– По Зиновьевой нет, – честно признался Державин. – А по делу Крошникова есть, ко мне приезжал брат моей… э-э, бывшей жены… Хочет, чтобы мы с Эллой возобновили отношения, ну это не важно…
– Сейчас все важно!
– По делу Ефремцева алиби нет, я был дома один, подтвердить это никто не может. Но я не убивал!
– На этом и остановимся. И будем искать доказательства. Или вашей вины, товарищ подполковник, или еще кого-то… Или кто-то не согласен! – Парфентьева резко глянула на Веперева.
– А я что?.. Лично я не сомневаюсь в том, что товарищ подполковник ни при чем.
Парфентьева кивнула, соглашаясь с ним. Скользкий он, этот жук, но, похоже, Веперев действительно принял сторону Державина.
Парфентьева сомневалась в невиновности Державина, но резких выводов делать не торопилась. И согласилась не доводить дело до вышестоящего начальства. И Веперев согласился. Хотел бы знать Холмский, как он поведет себя дальше.
Затрудненное дыхание, учащенное сердцебиение на фоне низкого давления, головная боль, слабость, тошнота. Кожа больного сама по себе нездорово-землистого цвета, но слизистая полости рта обрела интенсивно-алый окрас.
– Да все нормально, доктор, сходил прос… – Мужчина кашлянул в кулак, заговорщицки глянув на Холмского. – В общем, все путем!
– Судорог нет?
– Да какие судороги? Съел, наверное, что-то.
– Что?
– Да не знаю, яичницу с утра ел.
– А варенье?
Налицо отравление парами цианидов, но скорую вызвали на дом, а не на вредное производство. Откуда здесь цианиды? Разве что из вишневых и яблочных косточек в просроченном варенье.
– Нет, варенья не ел, мед ел!
Мужчина немолодой, за пятьдесят, не совсем приятной внешности, неряшливый, но незапущенный. И быт налажен, и спортивные брюки вполне приличные на вид, коленки не оттянуты. Футболка чистая, глаженая, на руке лагерная татуировка, знакомое солнце и надпись «Север». У Крошникова такая же была, как будто одна рука накалывала.
– Тошнит?
Холмский дал выпить больному «Регидрон», а Лия ввела пятипроцентный раствор глюкозы, призванный связывать яды, превращая их в безопасные для организма соединения. Но этого всего мало.
– Собирайтесь, Дмитрий Антонович, едем в больницу.
– Да нормально же все, говорю! – мотнул головой Насонов.
– Нормально будет, когда судороги начнутся. А потом паралич. Хорошо, если умрете, а если нет? Будете лежать, под себя ходить.
– Да? Ну мне собраться надо.
– У вас есть две минуты.
– Две минуты мало, жена на работе…
– Где жена работает?
– На фабрике.
– Случайно, не на фабрике нейлоновых изделий?
– А вы откуда знаете?
– Для производства нейлона используется адипонитрил. Слышали о таком?
– Да нет. – Насонов отвел взгляд.
– Значит, просто нюхали.
– Что я нюхал?
– Адипонитрил, производная от цианистого водорода. Или синильной кислоты… Из бутылочки нюхали?
– Из бутылочки я пью. Иногда… Сегодня вот не выпил, поэтому и отравился… Ясно, доктор? Так и запиши, не выпил и отравился! А никакого апидоникрила у меня нет.
– Адипонитрила.
– Тем более!.. Все, никуда я не еду!
– Ваше право!
Холмский взял с больного расписку об отказе в госпитализации и, не прощаясь, спустился к машине. Оттуда и позвонил Парфентьевой, ответила она ему сообщением: «Я на совещании».
«А совещание кто ведет?» – вступил в переписку он.
«Державин».
«А кто его подставил, мы так и не выяснили… Есть информация», – напечатал Холмский.
В ответ Парфентьева позвонила.
– Я только что с вызова, больной с подозрением на отравление цианидами. Я спросил, где он хранит, э-э, синильную кислоту, он отказался от госпитализации. Как пить дать, от цианидов избавляться будет.
– Ответственность за хранение ядовитых веществ законодательством не установлена… Но если с целью сбыта… – задумалась Парфентьева.
– Какой сбыт? Насонов сейчас цианид в канализацию сольет, ты хоть представляешь, что может быть?
– Я звоню в полицию. И сама выезжаю.
– Жду!
Холмский имел полное право оставаться на месте до тех пор, пока существует угроза жизни и здоровья населению. Включая самого Насонова.
Холмский не ошибся, Насонов действительно слил адипонитрил в канализацию и при этом снова отравился ядовитыми парами. Дверь в квартиру он открыл сам, а в машину его спускали на носилках.
– Ну ты и придурок, Митя! – сказал Холмский, когда машина сорвалась с места.
Рядом с ним находилась Парфентьева и полицейский из патрульно-постовой службы.
– А предупредить не мог? – в состоянии, близком к обмороку, спросил Насонов.
– Да я сразу и не подумал, что ты до такого додумаешься! Мало надышался? Еще захотел?
– Жить буду?
– Будешь. Только что это будет за жизнь при отбывании пожизненного срока?
– Почему на пожизненного?
– А ты посуди сам, сначала убивают женщину выстрелом из пистолета. Затем убивают мужчину топором по голове. Затем снова женщину, ее душат предположительно шелковым шнурком… Или чем?
– Я откуда знаю?
– Итак, пистолет, топор, удавка, следующее на очереди убийство цианидом чего-нибудь… Для чего тебе нужен был адипонитрил?
– Да просто жена принесла.
– Тараканов травить?
– Да нет.
– Людей?
– Да нет!.. Не собирался я никого травить!
– А дружка своего Крошникова за что убил?
– Крошникова?! Кроху?! Я? Так это его топором по голове?
– А ты знаешь, что его топором по голове?
– Ну так он же мой кореш… Я и на похоронах его был.
– Еще кто на его похоронах был?
– Ну кто, всех называть?
– Кому ты говорил, что Крошников один живет. И по ночам в сортир ходит.
– Кому я мог такое говорить?
– Ты знал, что Крошников не ходит на ведро?
– Ну, я знал… Он еще в зоне говорил, что никогда на ведро ходить не будет. Потому что это не свобода. А в сортир ночью ходить да, свобода! Дождь, снег, жара, мороз – все свобода… Так, постойте, а я кому-то это говорил?
– Кому?
– Ну, кому… Мент у меня один знакомый, мы с ним как-то разговорились, я и сказал, что такое свобода. И Кроху в пример привел. До ветру по ночам ходит, переселяться не хочет… Ну да, было дело! – ожил Насонов.
– Что за мент?
– Ну кто у вас там пальчики снимает? Эксперт-криминалист, да?
– Кто именно?
– Юра его зовут. Веперев Юра. Старший брат у него, у него Кабан кличка была. Потому что вепрь.
– А для кого ты адипонитрил держал? – спросил Холмский, выразительно глядя на Парфентьеву.
– Ну так Юра и попросил, он знал, что Валюха достать может. Для химических реакций, сказал, нужно, у него же там лаборатория.
– Лаборатория, – кивнула Лида, не сводя глаз с Холмского.
– Поверить не могу, – сказал он.
– Это ведь он колпачок мог поднять и под Зиновьеву бросить.
– И мозоль у него на пальце раздавлена была. Знаешь чем? Удавкой… Сейчас-то этот след сошел.
– И Немец возле него как-то странно крутился… – дополнила Парфентьева.
– И колючки он у себя на ногах искал.
– А на Ефремцевой его знобило, за чаем пошел. Понял, что натворил… Ему бы остановиться.
– А чай под утро заварил. С запрещенными веществами всю ночь работал, – вспомнил Холмский.
Странностей в поведении Веперева хватало, но только сейчас чаша весов «против» перевесила «за». Только сейчас Холмский смог поверить в то, что Веперев убийца.
– Ты был в его лаборатории? – спросила Парфентьева. – Там ведь отдельный выход. Никто не видел, как Веперев уходил убивать.
– Крошникова он из дома убивать ходил.
– Интересно, откуда у него засвеченный револьвер взялся? Ладно бы отсюда, а то из Москвы.
– Ну так у него и надо бы спросить.
– О чем это вы? – едва живой, спросил Насонов.
– Когда ты должен передать Вепереву яд? – спросил Холмский.
– Он пока не торопит.
– Что выбираешь, срок или сотрудничество? – Парфентьева строго глянула на больного.
– Сотрудничество.
Насонова доставили в больницу, Холмский передал его на руки врачам. Больного уже уложили на каталку, когда он догадался спросить.
– А ты не звонил Вепереву, не говорил, что яд придется вылить?
– Звонил, – закрывая глаза, пробормотал Насонов.
Парфентьева стояла у машины, приложив телефон к уху.
– Случайно, не Вепереву звонишь?
– Державину.
– Вепереву позвони. Может, он уже в бегах. Насонов ему звонил, сказал, что им может заинтересоваться полиция.
Парфентьева позвонила Вепереву, телефон не отвечал. Тогда она позвонила специалисту, который в течение нескольких секунд установил местонахождение заблокированного телефона.
– А ты прав, уходит зверь!.. Уже из города выехал, на Каланчевку идет, можем перехватить! – Парфентьева выразительно указала на машину скорой помощи.
– Сомневаюсь, что так можно! – покачал головой Холмский.
Но в грязь лицом перед Парфентьевой не ударил. Впрочем, далеко ехать не пришлось. Веперев зачем-то повернул назад, и его машина попалась на пути еще в черте города. Пришлось разворачиваться, останавливать ее. Для устрашения сирену включили на полную мощь.
Веперев вышел из машины с таким видом, как будто появление Парфентьевой стало для него полной неожиданностью.
– Лидия Максимовна, с каких это пор вы меня преследуете? Да еще на скорой помощи!
– А вы хотели, чтобы я вас преследовала?
– Я хотел, чтобы вы в меня влюбились! – кивнул Веперев.
Он улыбался, пытаясь держать хорошую мину, но на Холмского смотрел настороженно. И сержант с автоматом заметно его напрягал.
– Ну так признался бы мне в любви, а ты за косички дергать!
– Тебя, за косички?
– Ефремцеву… Прядь волос у нее вырвали.
– Это не я.
– Ну да, не ты… Стрелять ты умеешь, твое начальство это оценит. Давай пройдем в отдел, получишь зачет.
– Что-то не понимаю твоего юмора, Лидия Максимовна.
– А я не понимаю, зачем ты ваньку валяешь, Кабан? Так вас, кажется, Насонов называет?