– А если знает? – коварно улыбнулся Травников.
– Нет.
– А вдруг?.. Может, у них роман?.. И ты узнала!
– Ну тебя к черту!
– Я, пожалуй, пойду.
Холмский сделал все, что мог, даже звезду с чьего-то погона нашел. Больше он ничем следствию помочь не может. А участвовать в травле Державина он не собирался. И тем более подсиживать его. Сегодня Лида злится на ухажера из-за чего-то, завтра они помирятся, а ему закатывать. Если он сейчас раскатает губу. Да и не хочет он больше связываться с Парфентьевой. В одиночестве лучше… Наверное…
Третью неделю нет дождей, так, спрыснет немного ночью, а к обеду все высохнет. Даже вскопанная лопатой земля сухая, но на пашне хотя бы следы обуви останутся, а с пожухлой травы считать их могла только собака. Но с момента убийства прошло не меньше десяти часов, запах успел выветриться. К тому же убийца не оставил после себя ничего, даже орудие убийства забрал. Или утопил в клозете, за которым преступник и скрылся. И тем не менее повзрослевший Немец смог определить направление, в котором исчез убийца. Ткнулся носом в дверь дощатого нужника, затем, обогнув кабинку, вывел кинолога к пролому в межевом заборе. Дальше заброшенный участок с бесхозным домом, улица, но след оборвался гораздо раньше. Впрочем, с заданного направления кинолог не свернул, вышел на улицу, осмотрелся, поделился наблюдениями.
– Проулок глухой, думаю, машина там стояла, – докладывал кинолог.
– Что за грунт? – деловито спросил Веперев. – Протектор считать можно.
– Да нет, гравий там, укатан хорошо.
– Камер, конечно, нет, – мрачно усмехнулась Парфентьева.
– Да там жизни нет, весь квартал под снос. Всех почти переселили… И этого тоже!
Кинолог смутился от собственной шутки, отдающей цинизмом.
Бомжеватого вида мужчина лежал на тропинке, ведущей от дощатой кабинки к дому. Поднялся ночью в трусах и майке, набросил плащ, влез в резиновые сапоги, сходил в нужник, вышел, видимо, застегивая плащ на ходу, шел неторопливо, убийца легко нагнал его и тюкнул топором по темечку. Обухом топора ударил, но сразу насмерть, бедняга даже не мучился. Даже сигарету из руки не выпустил, так в пальцах у него и истлела.
Мужчина жил один, никто его не хватился, только в середине дня сосед случайно увидел лежащее на участке тело, вызвал полицию. Холмский уже вернулся со смены, сел обедать, когда позвонила Лида. Что-то не клеилось у них там с Державиным, но пока что их отношения ограничивались добровольно-служебным сотрудничеством.
– Не этого, а Крошникова Севастьяна Тимофеевича, – что-то записывая в свой блокнот, сухо заметила Парфентьева.
– А Крошников тоже подлежал переселению? – с живым интересом спросил Веперев.
– Ну, наверное, – пожал плечами кинолог.
– Может, не хотел переселяться?
– Ищешь мотив, Юрий Сергеевич? – не отрывая глаз от блокнота, спросила Парфентьева.
Собака подошла к Вепереву, обнюхала ногу и, подняв голову, как будто возмущенно посмотрела ему в глаза. Видимо, не понравился ей запах криминалиста, который уже успел побывать в зловонном клозете.
– Ищу, но не найду. Ума не приложу, кому понадобилось убивать этого, э-э… Крошникова Севастьяна Тимофеевича.
Веперев хотел назвать потерпевшего ничтожеством, но не решился. И Немца он захотел погладить, но пес отошел от него и лег у ног хозяина в ожидании, так сказать, дальнейших распоряжений.
– Я, конечно, не специалист, – сказал Холмский, разглядывая татуировку на внешней стороне кисти. Восходящее солнце, шесть лучей, надпись «Север». – Но, похоже, у него лагерная наколка.
– На Севере срок мотал, шесть лучей – шесть лет срока, – кивнул Веперев.
– Знал я одного товарища из этих мест, татуировка эта не простая, нужно быть очень уважаемым человеком, чтобы ее наколоть.
– По-разному бывает… Татуировка старая, других нет, я так понимаю, Крошников давно уже не сидел. Вряд ли это привет из зоны, – пожал плечами Веперев.
– Ну да, – кивнул Холмский.
И снова он ничего не находил, ну, татуировка, ну, сигарета и слегка обожженные пальцы. В доме тоже ничего особенного. Дом старый, обстановка убогая, но следов попойки нет, на столе относительно чисто, бутылки по углам не громоздятся. Не похоже, что собутыльники Крошникова пристукнули.
– А убийство спланированное, – сказал Веперев. – Если преступник уехал на машине. И следов практически не оставил…
– Следы могли остаться на его брюках. – Холмский смотрел на забор, через который ушел убийца. – Репейник там, семена могли налипнуть.
– Семена уже не найти. Часов десять с момента убийства прошло.
Веперев не сомневался в этом, но брюки свои взглядом окинул. Холмский это заметил. Как заметил и то, что брюки чистые. И обувь блестит.
– Мне через этот репейник идти, – перехватив его взгляд, сказал Веперев. – А это такая дрянь, прицепится, замучаешься отдирать.
– А где там у нас машина стояла? – спросил Холмский, обращаясь к кинологу.
Пройтись нужно по следам убийцы, вдруг на глаза попадется что-то ну очень интересное.
– Куда собрался? – спросила Парфентьева, продолжая писать.
– Так, прогуляюсь. Топор поищу.
– Топор в сортире, чует мое сердце.
– Мое молчит, – покачал головой Холмский.
– Потому что тебе в сортир не лезть, – совсем не весело улыбнулся Веперев. – Или попробуешь?
– В другой жизни.
Топор Холмский оставил уполномоченным лицам, а сам осмотрел место рядом с туалетом, где мог находиться преступник, но притоптанная им трава уже приподнялась: столько времени прошло. Через пролом в заборе пробрался на соседний участок и там нахватал колючек. По пути к дому внимательно смотрел себе под ноги, но надежда что-либо найти оказалась тщетной – преступник не оставил после себя никаких следов. Кроме запаха. Но Холмский не собака, для него это не след.
Квартал готовился под снос и застройку давно, новые дома здесь не ставили, старые уже опустели, на улице безлюдно. И все же преступник не стал рисковать, возможно, он действительно поставил машину в укромное место, на которое указал кинолог. Холмский обследовал стоянку, но, увы, ничего не обнаружил. «Бычки» старые, обрывки бумаг, железки, деревяшки, но ничего свежего. И от протектора след не читается. Если Веперев и снимет что-то, какой от этого будет толк? Ушел преступник, ищи теперь ветра в поле.
К месту преступления Холмский вернулся в обход, с одной улицы свернув на другую, а затем на параллельную. Парфентьева заполняла протокол, вид грустный.
– Ну что? – с надеждой спросила она.
– Ничего.
– Странный преступник, даже имя свое на кабинке сортира не накорябал, – не без сарказма сказал Веперев.
– Очень смешно! – зыркнула на него Парфентьева.
– Если преступник действует грамотно, его никакой доктор Холмс не раскусит.
– У меня дома все удобства, – сказал Холмский. – Но на улице туалет есть. Как-то с канализацией долго не мог справиться, труба так забилась… Во двор до ветру ходил. Днем. А ночью на ведро. Чтобы из дома не выходить. И многие так делают.
– Но не все. Крошников так не делал, – пожал плечами Веперев.
– Крошников во двор ночью выходил. Потому что большой любитель покурить. Выходил и нужду справить, и покурить. Преступник это знал. Кто такой Крошников, как он живет, все о нем знал.
– Будем искать преступника через его знакомых. Но это уже без вас, доктор Холмс! – съязвил Веперев.
– Юрий Сергеевич, вы топор нашли? – в том же тоне спросила Парфентьева.
– А толку? Ну, найдем? Что это изменит? Пальчиков там точно не будет.
– Топор отсюда могли взять.
Холмский смотрел на колоду в окружении наколотых дров. Совсем недавно рубили, колода есть, а топора в ней нет. Холмский мог бы осмотреть место, но Веперев не оставит это без внимания и посмеется, если он не сможет найти автограф преступника на колоде.
– И что это нам дает? – спросила Парфентьева.
– В черепе глубокая рана, – невесело сказал Холмский. – Возможно, и не топором ударили, а колуном.
– Это не результат, Холмский, – ожидаемо усмехнулся Веперев. – Это вихревые токи. Чувствительные, но бесполезные.
– Я не знаю, какие это токи, но топор нужно найти! – Парфентьева выразительно глянула на него.
Но Веперев как будто не услышал ее.
– Я, например, установил, что преступник, стрелявший в Ефремцеву, пытался скрыть свой рост.
Веперев сначала вытянул правую руку на всю длину, а затем согнул ее посередине. Показал, как преступник держал пистолет, нажимая на спуск.
– Пуля под углом вошла. Угол небольшой, но я его высчитал. Макет делал, измерение проводил… И что это нам дает?
– Ну, рост преступника ты все равно установить не смог, – качнула головой Парфентьева.
– От ста восьмидесяти до ста девяносто.
– А если погрешность применить, то от ста семидесяти и выше.
– Метр семьдесят отменяется! – мотнул головой Веперев.
– А в нашем случае какой рост у преступника?
– Это зависит от длины орудия убийства.
– А где орудие убийства?
Этот вопрос Веперев пропустил мимо ушей.
– Думаю, преступник был не ниже ста восьмидесяти сантиметров.
– Еще что думаешь?
– Орудие убийства – предположительно топор. Ранее применялось для рубки дров… Ефремцеву же застрелили из револьвера системы «Наган», ранее это оружие применялось для убийства некоего гражданина Федюнина. В Москве. Как оно оказалось у нас, понятия не имею.
– Это вихревые токи, Юрий Сергеевич, – передразнивая Веперева, сказала Лида. – Чувствительные, но бесполезные.
– Так именно это я и хочу сказать!..
– Зачем ты хочешь это сказать?.. Доктора Холмса достаешь? Он тебе ничего плохого не сделал!.. Топор нашел?
Веперев глянул на Парфентьеву глазами брошенной собаки, вздохнул, но направился не к нужнику, а в дом. Все правильно, там тоже много работы.
– Раскудахтался! – тихо, сквозь зубы проговорила она. – Как петух перед курицей… Я что, на курицу похожа?