Упала девушка с большой высоты, этаж десятый, не меньше, смартфон рядом валяется – вдребезги. Сумочки при ней нет, в карманах брюк и рубашки, похоже, пусто. Один карман оторван, задний, на джинсах. Оторван начисто. Из-под штанины выглядывала татуировка – хвост ящерки, но вряд ли наколка поможет установить личность. А полицейские уже рядом, Холмский увидел, как с улицы во двор сворачивает патрульная машина. Это хорошо. Утро, семь часов сорок две минуты, для воскресного дня время раннее, а зевак хватает. Покойница лежала на асфальте между домом и палисадником, забор железный по колено высотой, естественное, можно сказать, ограждение.
Скорую вызвала женщина, которая сейчас перегораживала узкий проход к отмостке, крупная голова, широкие скулы, тяжелый подбородок, короткая стрижка, серьги в виде колец в ушах, губы и глаза подкрашены. Футболка, джинсы, кроссовки, большая женская сумка с потрепанным ремешком, брелок от машины из кармашка торчит. Ничего подозрительного. Ехать куда-то женщина собралась, вышла из подъезда, увидела разбившуюся девушку, вызвала скорую и полицию, стоит, ждет. С полицией объясниться надо. Лия ей уже все высказала. Действительно, если девушка мертва, зачем скорую вызывать?..
Рядом с женщиной мужчина, явно не знакомый с ней, высокий, костлявый, нездоровый цвет лица, выбрит гладко, до синевы, на подбородке свежий порез от бритвы, заклеенный газетным обрывком. Клетчатая рубашка явно несвежая, дешевые спортивные брюки, коленки вроде бы не оттопыренные, но на боковине след от извести. А может, от пудры. Также внимание привлекла девушка с прыщавым, сильно напудренным лицом. Губы ярко накрашены, глаза, рубашка с длинным рукавом, а размер – две такие девушки влезть могут, такие же широкие черные брюки, но здесь свободного места практически нет: ноги толстые. Кеды на босу ногу, один шнурок развязан.
Кеды на босу ногу могли бы вызвать подозрение, но рядом стоял парень, джинсы «подстреленные», кроссовки, носков не видно. Может, это мода сейчас такая молодежная, обувь на босу ногу надевать. У этого шнурки завязаны.
Парень среднего роста, лицо широкое, щеки пухлые, нос маленький, вздернутый, брови пышные, в уголках губ что-то блеснуло, возможно, языком только что по этому месту провел. Поло в полоску, спортивные брюки, мелкие светлые пятнышки на штанине сразу под карманом, что-то просыпалось. И на поло крошки, но уже органического происхождения, неаккуратно парень ел, видно, торопился. И губы у него в чем-то, заелся. И этот любитель поесть тоже подозрительный. Все подозрительные. Холмский усмехнулся под нос, не надоело в сыщика играть?
Зазвонил разбитый вдребезги телефон. Поворачиваясь к трупу, Холмский заметил, как повела бровью прыщавая девушка, удивление выразила. Зато пышнобровый парень и ухом не повел, стоит, лицо постное, взгляд сонный. Но если ему не интересно, зачем он здесь? Может, пока еще только просыпается.
А ночь он, похоже, провел бурную, с утра не брился, лицо помято, круги под глазами. За тридцать ему, вторая стадия молодости, когда мужчина может пьянствовать всю ночь, и утром это будет заметно. Это на первой стадии после ночных возлияний утром будешь выглядеть как огурчик. На третьей можно вообще не пить, но утром будешь выглядеть как с бодуна. А если еще делать хорошую мину при плохой игре, то плохо будешь выглядеть вдвойне. Холмскому показалось, что парень всего лишь пытается изображать невозмутимость, хотя на душе кошки скребут.
Сначала подъехала патрульно-постовая служба, не успели сотрудники выставить оцепление, как появилась Парфентьева. Холмский и не хотел ей звонить, но товарищ капитан юстиции сумела навязать ему долгосрочный договор. Если на вызове подозрительный труп, он звонит ей. Труп явно криминальный, но полиция может выслать своего следователя или даже дознавателя, чтобы списать все на суицид.
Направляясь к Парфентьевой, Холмский проходил мимо пухлощекого, снова заметил подозрительный блеск над губой. Что-то липкое там, причем вокруг всего рта, возможно, сгущенка. А как еще объяснить интерес, который проявляла к нему пчела? Пока единственная пчела, она кружила у него над головой, парень только что от нее отмахнулся.
– И снова здравствуйте! – Парфентьева смотрела на Холмского с легким недовольством.
Позавчера он не остался, отправил убийцу в больницу, а сам уехал домой. И даже не намекнул, что ждет Парфентьеву в гости. А она, похоже, ждала, когда пригласит. И сегодня, возможно, будет ждать. Сегодня и у него, и у нее выходной, шашлыки можно организовать, баньку. И как ей объяснить, что ему это не нужно? Интересно, но не нужно.
– Что скажешь?
Парфентьева перевела взгляд на окна, под которыми лежал труп. Из одного, на пятом этаже, выглядывала кучерявая женщина, видно, только-только сняла бигуди. Парфентьева посмотрела на нее.
– Вряд ли, – покачал головой Холмский. – Девушка упала минимум с десятого этажа.
– И откуда, неясно?
– Никто не говорил. Опрашивать надо.
Пухлощекий стоял рядом, старательно изображая безучастность и невозмутимость, но Холмский чувствовал, что парень с жадностью слушает разговор. Но в то же время прыщавая девушка слушала их с не меньшим интересом и не скрывала этого.
– Опросим.
Пухлощекий, подозрительно глянув на Парфентьеву, повернул к подъезду. Но уйти не смог. Откуда-то появилась молодая женщина с розовым чемоданчиком, который она катила за собой на колесиках.
– Глеб! – позвала она.
Парень дернулся, как будто пчела все-таки его ужалила, резко повернулся к женщине, одетой по-походному. Ветровка, удобные джинсы с накладными карманами, кроссовки. На голове модно повязанная косынка, солнцезащитные очки. Лицо загорелое, но это, скорее, следы пребывания у реки или озера. Морской загар, он немного другой.
– А я звоню тебе, звоню! – сказала женщина, взяв пухлощекого Глеба под руку.
– Так украли у меня телефон, в магазине дернули.
Холмскому показалось, что объяснение прозвучало нарочито громко – для ушей Парфентьевой.
И еще ему показалось, что пухлощекий не хочет вести жену домой. Он суетливо шарил рукой по карманам, возможно, в поисках обручального кольца, которое он зачем-то снял с руки.
Кольца он не нашел, но забрал у жены чемоданчик.
– Лена, ты, может, в магазин сходишь, а то в доме шаром покати… А я завтрак пока приготовлю!
Глеб явно искал повод спровадить жену хотя бы ненадолго. Холмский счел своим долгом избавить его от метаний. Правда – лучший для этого способ.
– А из чего вы завтрак приготовите, если в доме шаром покати? – вмешался он.
– Э-э, а вам какое дело? – Глеб попытался изобразить возмущение, но вид при этом он имел бледный.
– Что у вас на губах, мед или сгущенка? – спросил Холмский. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – С кем вы завтракали?
– Это не ваше дело!
– Это мое дело! – Парфентьева раскрыла свои корочки.
– Следственный комитет, – сказал за нее Холмский. – Но присутствие следователя пока неофициальное, у вас еще есть возможность чистосердечно во всем признаться… Это же ваш телефон лежит возле убитой девушки? Это с вашим телефоном она вывалилась из окна?
– Не знаю ничего! – бледный как полотно мотнул головой Глеб.
– А если знаешь? – Жена в сердцах стукнула мужа по плечу.
Ей стало душно, она стала снимать косынку.
– Да я понятия не имею, о чем разговор!
– Когда надевают рубашку, застегивать ее обычно начинают сверху, – напористо проговорил Холмский. – Если застегнуть наполовину, нижние пуговицы остаются незастегнутыми. С девушки перед тем, как она разбилась, рубашку снимали. Перед тем как она выпала из окна. Но перед этим ее также раздевали… Почему вы не вернули ей лифчик?
– Какой лифчик! Не знаю ничего! – не сдавался пухлощекий.
– У вас на губах сгущенка, у нее на лице что-то сладкое. У вас пудра на брюках, и у нее пудра на джинсах… Да что я такое говорю! – спохватился Холмский. – Сейчас мы пройдем к вам домой…
– А я вас не пущу! – Парень готов был, казалось, расплакаться от обиды.
Так старательно разыгрывал безучастность в надежде улучить момент и похитить свой же телефон из-под носа у врача скорой помощи.
– Как это не пустите? – ахнула Парфентьева.
– Даю вам подсказку, Глеб! – усмехнулся Холмский. – И последний шанс на явку с повинной! У пострадавшей оторван карман на джинсах, оторвали его только что, нитки еще остались… Ну!
– Так это я оторвал! Оксана открыла окно и сразу вниз, я понять ничего не успел. Хотел остановить, но зацепился за карман. Карман оторвался, а она вниз…
– А лифчик где? – Женщина подняла руку, чтобы влепить мужу пощечину.
Но Парфентьева предусмотрительно взяла ее за руку.
– Почему Оксана выпрыгнула из окна? – спросила она.
– Ну, я могу сказать… – Глеб натурально захныкал, глядя на Парфентьеву.
Он умолял убрать жену с глаз долой. А сделать это совсем не трудно, посадить его в патрульную машину и увезти в отдел. Но Холмский обещал явку с повинной и чистосердечное признание. Он, конечно, не следователь, и не ему решать, но все же рано сажать парня в машину. Холмский взял его за руку, отвел в сторонку, а Парфентьева обратилась к молоденькому лейтенанту и попросила его придержать жену подозреваемого. Сама же подошла к Холмскому.
– Понимаете, Кирюха слил мне ролик с двадцать пятым кадром! – зачастил Глеб.
– С чем?! – Холмский не мог поверить своим ушам.
Всем уже давно известно, что двадцать пятый кадр чистой воды вымысел, сопряженный с мошенничеством.
– Кирюха говорил, что работает! Показываешь девушке ролик, девушка возбуждается, и ты делаешь с ней… В смысле, я делаю…
– Получалось?
– В том-то и дело, что нет! Ни разу! А вчера случайно с Оксаной пересеклись, ну, я показал ей. И знаете, сработало!.. Была такая ночь!.. – громким шепотом с оглядкой на жену проговорил Глеб. – А утром Оксана все! Домой, говорит, пойду! Стоит, красится, я подошел, она меня оттолкнула… банка с пудрой упала… Жена меня убьет!