
На одной из опушек Дарен остановился и велел нам с жрецом осмотреть тут все. Мы прошлись, загребая снег руками, пока жрецу не улыбнулась удача. Он нашел старый пень, на котором под толстым слоем снега лежали корочки хлеба.
– Староста и другие лихоборцы оставляли здесь подношения лешему, – уверенно сказал Дарен.
Я присела рядом и стряхнула снег с корней.
– Но где в таком случае лешачьи грамоты? Помимо подношения здесь должны быть сами обращения.
– Молодец, Лесёна, – расщедрился на похвалу Дарен. – Думаю, грамоты как раз и утащила наша прожорливая чудь.
– Так она узнавала имена людей и выманивала их в лес, – подхватил жрец.
Дарен кивнул, указывая новое направление.
– Вряд ли этот Барсученок нужен чуди, – сказала я, перехватывая покрепче руку Дарена. – Она позвала его, чтобы выманить нас. Парень может быть еще жив.
Но хватит ли у нас сил, чтобы одолеть такую сильную чудь?
Меж тем тонкие лучи багрового света вырисовывали путь в глубине заснеженной чащи.
– Но где сам леший? – задумчиво протянула я. – Почему он допускает такое?
– Хозяин Мглистого леса неуживчивый, – произнес Дарен. – И всегда недолюбливал колдунов.
– Откуда ты это знаешь?
– Из книг и таблиц, – просто ответил он, но мне почудилось нечто большее за этими словами.
– Хм… Так значит, леший не отзывается на ваши призывы, – жрец не спрашивал, а утверждал.
Дарен не ответил, но его рука на моем плече чуть сжалась.
– Да. Но и на десятки других – тоже.
– Дай угадаю почему. – Жрец перелез через поваленную березу и помог перебраться колдуну. – Леший злится, потому что кое-кто позволил Ворону водить неупокойников по Мглистому лесу!
Глаза Дарена вспыхнули пронзительно зеленым светом. В следующее мгновение он справился с собой и обронил с нахальством:
– Этот леший и сам любит поводить по нему людей.
Жрец помолчал, а потом раздраженно сплюнул в сторону. Их разговор о лешем и украденных дорогах напомнил мне кое о чем…
– Знаю одну вакханскую историю. – Я отодвинула нависшую над нами еловую лапу, и в лицо пахнуло свежестью. – Про разбойника из века Полуночи. Его звали Арзу Костяника. Однажды ему подвернулся случай украсть кое-что у царя Полуночи. Так вот, говорят, после этого Арзу не мог выйти из леса.
Жрец закашлялся.
– Судя по всему, этот леший помогал когда-то и колдунам. – Я взглянула на спутников. – Наверняка это он помог царю Полуночи заморочить того разбойника…
– Наверняка.
– Интересно, что за сокровище это было? Дарен, в твоих книгах случаем не написано?
– Мы уже близко к логову чуди, – резко сказал он.
– Пойду вперед, – тут же произнес бледный жрец. – Если будем плестись, мальца не спасем.
Я сделала вид, что не заметила их нежелания развивать разговор про разбойника, лешего и царя Полуночи – все-таки надо было торопиться, – и с сомнением покосилась на жреца:
– Но как же ты один выстоишь против этой чуди?
Хотя сумел же он ее как-то один раз отпугнуть…
– Ты прав, – подумав, кивнул Дарен. – Иди.
Тьма опутывала лес петлями едкого чернильного тумана. Дарен шел, тяжело опираясь на посох и на меня. В какое бы чудовище я ни обращалась, сейчас мне нужны были эти нечеловеческие силы. Я радовалась, что могу вынести тяжесть его тела. Путь давался ему все тяжелее, хромота становилась все заметнее.
– Почему не излечишь себя колдовством? – вырвалось у меня.
– Когда вернемся…
– Я не про эти раны.
Дарен замер, но ненадолго. Тяжелая поступь стала еще более тяжелой, а руки напряглись, почти неуловимо, но все-таки я почувствовала. Все же как бы хорошо он ни справлялся с играми и колдовством, язык тела был ему неподвластен.
– Помнишь пожар в поле, когда мы убегали? – спросил он.
Я неосознанно коснулась жемчужной пряди – конечно я помнила. Как стена огня отделила нас от спасительного культа, как Ворон сдернул меня с плеч Дарена, а тот упал в полыхающую сухую траву.
– Я чуть было не сгорел, – сказал он с усилием. – Культисты меня спасли. Выходили как смогли. Я пришел в себя спустя несколько дней… и после три года не мог ходить.
Три года.
– Я потеряла память, – медленно проговорила я. – И думала, ты погиб.
Как странно говорить об этом, ведь он и так все это прекрасно знает. Но все же молчать было еще страннее.
– Наверное, ты злишься на меня из-за этого. Ведь ты бы мог уйти один с культистами. – Я услышала в своем голосе растерянность. – Это из-за меня ты попал в огненную западню.
Дарен как-то странно покачнулся и наконец повернулся весь. Я ожидала увидеть что угодно, только не кривую, самодовольную усмешку, растянувшуюся на пол-лица. Чудь побери, он и правда выглядел жутко – словно колдун, похищающий детей и заманивающий в чащу.
– Да. Из-за тебя, – произнес он с холодным, но твердым взглядом. – Как и сегодня.
Эти слова резанули даже острее, чем страх перед жрецами и чудью.
Что ж, тогда понятно, почему в Дубравре Дарен не подошел ко мне. Почему бросал, как щепку в огонь. Похоже, он ненавидит меня и презирает за наше прошлое, за все, во что втянули его я и моя семья, но не может пренебрегать мной, поскольку я его подданная.
– Впредь всегда выполняй мои приказы без обсуждений.
Я со злостью сцепила зубы. Что ж, не стану и я щадить твои чувства.
Дальше мы шагали, как мне показалось, с остервенелым упорством. Было что-то гнетущее в следах бледного жреца; они казались такими же обреченными, как свет Червоточины, проливающийся на нас, словно милость какого-то давно забытого жестокого божества.
А лес густел, и безмолвие в нем становилась пугающим. Мы словно оказались внутри одной из тех историй, которые я прежде с замиранием сердца слушала у костра. Как мне хотелось тогда испытать что-то подобное; как теперь я жалела, что мало упражнялась с клинком.
Далекие желания у костра не имели с этой дорогой ничего общего. И сказки тоже лежали в снегу, истекая кровью.
– Здесь полно неупокоенных душ, – сказал Дарен. Оберег тревожно вспыхивал, вторя зелени в его глазах.
Я проследила за его взглядом, но не увидела ничего, кроме светлеющей гряды леса; надвигалась метель, и даже Червоточина, вперившая в нас свой красный глаз, уже не помогала различать дорогу.
Дарен опустил посох и одним резким, похожим на росчерк движением сорвал верхний слой снега. Я застыла: дорогу дальше устилали обглоданные, вмерзшие в землю человеческие кости.
– Логово. – Дарен сплел вокруг нас тонкий зеленоватый щит. – Идем.
Живы ли еще Барсученок и бледный жрец? Я не сомневалась, что то, что затаилось в чаще, неживо и опасно. Набросится ли оно на нас сразу или будет пытаться заморочить снова?
Что ж, пора это выяснить, пора встретиться с этим чудовищем лицом к лицу. Не потому что я такая храбрая – вся смелость покинула меня еще на встрече с червенцами, – а потому, что идти по неприветливому черному лесу было уже невыносимо.
Мы пошагали дальше, стараясь не обращать внимания на хруст под ногами.
Ветер злобно выл и бросал в лицо снег. Еще через два шага Дарен воскликнул:
– Лешачьи грамоты! Вот они. Под тем расщепленным надвое деревом.
Скрученные свитки, перевязанные цветными лентами. Грамоты, написанные для лешего. Чудь действительно утаскивала сюда тех, кто делал подношения лесному хозяину.
– Что ж, у меня появилась идея, как быстро одолеть эту чудь… – начал было Дарен и осекся. – Не смотри туда, Лесёна.
Но мои глаза уже привыкли к темноте. Все больше человеческих костей я различала на поляне. И…