– Вернулся в облике царевича Ардонии, могущественнейшего колдуна. Вернулся исправить то, что произошло по его вине.
Дарен упал, и кровь потекла по его лицу. Удар Колхата обрушился на его спину, но он устоял.
Царь Полуночи. Забытый. Проклятый. Презираемый.
– За сделки с богами забирают имя, – прохрипела я, глядя в глаза Дарену. Узнавая и не узнавая его. – Какое имя было у царя Полуночи?
Два разноцветных глаза. Отметины давней сделки. Два имени…
– Нерад.
Коса Колхата была отравлена, но все же это не Обличитель. Удар, который мог бы стать смертельным, удалось перенаправить в сторону, и противников отбросило друг от друга.
Дарен попытался подняться, но Колхат оказался быстрее. Торжествуя, он подскочил к колдуну, но вдруг Колхата свалил с ног Лис, выбив у него отравленную косу. Он крикнул Дарену, что все получилось, что колдуны спасены, и в следующий миг его грудь перебил короткий клинок.
Колхат откинул Лиса, еще живого, с клинком в груди, в сторону.
– Все они могли бы жить, если бы ты призвал Рать, – сказал Колхат, насмехаясь. – Мы раздавим вас всех.
И Дарен вскинул руку.
Изумрудные всполохи сдавили Колхата со всех сторон, прижали к земле, размазали так, что остался торчать только кончик черной косы. Жрецов и наемников с силой отбросило волной чистейшего колдовства.
– Мой царь, – едва слышно прошептал Лис.
Дарен сел рядом с ним и улыбнулся ему. Едва заметной, настоящей своей улыбкой, которая больше отразилась в глазах, чем на губах.
– Встретимся в другом мире, мой друг.
– Не торопись, мой царь…
Дарен сотворил над рыжим колдуном обрядовый знак, провожая его в последний путь.
Кровь Колхата впиталась в землю, смешиваясь с кровью других сраженных жрецов, наемников, колдунов… Земля задрожала.
– О нет…
Из-за облаков потянулись терновые ветви. Они хлынули, как дождь, сметая все на своем пути, опутывая каждого, кто стоял на земле.
Царя Святобории, жрецов, Мечевластителя. Всех, кроме Дарена.
Он стоял посреди терновника, и я увидела, как из зеленого чудского глаза Дарена вытекла слеза, смешиваясь с кровью.
Он смотрел на то, как Чудова Рать, стоокая тьма, обволакивает Нзир.
Людей заживо утягивало на Ту Сторону…
Алые небеса схлопнулись передо мной, а перед глазами все еще стояли Дарен и Чудова Рать. В ушах все еще раздавался гул сражения, и я, окончательно раздавленная, осела на окровавленные камни.
30. И прошлое снова вскипает в крови
В эти самые мгновения Нзир-Налабах поглощала воля злобного божества, стирая все, что мы так усердно строили.
Многие из тех, кого я знала, пали в битве.
Их лица тоже проплывали передо мной.
Сиирелл превратился в схронник, как и Линдозеро.
Как и все Светлолесье. Как и весь Срединный мир.
– Что ж, колдунья, дальше игра будет простой, – прошептал Ворон. – Ты выполнишь свою часть сделки, и мы отправимся в Нзир-Налабах, где я наконец заберу жизнь Дарена, а затем мы с Чудовой Ратью поглотим Срединный Мир.
Я встала и сделала шаг в кровавую реку. Она почти как Ангмала. Я вспомнила свое испытание – отсюда мне тоже не выбраться иной.
Но семь шагов дались легко. Кровь Ворона приняла меня, обволакивая темным, душным потоком. Река выглядела почти черной, и, когда я погрузила в нее ладони, они также потемнели. Теперь я знала, кто проводил меня ко дну Ангмалы. Тот, кто уже был на Изнанке.
Рубцы на запястьях походили на два рта, готовых припасть к источнику.
Пора с этим заканчивать. Сложив ладони лодочкой, я зачерпнула кровь Ворона и поднесла к губам.
Ворон сам говорил, что способности Дарена сильнее сил любого колдуна. Если созвучие еще что-то значит…
– Дарен, – прошептала я. – Приди.
Может, его уже нет. Может, Ворон уже поглотил его согласно условиям их сделки…
Ужасный царь Полуночи. Великий царь Полуденный.
Теперь я молилась ему, словно богу. Единственному богу, в которого еще верила. И который мог меня услышать.
«Боги отнимают имя, когда заключаешь с ними сделку».
Дарен говорил мне про силу истинного имени. И теперь я, возможно, единственная, кто знает его истинное имя, во всем Срединном мире.
Нерад.
Я изо всех сил звала его, пытаясь сосредоточиться на шуме ветра, на биении моего Дара. Ты услышишь меня, Полуденный царь! Пусть весь мир обернется ужасным сном, но ты услышишь меня!
Кровь коснулась моих губ, когда я выдохнула:
– НЕРАД!
Его голос был тих и далек, словно эхо.
«Ты…»
– Колдунья! – прогремели небеса. – Ты согласилась стать частью моей Рати! Ты не сможешь уйти!
– Я обещала, что ступлю в твою реку и моих губ коснется кровь. И исполнила обещанное.
Воды кровавой реки вспенились, обещая увлечь меня с головой.
– Ложь!!!
– Нет, – улыбнулась я, открывая глаза. – Это колдовской обмен, конечно же.
Алые небеса прорезала золотая струна – тонкая дорога, что лежала в землях Садов Души и Изнанки. Я ухватилась за нее прежде, чем кровавая река накрыла меня с головой…
Миг, и я полетела к Изнанке.
Если на пути, ведущем в Нижний мир, у Ангмалы были омуты, где течение стоит, это наверняка очень походило на болота Линдозера. Здесь, посреди чахлых берез, вздохов теней и стонов неупокоенных колдунов, поднимались испарения гнилостного пара, точно дыхание медленно умирающего божества.
Альдан бежал по знакомым местам. Болото, плохо схваченное морозцем, прыгало под ногами. Вот, он снова здесь. Вернулся домой, хотя дома больше нет, а все, кто знал его ребенком, уже мертвы, и даже почти не осталось тех, кто помнил его травником.
Зима почти не тронула проклятое место. Зато теней неупокойников стало больше: они слонялись тут, безутешно стучась в двери своих прежних домов.
Идя мимо развалин родного города, Альдан как никогда тосковал по тем вечерам, когда жизнь в Линдозере шла своим чередом, а сам он еще верил во что-то и точно знал, что нужно делать, чтобы помочь захворавшим горожанам.
Если бы он сразу, еще в Ночь Папоротника, согласился пройти на Изнанку!
Не было бы всего этого.
Теперь же над миром истекала кровью Червоточина и мертвые встали из своих схронников. Они не сразу заметили его, а заметив, побрели следом.
Так они все и пришли к поляне старухи-чуди.
Она была уже там, ожидая его. Длинные пальцы тянулись к глазам, а безгубый рот ощерился в плотоядной усмешке.
– Молодой княж, – проскрипела она. – Час настал.
Блеснула каменная крышка колодца. Ярко-синий… Цвет голубого летнего неба. Синева. Это было последнее, что он увидел, прежде чем пальцы старухи легли ему на глаза.
Я очнулась в саду. И первым, что увидела, оказалось небо, треснувшее и разошедшееся от края до края. Червоточина превратилась в огромную кровавую пасть, нависшую над Срединным миром.
Скорее! Тело, как будто чужое и непослушное, с трудом отвечало на мои попытки встать, но Дар, все такой же яростный, разгонял по жилам кровь. Если я здесь, значит, Альдан отправился в Линдозеро и попросил лешего отнести меня сюда.
Мне виделись стены, затянутые инеем и терновником. Зима снова сковала Нзир-Налабах, только на этот раз она уступала власти Нижнего мира. Терновник оплел обледеневшие деревья, но вместо снега сверху сыпался прах, а холод уступил чувству бесприютной пустоты – вот все, что осталось здесь реальным.
Нзир опустел, будто и не было этих месяцев, будто и не было того времени, когда в башнях горели светцы, а колдуны, следуя древним обрядам, возрождали потаенную дикую жизнь Светлолесья.
Я спустилась к площадке перед Главной башней и замерла. Потусторонний холод пробежал по спине, хотя мой Дар по-прежнему наполнял тело жаром.
Чудова Рать заняла Нзир. Его палаты, покои, трапезную, переходы и жилые башни. Их смутные очертания напоминали замершие во времени тени. Что они делали здесь? Ходили сквозь зеркала, тянули руки к книгам, листали их, танцевали, скользя в неровном малиновом свете, и, наконец, плакали, забившись в самые темные углы.
Я скользила мимо них, не поднимая взгляд и стараясь не скрипеть половицами. Казалось, стоит встретиться с кем-то взглядом, как пробудится в них тот алчный голод, ради которого они отдали себя Ворону и стали безумными палачами.
А пока что Нзир помогал мне. Чудова Рать, завороженная его таинствами, не обращала на меня внимания.
Нзир-Налабах сопротивлялся Нижнему миру.
Но где же живые? Где же те, кого я знала?
Червоточина в небе двигалась, как живая, и с нее вниз текла густая черная смоль. Только сейчас я увидела, что она разъела холм с идолами, новую священную рощу и все идолы на нем.
Но не это заставило меня закричать от ужаса. Подняв взгляд, я заметила в огромном нутре Червоточины нечто такое, от чего меня едва тут же не вырвало.
В воронке крутились тысячи людей, душ, животных… Всех их утянуло туда, в чудовщную пасть Нижнего мира, что прежде дышала чудской силой, а теперь посмела сожрать их.
– Крылатая!
Но ее идол тоже был повержен и даже хуже. Его разъело и отнесло к Ангмале, которая стала такой же красной, как и кровавая река Ворона в мороке. Не было ни замковой чуди, ни колдунов, ни теней, лишь аспиды – здоровый и раненый – громко кричали, вспарывая своими острыми телами кровавое поднебесье. Будто они в состоянии его зашить. Как будто можно все исправить.
– Дарен! – позвала я. – Нерад! Где ты?
Но никто не отзывался.
Если Ворон убьет Дарена, сделка завершится. Если Ворон убьет Дарена, то Ворон-Странник окончательно воплотится в Срединном мире. А игла станет просто орудием власти над Ратью.
Жертва Альдана окажется напрасной.
Я должна как-то остановить Ворона. Как-то задержать его…
Понимая, как мало у нас осталось времени, я бросилась через сад к Древу.
И Дар во мне полыхал. Жилы горели жаждой, умоляя пустить по ним колдовской сок. Серый город молчал, снежный прах летел в лицо, залеплял глаза, и я отчаянно бежала вперед, по существу не зная, что сделать, и заставляя гоняться по телу кровь, чтобы не остановиться, не застыть, чтобы почувствовать себя живой и настоящей. Казалось, стоит замереть, как меня настигнет бездонное молчание каменного города, поглотит, утащит во тьму, из которой нет возврата. И это было страшнее, чем то гулкое небытие, к которому я лишь раз прикоснулась в битве за Печать и которое миновала ценой нити своей жизни и милостью Крылатой, позволившей мне погрузиться в воды небесной реки. Это был Шепот и вечная жизнь раба у Ворона-Странника.