Алафира хмыкнула. Все молчали, не мешая ему прикасаться к, вобщем-то, чародейской святыне. Он и прежде различал по запахам содержимое кувшинчиков и горшочков, но только сейчас вдруг осознал, что ему всегда помогало чутье. Дар… Дар Ворона.
И Альдан замер.
– Ты чего? – спросил его Минт.
– Знаете, я тут понял… – Он подбирал слова, стараясь облечь смутное озарение в верные слова. – Неважно, от Ворона наши способности или еще откуда. Дар и чутье сами по себе не плохи. Важно, с какой целью их используешь.
Тишина.
– Что? Вы не согласны? – растерялся Альдан.
– Я просто не думала, что услышу что-нибудь подобное от жреца, – сказала Алафира.
– Ты же сказала, что многое застала на своем веку, – укоризненно протянул он.
– Теперь уже почти все. – Альдан мог поклясться, что лекарка смахивает скупую слезу.
Вдруг кто-то поставил рядом с ним горшок с родниковой водой.
– Давай, – Лесёна коснулась его руки своей горячей рукой с чешуей. – Это должен быть ты. Верни Линдозеро.
К горлу подкатил комок. Альдан отвернулся, продолжая хватать с полок нужные плошки.
Он не прислушивался к тому, что происходило за спиной; кажется, Лада говорила про монетный указ Дарена. Обсуждение выходило громким, и не сразу он понял, что Лесёна все еще стоит рядом.
– Как ты? – тихо спросил он.
– Я… не знаю.
Горечь в ее голосе была чем-то новым. Он успел убедиться, что в Нзире Дарен был божеством, и, что уж говорить, Альдан собственными глазами видел, как обожали его в Линдозере, но кем он был для Лесёны, до сих пор оставалось для него загадкой.
И теперь, слыша ее голос, чувствуя изменения, понял, что многим. Пусть она и сама в этом не признавалась.
Как лекарь, Альдан видел, что иногда больной отрицает очевидное до самого конца… до тех пор, пока болезнь не станет необратимой.
Почему она сопротивляется?
Неужели из-за него?
Она взяла его руку в свою, а другой провела по щеке, невесомо касаясь ленты. Альдан не знал, с каким выражением она смотрит на него, но надеялся, что не с жалостью.
– Не надо. – Он отстранился. Она отдернула руку. – Помнишь, ты говорила, что нам нужно узнать друг друга?
– Помню, – тихо отозвалась она.
– Так вот, сначала ты… узнай себя.
Он отвернулся и замолчал, сохраняя остатки гордости.
– Кстати, Лесёна, – окликнул колдунью Минт. – Чуть не забыл… Тебе письмо из Ардонии.
– Что? Мне?
– Тут написано, что от твоей бабушки.
Но колдунью явно не обрадовала эта новость.
– Не думаю, что это правда, – призналась она. – Только если какие-то не в меру ушлые придворные разнюхали о моем прошлом и решили провернуть свой маленький дворцовый переворот. Разберусь с ними позже. Сначала – дела Нзира.
– Хорошо, что ты так мыслишь, – вдруг сказала Алафира. – Была еще одна причина, по которой Совет собрался до обряда проводов. Когда мы простимся с нашим царем, у Нзира должен быть новый.
– Разве Совета недостаточно?
– Дарен оставил повеление. Вскрыть при Совете. – Она развернула свиток. – Он написал, что если ты согласна, то должна стать следующей царицей Нзир-Налабаха.
Лесёна судорожно вздохнула. Альдану показалось, что она вот-вот разрыдается. Он стиснул кувшин… Но колдунья перевела дух и сказала:
– Нет.
– Такова воля Дарена, – сказала Алафира. Минт и Лада согласились с ней.
– Мы все тоже получили распоряжения от него.
Похоже, Дарен готовился покинуть Срединный мир и позаботился даже о том, чтобы оставить достаточное количество распоряжений. Его хитрость вновь перехитрила всех!
– Нет! – в голосе Лесёны слышались новые, угрожающие нотки.
– Нет?
– Почему? – Минт был явно удивлен.
А вот Альдан – нет. Он хорошо понимал, как тяжело примириться с царской ношей. Тем более когда тебе не оставили выбора.
– Я не гожусь в правительницы, – бросила Лесёна с горечью. – Лучше отпустите меня на поиски Крылатой.
Она развернулась и первой покинула лечебницу. Следом за ней в молчании вышли и остальные. Царёг тоже исчез.
У Альдана в руках исходил жаром готовый отвар. Придется пропустить обряд проводов.
Может, и к лучшему.
Колдуны-ученики и наставники спустили все разрушенные идолы в Ангмалу, и там же, на берегу, лежало тело царя Нзир-Налабаха.
Дарену надлежало уйти в прошлое вместе со всеми старыми богами.
А я не могла заставить себя смотреть туда.
Он и так чудился мне всюду. Он был в стенах этих палат, в каждой нити. Ветер, воющий в вышине, доносил мне его голос, шум листвы рассказывал о том, что все, что прежде было мечтами, обернулось страшным сном. Раньше мечты о том, чтобы вернуть Полуденного царя, пленяли меня, теперь же они казались жестокой шуткой.
И долгожданная правда говорила со мной письмом, мертвыми рунами, не оставляя возможности ответить.
Так значит, наш удел – стать орудиями в игре богов.
Вот почему мне вернули Дар, вот почему я жила.
Жила, чтобы разорвать связь между Дареном и Вороном.
Я искала его в легендах, хитросплетениях колдовских чар, на запутанных дорогах Светлолесья… в своих неверных воспоминаниях и чувствах.
И он ускользал от меня на каждой из них. Прячась за личинами, созданными для него другими.
Ждал меня.
Но шел к поцелую, как на плаху.
А я сделала то, ради чего пришла в Нзир-Налабах, но возненавидела себя и свою долю.
– Почтим же деяния и память царя Нзир-Налабаха! – запела Алафира.
Отталкивая, он желал защитить меня от Ворона. Если бы Ворон знал про силу нашей связи, он никогда бы не открыл мне истинное имя царя Полуночи.
И я бы никогда не спаслась из плена.
Никогда бы не убила Дарена.
Слезы потекли сами собой.
Его письмо словно воткнуло мне в грудь невидимый кол, и я должна была как-то с этим жить. Каждый день. Каждый день, в котором не будет его.
Пение колдуний слилось с шумом реки. Я вытерла слезы. Нужно держаться… Колдуны смотрят. Минт с Ладой стояли рядом. Минт хмурился, глядя на заходящее солнце, и то подчеркивало морщины, рано проступившие на молодом лице. Но Лада держала его за руку, и усталость казалась на его лице умиротворенной.
Колдуньи выплетали руны перехода. Над телом Дарена поднялась серебристая дымка.
Я сжала зубы, бросая последний взгляд. А хотелось кричать. Хотелось броситься к нему, взлететь следом… Нет, взреветь на весь Срединный мир сотнями невысказанных слов.
Нити кружили вокруг рук колдуний, и в тот миг, когда они выткали руну, замыкающую обряд перехода, на грудь Дарена опустилась черная птица. Она разинула клюв, и на влажном птичьем языке лежало живое человеческое лицо …
Я застыла. Окаменела.
– Слишком много крови отдал ты мне, царь, – вдруг раздался Шепот Ворона. – И теперь ты – мой.
Серебряная дымка трепыхнулась в резко сомкнутом клюве, а потом – быстрый миг! – Ворон единым мигом ударился о тело Дарена.
Я не могла пошевелиться, хотя всюду уже слышались крики. Кто-то побежал в ужасе, что повторится нападение Рати, кто-то толкался, создавая щитовые заклятья.
Тело Дарена покрывалось копотью, пока не стало полностью черным.
Рывок – и вот он поднялся со своего ложа, как с каменного гнезда.
Еще рывок.
Взмыл в воздух, раскрыв черные крылья…
И исчез.
Все произошло настолько быстро, что никто не успел ничего сделать.
Все были словно околдованы этим ужасным видением.
Я шла по городу, как в тумане, меж оживающих стен Второго Круга, мимо суетливой чуди, мимо криков и споров. Те, кто видел Ворона, носились и кричали, но те, кто все пропустил, не могли поверить. Одни думали, что Дарен покинул Срединный мир, как подобает царю, и за ним явилась Крылатая. Кто-то уверял, что Дарен восстал из мертвых.
Я знала только одно – Ворон украл у Дарена последнюю милость. Покой.
И одним ходом снова столкнул наш мир к пропасти.
Ворон будет идти в своей цели, пока не сотрет все границы между мирами, пока не поработит нас всех, пока не осчастливит всех участью рабов.
Я шла, пока не оказалась перед башней Крыльев.
Медленно-медленно, ступенька за ступенькой, поднялась на самую вершину.
Где меня уже ждали.
Три колдуньи, Ханзи, Велена и Алафира, стояли на крыше. На плече у Ханзи сидела ящерица. У Велены уже хорошо проглядывался округлившийся живот. Одной рукой она ласково придерживала его, а другой держала венец Нзир-Налабаха.
Как в давным-давно прочитанных таблицах, перед глазами стояли трое: дева, матерь и старуха. Сестры-колдуньи. Ветер трепал мои волосы, я чувствовала его неистовство и гнев города на своих плечах. Я медленно опустилась на колени, покоряясь своей доле.
Это будет нелегко.
Дыши, путник! Живи, путник! Стань тем, кто ты есть, путник!
Проходи, путник! Нагой садись на дощатый пол, склоняй голову, принимай дары. Заведут хоровод сестры, будут касаться тебя руками, каждая будет что-то шептать, травами да цветами посыпать, глиной да пеплом голову окроплять.
Ханзи, Велена, а затем и Алафира коснулись меня по очереди. Каждая оставила свою метку: ледяная листва Ханзи, молоко и мед от Велены, пепел трав Алафиры.
И восстанешь ты новый, не тот, кто был, отныне страха не ведающий, и выйдешь на крылечко, да как падешь в мох болотный, да и примет он тебя. Глубоко-глубоко просочишься в недра земляные, словно зернышко, и взрастешь к небу стройным деревом.
Отныне лес – дом твой.
– Лесёна, колдунья Пути Превращения! Отныне вверяем тебе Нзир-Налабах, город колдовской, встань и правь нами!
Холодный, жесткий венец обхватил мою голову. Город, торжественный и дикий, суетливый и одинокий, колдовской и всеобщий, принял меня как свою правительницу.
Я поднялась и подошла к краю крыши.
– Слава царице Лесёне! – воскликнули колдуньи. – Царица-аспид!
Шаг… и еще. Я шла дальше, туда, где кончаются все известные опоры, туда, где только пропасть и вера. Ветер нес мои крылья. Дальше – только лететь.