У Холмского была собака, восточноевропейская овчарка, умерла в прошлом году. Он и хотел завести щенка, но так и не решился, на сутки на работу, с собой собаку не возьмешь, а соседей напрягать не хотелось. Да и не желал он больше никого терять. А охрана ему не нужна… В общем, его Айва крапивы не боялась, могла свободно лежать в ней. Но это особенности организма, многие собаки крапиву на дух не переносят, еще и обжигаются.
– Наверное, немного крапивы? – спросил криминалист.
Он пожимал плечами, с высоты своего роста глядя на одежду покойника. Ничего не нашел: ни документов, ни банковских карточек, ни хотя бы какого-нибудь завалящего чека из магазина. Только деньги, мятые купюры, тысячная, несколько соток и еще монеты. Все.
– Да нет, густые заросли…
– Нарочно в крапиву пошел, чтобы со следа сбить? – деловито спросила Парфентьева.
– Ну, может быть, – неуверенно пожал плечами кинолог.
– Не всякая собака боится крапивы, – сказал Холмский.
Криминалист отреагировал сразу.
– Простите, а вы кто? – спросил он, глянув на Холмского поверх очков, и смахнул рукой пот со лба.
Молодой, немногим за тридцать, но уже лысый и полный, жара давалась ему нелегко. Мясистый нос, толстые щеки, двойной подбородок, а шея и без того мясистая. Не красавец, но на Парфентьеву поглядывал. Нравилась она ему. А он ей нет.
– Это со мной, – сказал Парфентьева.
Даже глянув на криминалиста, она, казалось, не заметила его.
– Холмский Илья Геннадьевич, легенда скорой помощи! – и в шутку, и всерьез сказал Теплов.
– А зачем нам скорая помощь? – Криминалист выпятил толстую нижнюю губу, недовольно глядя на Парфентьеву.
Похоже, он знал, зачем здесь Холмский. Уже наслышан.
– Мы и сами со всем справляемся. Преступник наследил, есть отпечаток голой ноги на глине. – Криминалист обращался к Парфентьевой, как будто оправдывался перед ней.
– Что, и папиллярный узор отпечатался? – оживилась она.
– Насчет узора не знаю, но шрам там хорошо отпечатался. Шрам на подушечке большого пальца… – Криминалист склонился над трупом и спустя время с радостью сообщил, торжествующе глянув на Холмского: – А у нашего покойника такого шрама нет!
Из всего этого Холмский понял только одно: ему нужно уходить.
Странная какая-то парочка приходила сюда купаться. Погибший – обычный парень без особых примет, татуировка змеи, обвившей плечо, не в счет, сейчас таких наколок у каждого второго. Шрам от аппендицита тоже не примета. Лицо разве что дурашливое. Вернее, выражение лица. Человек умирал от ножевых ран, истекал кровью, но при этом никаких страданий на лице, как будто под кайфом находился. Следов от уколов на руках нет, на ногах тоже. Если есть, Теплов найдет, скажет Парфентьевой. А криминалист уже сделал открытие – шрам на подушке большого пальца уже примета для идентификации. И нож рано или поздно найдется. И сам преступник. Отработают связи покойного, выйдут на него. В общем, Холмский понял, что зря приехал. Да и сама Парфентьева поняла, что погорячилась. И слова не сказала ему, когда увидела, что он уходит.
Холмский хотел сесть в машину, но перед глазами встало лицо покойного. И почему-то захотелось получить ответ на вопросы, а действительно, почему убийца рванул через крапиву в лес, куда глаза глядят? Почему его не пугала боль?
Времени с момента убийства прошло немало, преступник уже далеко, собака сошла с дистанции, а оперативники даже не пытаются идти по следу. Один все что-то ищет, а другой к пляжу пошел, где много людей. Ищут мужчину, который обнаружил труп, позвонил в полицию, но ждать, когда подъедут, не стал.
Холмский вышел к перекрестку, остановился, глянул по сторонам. Откуда появилась странная парочка? Ехали вдвоем на такси, на попутной машине, решили искупаться, остановились и спустились к реке? А почему остановились именно здесь, когда метров двести проехать, и будет нормальный пляж?
Может, и не было никакой машины, парни шли пешком. От поселка Путевой. Шли-шли, сворачивать не стали, прямым ходом к реке – через овражек по бревну. Берег плохой, парни разделись, один другого толкнул на камни. Хотел пошутить, а получил ножом в живот.
Удары наносились хаотично, потерпевший умер, не успев испугаться, убийца ушел через заросли крапивы. Продолжив путь, Холмский очень скоро понял причину такого бесстрашия.
Сначала он заметил примятую траву у обочины. С левой стороны, если идти от Путевого. Видно, путники сделали привал. А заодно сделали себе прививку от энцефалитного клеща. Четыре прививки. Судя по вмятинам на траве, отдыхали два человека. Значит, по две упаковки таблеток на брата.
В траве Холмский нашел целых четыре упаковки лекарства. И все пустые. Здесь же валялись распотрошенные блистеры. Восемьдесят таблеток на двоих. Теперь Холмский все понимал.
Появление оперативника не застало его врасплох, он даже не остановился, продолжал шарить глазами в траве.
– Нашли что-то? – спросил рослый парень с широким лицом и близко посаженными к переносице глазами.
Льняная рубаха навыпуск, призванная прикрывать пистолет в кобуре на поясе, светлые джинсы, кроссовки, походка легкая, упругая.
– Лекарства и чек из аптеки… Аптека номер девять, поселок Путевой, четыре упаковки…
Холмский озвучил название лекарства.
– Что-то знакомое, – задумался парень.
– Противовирусный препарат, профилактика гриппа и клещевого энцефалита вирусной этиологии. Трава здесь высокая, клещи, энцефалит, – усмехнулся Холмский. – Но, думаю, по две упаковки на брата – слишком много.
Он протянул оперу и чек, и одну из упаковок.
– Зачем им столько?
– В больших количествах этот препарат вызывает эйфорию, расслабленность, красочные галлюцинации, некие ощущения отрыва от собственного тела. Затем страх, паника. Дальше рвота, тошнота, слабость, боли в животе. Не исключается летальный исход.
– В аптеке, говорите, закупились… Надо бы съездить.
– Вам видней.
– А вы тот самый Холмский? – спросил опер и сам как будто испугался собственного вопроса.
– Какой такой?
– Ладно, вы давайте здесь, а я туда и обратно.
Оперативник повернул к своей машине и очень скоро перешел на спортивный шаг. В аптеке видеонаблюдение, снять портрет предполагаемого преступника не проблема, главное, поскорее добраться до камеры. И желательно быть там первым, чтобы ни с кем затем не делиться лаврами.
Холмский о лаврах как-то не думал. Его больше беспокоила заключительная часть собственного прогноза. Тошнота и рвота – это цветочки, ягодки – остановка сердца и дыхания.
Кинолог возился со своей Немкой, потерял след, но не особо расстроился. В жизни ведь всякое бывает. Холмский свернул на тропинку, которая вела в заросли крапивы. Если этот марш-бросок закончится ничем, ничего страшного не случится.
На пути действительно попались заросли крапивы, но Холмский благополучно их обошел. А на развилке двух тропинок остановился: куда идти дальше? Внимание привлекла валяющаяся на земле футболка со следами крови на ней и рвотных масс.
Очень скоро Холмский нашел и окровавленные брюки. Причем вместе с владельцем. Рыжеволосый парень с широким носом и толстыми губами лежал на траве, свернувшись калачиком. От него невыносимо воняло дерьмом и блевотиной. Оказывается, его не только вырвало, он еще и сходил под себя.
Пульс слабый, дыхание едва угадывалось, парень спал, потихоньку умирая. И здесь он уже давно, крапивные ожоги успели сойти. Активированный уголь давать поздно, сейчас это все равно, что мертвому делать припарки. Промывание желудка Холмский сделать ему не мог. Но недалеко дорога, телефон под рукой.
И Парфентьевой он позвонил, но во вторую очередь. Как это ни странно, скорая ее опередила. Больного уже грузили на носилки, когда она подошла к месту.
– И что это значит? – спросила она, не без удовлетворения глядя на пятна крови на брюках подозреваемого.
Выживет преступник или нет, это уже не важно, главное, убийство все равно будет раскрыто. И снова товарищ капитан юстиции Парфентьева будет на белом коне. Возможно, ее даже повысят или в должности, или в звании, а может, и в том и другом.
– А то и значит, что опасные вещества зло. Даже если они аптечные.
Экипаж состоял из женщин и одного мужчины-водителя. Холмский помог уложить больного на носилки, помог загрузить в машину, сам не поехал, потому что единственное свободное место занял старший лейтенант патрульно-постовой службы. Взял подозреваемого под охрану.
На смерть слетаются вороны. И мухи. А над лицом покойной девушки кружила пчела, прилетела вторая. Лицо у девушки в крови, шутка ли – упасть на асфальт с высоты многоэтажного дома, но дело не в этом. Рядом на клумбе цветы, но пчел почему-то больше интересуют девичьи губы.
Девушка упала на правую руку, сломала ее и вывихнула в плечевом суставе. Правая рука в таком положении, как если бы она лежала на животе, но тело лежит на боку. И рука за спиной – вытянутая по всей длине. Рубашка светлая расстегнута наполовину, бюстгальтера под ней нет, виднелся сосок груди, и Холмский прикрыл его. Джинсы, на ноге одна тапочка. На штанине след – или от талька, или от рассыпчатой пудры. Глаза накрашены, на нижнем веке след от кисточки, неудачно ткнули, осталось пятнышко туши. И губы накрашены. Но вряд ли девушка наводила красоту перед смертью. Собираясь покончить с жизнью, она бы надела белое или даже подвенечное платье, а здесь рубашка на голую грудь. И босые ноги, на пятках пыль с полов.
Рубашка с коротким рукавом, следов от уколов на локтевых сгибах не видно, но это не показатель. Девушка могла наглотаться запрещенных веществ, на памяти у Холмского как раз свежий пример имеется.
Из какого окна выпала девушка, не ясно, двенадцать этажей, все окна закрыты, никто не выглядывает. Может, кто-то что-то и видел, но с этим вопросом пусть разбирается полиция. А правоохранителей пока не видно, скорая подъехала быстрей, это слегка поднимает настроение. Над плинтусом жизни.