Когда деревянные Стрелы остались позади вместе с опустевшими Лихоборами, Альдан нашел в себе силы обернуться, а увидев сваленные в сторону наконечники Стрел и потухшие окна, не сразу заметил появление Рати.
В этот раз она не шла с колдовского города, а приближалась от самой Червоточины. Альдан смотрел как та темнеет, а затем стекает вниз потоком расплавленной меди. Тихий гул шел по земле, спускался с неба, тянулся к опустевшим избам.
Горестный вздох вырвался из груди старосты.
Благодаря своему чутью и зрению Альдан замечал больше, чем другие, и это было поистине чудовищно.
– Пока вы на них не смотрите, они вас не заметят! – рявкнул он, но на деле рот открылся, и, как под водой, он беззвучно шевельнул губами.
– Не смотрите!!!
Только когда Лихоборы остались далеко позади и зимний ветер с просторов Светлолесья хлестал обездоленным путникам щеки, тьма выветрилась из умов, и раздался плач. Все увидели, что староста так и не отвернулся – навеки застыл с искаженным от крика лицом.
Дорога до Злата казалась бесконечной.
Вдобавок Альдана одолевали такие же как зябкие и серые, как долгие зимние дни, мысли.
Если первое нападение Рати он помнил как в тумане, то второе засело осколком льда, выстуживая память унизительной остротой беспомощности. Увидев второй раз нападение Рати, он понял, что вкладывал Мечислав в короткое, скалящееся слово Нежиль.
Бежать.
Бежать как можно дальше.
Этого хотело все живое и чудное вокруг Альдана.
Сусед, пригретый в валенке, помогал вдове старосты переживать беду, окутывая ее и ее спящего сына нитями, от которых исходило тепло любящих объятий.
Сами лихоборцы предупреждали о Рати редких путников, встреченных на большаке, а дойдя до Выторга, навели немало шума среди местных. Времени задерживаться у них не было, но Альдан позволил весчанам наскоро проститься со старостой.
Стоя в обшарпанной мунне, где местный просветитель дребезжащим от страха голосом проводил обряд по старосте и павшим в Лихоборах безымянным жрецам, Альдан шептал свои собственные слова прощания.
Прощания с Мечиславом. Ненадолго его предок вернулся в мир, а мир даже толком и не заметил его приход. И все же он сумел оставить Альдану не только горечь разлуки, но и живую памятку о настоящем жречестве. То, что намного зримее картин со Врат Милосердия, и то, что не ухватишь из сухих строчек Закона. Живой огонь веры и жертвы. Заря. Альдан нес с собой это драгоценное зарево, держа подальше от стылых воспоминаний о Рати и тягостных ожиданий столицы.
Как ни странно, все вокруг словно бы чувствовали то же самое – Выторг вместе с ним покинуло множество людей. Когда Альдан со своими линдозерцами шел по Святобории в прошлый раз, то их рассказы вызывали страх, и только, но теперь жители всех последующих весей и городов снимались с места и шли за ними.
– В Злате есть Стрелы, – подбадривали друг друга они.
– В столице сам наследник Мечислава, – шептали другие.
Альдан ловил настроения людей, понимал, что только страх гонит их вперед, а кто прав – колдуны или жрецы, – им, в общем-то, все равно.
Немногие оставались и еще меньше людей верили, что можно жить в городе колдунов. Говорили, что там спокойнее, чем на земле, что можно оставаться при своей вере в Единого. Колдуны, спускавшиеся оттуда, подкупали колдовскими игрушками. Кто-то сбегал в поисках лучшей доли.
Но Альдан видел, что к Дарену уходят и те, кто боялся темницы и гонений, кто искал наживы и приключений. Мало кто говорил о любви к прошлому и горел возрождением колдовства.
Дарен, если он и впрямь решил подкупить людей, не слишком-то в том преуспевал. Люди отвыкли от колдовства и не принимали его, чудь для них в большинстве своем не делилась на добрую и не очень, она вся была чужой. К ее присутствию привыкали, но вполне могли обойтись и без нее. Люди позабыли смысл многих обрядов, не нуждались в них, не понимали, зачем это все и что такого хорошего в чудных соседушках.
Но червенцы, как и Чудова Рать, давали слишком много поводов для бегства.
Все они уже повидали таких жрецов, а часть даже присоединилась к отряду Альдана. Среди них было немало озлобленных, жестоких людей, и только слава и клинок Альдана держали их в узде. И, глядя им в глаза, Альдан все больше верил в обвинения Лесёны.
Кто-то из жрецов создал оковы.
Кто-то…
Без доказательств он не мог обвинить Рагдара. В глубине души он надеялся, что это какая-то ошибка – как он не заметил этого в Цитадели? Даже живя под одной крышей, не заметил? Не заметил, как исчезают из темниц пленные колдуны? И ведь все это должно где-то твориться. Такое не утаишь! Альдан должен был почувствовать. Должен!
Подозревать в таких скверных вещах своих побратимов он не хотел и прежде, чем бросать столь тяжкие обвинения, собирался сам отыскать подтверждения, что оковы существуют.
И подтверждение нашлось.
По заметенным дорогам вместо трех дней они добирались до Злата целых пять. Измученные, разместились неподалеку от Стрел. До заката Альдан помогал лихоборцам с поисками крова, так как в переполненный город не пускала стража. Прибывшие размещались за посадскими стенами, там, где были отстроены новые улицы.
Альдан напоследок шел осмотреть старостиного сына, но прежде, чем вошел в избу, услышал:
– Хэй, седовласый жрец! Спроси мальца про оковы!
Из-под крыльца выглянул лихоборский сусед. За время пути суседко весь истончился, постарел будто бы на целый век. Альдан вытащил из переметной сумы горбушку и протянул ему. Сам не понял даже как… Дед-сусед тоже опешил. Они долю мгновения оба смотрели на пищу, а потом Альдан оставил ее перед чудью и пошел в дом.
Оглядываться не стал.
Задумываться – тоже.
Тем более что старостин сын наконец очнулся и рассказал, что червенцы приехали в Лихоборы тайком и что это он встретил их и спрятал. Те жрецы пообещали, что новая придумка златских жрецов защитит от чуди и любого колдуна.
Перед прощанием сын старосты поблагодарил Альдана и с бледным, но полным решимости лицом пообещал ему, что позаботится о своих соплеменниках, как это прежде делал отец.
– Достойная цель, – сказал Альдан. – Да благословит тебя Единый. Да благословит он всех нас.
Окидывая взглядом чернеющие вдали Стрелы, Альдан знал, что поступит так же.
– Не оплошай, – прохрипел вездесущий сусед.
– Я готов. – Альдан спустился с крыльца и обернулся. – Прощай.
– Прощай, жрец.
Альдан отправил к Усору гонцом верного Игмара, а сам направился в Цитадель.
Все думы уже были передуманы, настало время действовать.
Вечерело, но в Цитадели было многолюдно: лестницы и палаты пестрели плащами жрецов со всех Ветвей.
Альдана заметили и сразу провели к верховным в дальнюю мунну. Там проходили службы только для своих. Здесь, как и во всей Цитадели, бродили тени, и ничто, даже шелест страниц Книги, не приносило им покой. Альдан почувствовал с ними некое единение и перевел дыхание.
Рано еще. Рано…
Вечерняя еще не кончилась, поэтому Альдан занял место на дальней скамье и огляделся.
Просветитель, затянутый в серое жреческое облачение, стоял на возвышении и нараспев читал Книгу, из-под тяжелых складок плаща слышались отзвуки бессмысленных и неуклюжих Законов. Слушатели будто бы застыли перед ним в кисельной дымке, но Альдан заметил, как при его появлении по мунне пошла рябь из шепотков и переглядываний.
Здесь собрался весь цвет Ветвей: ученые мужи из Белых палат, ардонийцы из здравниц, их же каратели в рябиново-алых накидках, червенцы-наставники и, конечно же, верховные жрецы Святобории – могучий Еранг и невозмутимый Алисай. Рагдар тоже был тут, сидел рядом с Алисаем, и по короткому кивку, посланному Альдану, Альдан понял, что жрец указывает ему на двери.
Предлагает уйти?
Альдан покачал головой, и глаза Рагдара предупреждающе сузились. Не желая получать еще какие-либо знаки, Альдан отвернулся.
Тени шелестели, свечи сухо трещали, но взгляды сходились на нем. Даже с резных картинок, столь схожих с Вратами Милосердия в Линдозере, на него смотрели неживые глаза Мечислава.
«Лесёна была права, – вдруг подумалось ему. – Она была права».
Воспоминания о встрече с колдуньей хлынули в его разум, и, как обычно, без спроса. Пепельный запах все еще окутывал его…
Альдан распахнул ворот.
Его неуклюжие, порывистые ласки могли обидеть ее, но в ответных движениях Альдан чувствовал жажду. Пусть ее Дар изменился, но сама перемена казалась естественной: Лесёна стала решительнее и злее, и этот новый Дар очень ей подходил. Как мало она походила на смущенную, диковатую девушку, переступившую летом порог его дома! Что-то надломилось в ней, и, может, то была лишь скорлупа, из которой показалось нечто настоящее.
Будет ли Лесёна нуждаться в нем, если утратит прежнюю хрупкость? Кто знает. Теперь их связь менялась, но вихрь боли и пламени, борьбы и нежности, прежде пленивший его, вопреки страхам жрецов и его собственным, стал опорой. Смешно и странно, что единственная, кому он был готов доверить свою судьбу и судьбу Светлолесья сейчас, за кем последовал и кому поверил – именно она, колдунья.
Служба кончилась, и Альдан увидел, что червенцев позади него прибавилось.
Сидевшие впереди резко, в едином порыве, обернулись к нему.
– А вот и наследник Мечислава, – сказал кто-то.
– Альдан из рода Зари. – Альдан поднялся на ноги. – Скажите, братья, где же Мечислав? Где первый жрец? Почему его нет среди нас?
– Первый жрец остался в своих деяниях и пребывает с нами через Книгу, что он записал во славу Единого, – насмешливо произнес Алисай, тоже вставая. – Если хочешь навестить его священные останки, тебе стоит посетить схронник.
– Цитадель стала похожа на схронник даже больше, чем сам схронник Мечислава. – Альдан вышел вперед, оттеснив жрецов из свиты Алисая. Встал напротив него и Еранга.
Рагдар мрачно усмехнулся: