– И кто соседка?
– Есть два варианта: заглянуть в мусорное ведро, там наверняка валяется использованный презерватив, работа сложная, вам придется обойти всех женщин детородного возраста в подъезде. Или даже дома. Можно упростить задачу, обратившись к консьержке, она подскажет, кому выдавала сегодня опросник. Вариант второй: просмотрите все видеозаписи в личном архиве Сипайлова, думаю, он снимал своих женщин на камеру.
– Может, просто снять отпечатки пальцев? – спросила Парфентьева, с чувством наигранного превосходства глядя на Холмского.
– Делайте, что хотите, а мне пора!
Он свое прокукарекал, и, если рассвет не наступит, в этом его вины не будет.
Холмский ушел, со спокойной душой умыв руки, Парфентьева даже не стала его останавливать. Утром он сменился, вернулся домой, огород и банька привели его в чувство совершеннейшего душевного равновесия.
Он уже совершенно забыл о вчерашней встрече с Парфентьевой, собирался выкушать свои законные двести граммов, и вдруг раздался звонок. Товарищ капитан юстиции Парфентьева собственной персоной. Стоит у калитки, бордовой «Мазды» на заднем плане не видно. Без машины пришла. Туда, где угощают.
Холмский впустил Парфентьеву во двор, она улыбнулась, открыла папку и торжественно вручила ему почетную грамоту – за подписью начальника следственного отдела. Не велика птица, но и за это спасибо.
– За неоценимую помощь в раскрытии неочевидного тяжкого преступления! – Парфентьева смотрела на него, как будто собиралась расцеловать.
Не поцеловала, но в дом прошла, окинула взглядом комнату, стол, на котором уже красовался запотевший графинчик. Телевизор включен, хоккейный матч, второй период.
– В записи хоккей? – усаживаясь, спросила Парфентьева.
– Прямой эфир. – Холмский кивком указал на экран.
– А Сипайлов больше в записи смотрел.
– Чужое видео или свое?
Холмский глянул на портрет жены, достал из серванта чистую рюмку – для гостьи. В конце концов, ему интересно знать, чем закончилась вчерашняя история.
– И свое тоже… Сипайлов удалил все записи, но в облаке кое-что сохранилось.
– Нехорошо в чужих облаках копаться, – улыбнулся Холмский.
– Работа у нас такая… Заставили Сипайлова запись удалить. Он удалил, только это его не спасло.
– От кого?
– От соседа. Микулин Валерий Андреевич. Жена ему пожаловалось на то, что Сипайлов снял ее голую на камеру.
– Пожаловалась? Мужу?!
Холмский наполнил рюмки, Парфентьева восприняла это как должное.
– После того как он узнал о ее похождениях, – усмехнулась Парфентьева.
– Ну, это меняет дело, а то я, грешным делом, подумал.
– Не надо грешным делом думать. Грешным делом Сипайлов думал. Где он сейчас?
– Микулин застрелил?
– Приставил пистолет к горлу, заставил сесть в кресло… Даже ни разу не ударил Сипайлова, ни одного синяка, только пулевое отверстие…
– Через жену на мужа вышли?
– Через жену. Сняли скриншоты с видео, показали соседям, они опознали Микулину. А до этого сняли пальчики ее мужа, Микулин не судим, не привлекался, по дактилоскопическим базам не проходил. Мы бы на него и не вышли, если бы списали труп Сипайлова на самоубийство… Почетную грамоту можно повесить отдельно. Так, чтобы свободное место осталось… Или больше не будете помогать следствию? – по-доброму, но все-таки провокационно спросила Парфентьева.
– Будем. За это и выпьем!
Водка пошла легко, в охотку, в какой-то момент Холмский вдруг понял, что на своей норме не остановится. Пришлось жать на тормоза. Парфентьевой наливал по полной, а себе по чуть-чуть. Но и эта хитрость не сработала. Он приняла на грудь свои двести капель, а Парфентьева хотела еще.
– Если бы ты знал, Илья Геннадьевич, как давно я не расслаблялась! – И взгляд у нее повело, и голос.
Похоже, она давно не пила так много.
– А не с кем! И некогда! – ответила женщина.
– А я сутки через трое.
– А по двести?
– Тоже сутки через трое.
– И в одиночку?
– Почему в одиночку? – Холмский кивком указал на портрет Риты.
– Я знаю, когда умерла твоя жена. Пора свыкнуться.
– Я свыкся. Просто продолжаю жить в одном с ней измерении. И мне хорошо.
– Бывает и лучше.
– Без Риты лучше не будет.
– А давай попробуем! Наливай!
Холмский налил только ей.
– А себе?
Он покачал головой.
– Норма?
– На святое не покушаюсь, – отшутился он.
– А знаешь, у меня тоже норма!.. А то еще подумаешь… – Парфентьева на мгновение задумалась. – А ты подумаешь!
Зыркнула на него, поднялась, заказала такси. Останавливать он ее не стал и получил за это. Парфентьева не удержалась и назвала его на прощание старым занудой. Хорошо, что не старпером.
Лето в самом разгаре, причем в самом прямом смысле, солнце раскаленное, воздух горячий, земля сухая, даже птички смолкли от такой жары. На кладбище самая настоящая гробовая тишина. А Рита все улыбается – с фотографии на памятнике. И Холмский мог улыбнуться ей в ответ – с чистой совестью. Третьего дня мог надраться в хлам с чужой женщиной, соблазны перед ним стояли в полный рост, но не поддался он. Вчера Парфентьева, хвала небу, не приходила. А сегодня он бодрый как огурчик принес на могилу свежих цветов, выращенных покойной женой через его руки. Рита улыбается, она довольна.
Место у нее хорошее, на окраине кладбища, но на холме с видом на реку, место сухое, даже после долгих проливных дождей вода не стоит. Места много, на всю семью, если что, хватит. Но сыновьям еще рано, а он уже морально готов. И сегодня на могилку к жене пришел как к себе домой. Памятник недорогой, не жалко будет его снести и поставить новый, один на двоих. Денег на особом счету достаточно, на целый мемориал хватит…
Мертвая тишина на кладбище. И тоска не хватала за горло при мысли, что когда-нибудь эта тишина станет вечной. Холмский боялся только одного: вдруг так все сложится, что его похоронят не здесь. Как могли похоронить Ларису Ядрышеву.
Зазвонил телефон. На дисплее высветилось: «Товарищ капитан юстиции».
– Только не подумай ничего, – глянув на жену, сказал Холмский.
И ответил на звонок. Мало ли, вдруг на врача скорой помощи Холмского поступила жалоба, и требуется его личное присутствие. По работе жалоба могла поступить. Или даже дело уголовное завести, на прошлой смене больной умер – по дороге в больницу. В принципе, его можно было спасти, возможно, следственный комитет усмотрел врачебную ошибку.
Парфентьева сухо поздоровалась, спросила, где находится Холмский, ответил, что он на кладбище.
– Так это недалеко. От нашего покойника… Убийство у нас, не могли бы подъехать, свежим глазом, так сказать, глянуть.
– Ну, если вы этого желаете.
Не хотел Холмский никуда ехать, но и ломаться не стал. Терпеть не мог он такие ситуации, в которых мужчина набивает себе цену, а женщина его уламывает. Тем более что Парфентьева звонила ему из машины, возможно, она еще только направлялась к месту преступления. Еще не знала, сможет ли она обойтись без него, но уже хотела опереться на крепкое мужское плечо. Льстило Холмскому это или нет, но в путь он отправился без промедления.
Перекресток улицы Выездной и дороги на поселок Путевой действительно находился недалеко от кладбища, времени Холмский не терял, но все же приехал позже следственно-оперативной группы, которая прибыла в полном составе. Судмедэксперт, криминалист, оперативники, патрульно-постовая служба, даже кинолог с собакой; Холмский почувствовал себя пятым колесом в телеге. Все специалисты своего дела, все настроены решительно, а он кто такой? И какие у него полномочия?
Но к Парфентьевой он все-таки подошел, она описывала место происшествия, авторучка бодро бегала по бумаге. Дело серьезное, важное, и она сама это понимала, и криминалист, и судмедэксперт, который осматривал тело парня с несколькими ножевыми ранениями.
Труп лежал на берегу реки. Парень в одних трусах, волосы уже сухие, в момент убийства, скорее всего, были мокрыми после купания. А место совсем не приспособлено для купания, неподалеку песчаный пляж, здесь же сплошь трава и берег обрывистый. Перепад высот небольшой, около метра, но все равно в воду заходить неудобно. А нырять нельзя: мелко. И камни. Потому не так уж и много желающих здесь искупаться и позагорать. Но тропинка от перекрестка сюда тянется. Только тропинка, на машине к этому месту не подъехать. Все машины стоят за овражком, через который перекинуто бревно, достаточно толстое, чтобы по нему ходить. Оперативник в той стороне и ходил, что-то искал. Возможно, нож, которым был убит несчастный.
– Бестолково удары наносились… – обращаясь к Парфентьевой, сказал судмедэксперт.
Заметив Холмского, Олег Теплов ему кивнул. Знали они друг друга, пересекались в больнице, в морге. Знакомство шапочное, ни к чему не обязывающее, но тем не менее.
Удары действительно наносились хаотично, в живот нож вошел полностью, а в грудь лезвие глубоко проникнуть не смогло, застряло между ребер. Видно, убийца решил больше не бить в грудь, ударил в пах, несколько раз пробив мочевой пузырь. Судя по следам крови на траве, потерпевший умер не сразу. А убийца исчез. На берегу только один комплект вещей, шорты, футболка, кроссовки, все разбросано, криминалист уже осматривает их.
Но куда исчез убийца? Уходил он по тропинке через мост – к дороге. Именно туда собака и повела кинолога. Холмский, когда шел к месту происшествия, видел, как они перешли по бревну и свернули с одной на другую тропинку, которая вела через подлесок вдоль реки в сторону от города. Судя по состоянию трупа, с момента убийства прошло два-три часа, но убийца был весь в крови, а это сильный запаховый след. Но кинолог возвращался к месту убийства, опустив голову. А собака, опустив хвост. Потеряли они след.
– Через крапиву, гад, ушел. А Немец мой крапиву не любит, – оправдывался кинолог, молодой человек с непослушными волосами соломенного цвета.