Связь воскресла только в аэропорту. Долбаный рейс задерживали из-за погоды. Хуй знает на сколько. Сначала взбесило. А когда увидел сообщение, стало похер.
Мама:
Родили! Состояние стабильное. Мальчик – 4100, 53. Поздравляю!!! Позвони, как только сможешь.
Показалось, что рухнул с высоты и глухо ударился грудью о землю. Горло перехватило. В ушах зазвенело. Зарябило в глазах.
Родила. Все нормально. Сын.
Внутри что-то сжалось. Не резко – крайне медленно и дико мощно. Неотвратимо, как гидравлический пресс. Сердце гулко стукнуло о ребра. Потом еще раз. И еще. Я вдохнул, но воздух не сразу зашел.
Живы. Порядок.
Провел по лицу влажной ладонью.
В груди забилось странное ощущение. Не тревога. Но и не радость.
Осознание.
Вдохнул. Выдохнул.
Перечитал сообщение еще раз.
Пошатывало, когда обратился к сидящему рядом товарищу.
– Слышь, а что это за цифры?
Сам никак не мог их обработать.
Буданов скосил взгляд на экран, прищурился.
– Вес и рост.
– Это не мало?
– Это дохрена! – отбил Кислицин.
– Залил так залил, – заржал Буданов.
– Бедная девчонка… Неудивительно, что до кесарево дошло.
– Много ты понимаешь, – отрезал я, засовывая телефон в карман куртки.
– Уж побольше твоего! Папаня…
Поднялся.
– Эй, поздравляем! – крикнули вдогонку.
Не оглядываясь, победно тряхнул сжатым кулаком.
– Сигарет купи!
На это, не сбавляя шага, выкатил фак.
Но сигареты, ясное дело, купил. Куда без них.
[1] Строки из песни «Демобилизация», Сектор газа.
Глава 14. Прилетел домой, как птица…
В аэропорту проторчали еще сутки. Добро на вылет дали только восьмого в обед. К тому моменту собрался уже весь отряд. Вечером были в столице. Там без проволочек перекинулись на поезд. Тридцать часов тяжелого грохота по рельсам, и на рассвете десятого в окнах плацкарта, наконец, замелькали знакомые места – беспокойное море, побитые волнами пляжи и выгоревшие крыши санаториев.
За грудиной вновь что-то дрогнуло. Сжалось крепко, до горла дошло. И понеслась горячая рябь по всему телу.
«Хер гитарного взвода» улетел на родину, на другой конец страны. Не было кому петь. А все равно загремели в башке те самые строки.
Город, и правда, еще спал. Но когда поезд со свистом вкатился между платформами, на перроне бурлила толпа. Смех вперемешку со слезами, крики радости – вот с чем пришлось столкнуться. К товарищам бросались дети самых разных возрастов, висли на шеях заплаканные жены. Как-то не по себе стало… Перехватило очередной нерв. Скрутило под ребрами так, что нахмурился. А тут еще… Отец. Поправив фуражку, двинул навстречу.
Блядь.
Зачем он здесь?
Нахмурился сильнее. Сцепил челюсти. Смял поджатые губы набок.
– Ну что, сын, – выдал с хрипотцой, которая отозвалась внутри меня дрожью. – Вернулся. Не подкачал. Молодец, – весомо хлопнул по плечу. Сжал. – На базу сейчас?
– Так точно. Надо отметиться.
– Все верно, все верно, – приговаривая, еще несколько раз мое плечо сжал. А потом, дернув усами в улыбке, пробасил: – Рад тебя видеть.
– Я тебя тоже.
– Попадешь домой, сбрей бороду, – добавил, скосив взгляд. – Нечего жену пугать. Осетин ты наш.
– А че не цыган? – ухмыльнулся.
– Разговорчики, – буркнул батя, убирая руки за спину.
Положенных две минуты истекли. Сарматский скомандовал грузиться в автобус.
На базе все по регламенту – оформили прибытие, отчитались, ознакомились с новым графиком. И разъехались на три дня.
Дома выкупался по-человечески. Сбрил ненужную растительность. Подстригся. Пробил по морозильнику – еды, привычно, как на осаду. Вытянул пельмени. Пока закипала вода, изучил оставленный Библиотекой список.
Толковая девка, не поспоришь.
Не просто накатала, что купить, а расписала – адреса магазинов, коды товаров, цвета. Чем не спецзадание? Координаты, объект, цели.
Поел, отоспался и на следующее утро взялся за работу.
Купил. Привез. Собрал. День прошел.
Вечером заехала мама.
Не успел открыть дверь, кинулась обнимать.
– Цел? – проверяла, походу.
– Хорош, мам. Все нормально.
– Ну, слава Богу!
Отстранилась, но прежде чем выпустить, еще раз оглядела, будто сверяясь с последними данными.
Через минуту уже занималась уборкой квартиры и воодушевленно делилась сводкой о пацане.
– Щекастый такой! Плечистый! Глазастый! Реснички – ой! Кулачки как у настоящего мужичка. Весь такой – ух! Вылитый ты! Спит хорошо, но ест каждые два часа. Благо, молока у Милы хватает.
У старших братьев по комплекту детей было, но я не помнил, как хоть один из них выглядел при рождении. А потому визуализировать то, что говорила мама – не мог. Честно признаться, мне казалось, что логика в ее словах хромала.
Хмуро, но кивал.
Мать застелила чистое белье и на нашем диване, и в кроватке щекастого. Что-то еще по квартире раскидала, передвинула, поправила.
А потом сунула в руки какие-то справки и скомандовала:
– Завтра в ЗАГС – делать свидетельство. С ним – в ЖЭК, регистрировать.
– Понял, – отбил, не задавая лишних вопросов.
И только на следующий день, стоя перед сотрудницей ЗАГСа, осознал, что пацану нужно имя.
– Ща, секунду… – выдохнул. – Надо свериться с базой.
Отошел в сторону и набрал Библиотеку.
– Алло… – голос глухой, слабый, немного дрожащий.
Я сцепил челюсти, потому что у самого под панцирем что-то затряслось.
– Я в ЗАГСе, – пауза. – Мне имя нужно.
Тишина, будто я звоню со съемок передачи «Кто хочет стать миллионером?» и интересуюсь дикими знаниями.
Фоном раздался рев. Детский. Но мощный, блядь.
По груди разметало какие-то искры.
– Би… – чуть не зарядил.
Как там правильно?..
– Люда?
– Сейчас… – шорохи перебило ее сбивчивое дыхание. – Малыш грудь потерял… Нервничает…
Меня слегка прошибло потом.
Выдохнул. Перехватил телефон поудобнее.
Из динамика доносились возня и тот же рев.
– Ну, тихо, тихо, мой хороший… Все, все… Держи… – голос Библиотеки уставший, но спокойный.
Прежде чем все стихло, под моими ребрами, в районе солнечного сплетения, что-то схлопнулось. По животу жар пошел.
– Проблема устранена, – отчиталась Люда.
Я кивнул, приходя в себя.
– Давай имя.
– Ты сам не хочешь выбрать?
– Не думаю. Вариантов даже нет.
– Ну… Может, Добрыня? Как тебе?
– Он че, прям жирный? – толкнул я слегка настороженно.
– Да нет же! – возмутилась Библиотека не на шутку, аж запыхтела. – Что ты такое говоришь?
– Следующий вариант.
Она посопела.
– Всеволод.
– Сева? Опять же… Если это здоровенный кот…
– Илья? Ярослав? Роман? Данил? Евгений?
– Добро, – остановил этот поток. – Пусть будет Всеволод.
Отключился. Сел заполнять. Через минуту снова звонить пришлось. Тупо, конечно. Забыл отчество Библиотеки.
Кое-как, но порешал все.
Вечером встретился с Жекой. Заглянули в бар. Там подсела какая-то. Тело свое требовало. Три недели в горах, хули. Мне даже пивная кружка эротичной казалась. Но вспомнил, что Библиотека чуть не истекла кровью, и как-то… Отложил, в общем. Тихо посидели и разошлись.
Четырнадцатого к назначенному часу явился на выписку.
Чувствовал себя не к месту. Не зона зачистки, хрен ли. Роддом. И я, как дурак на утреннике, с цветами – мать настояла, мол, обязательно. Отец же, как обычно, устроил показательное выступление – родня, офицерский состав, группа, несколько моих боевых товарищей.
И вся эта толпа, едва я вылез из тачки, разразилась оглушительным гулом.
– Ну что, батя? Готов?
– Молоток парень!
– Мужик!
Втянул воздух. Сцепил зубы. Морда кирпичом, но жар из-под кожи не выгнать.
Первой появилась Библиотека. Бледная, худая… Дубленка болталась. Может, кто и сказал бы, как с креста. А я вдруг вспомнил День Победы. Рожа еще сильнее запылала. Взвилось пламя и за грудиной. По натянутым нервам полетели молнии.
Шагнул к ней. Ткнул в щеку. Молча подал букет.
Когда отступил, дородная медсестра протянула мне синий конверт.
Я напрягся. Только ей, что ли, доверили нести «Добрыню»?
Взял. Куда деваться.
Перехватил, как показывали. Полено шевельнулось, засопело. Живое же. На автомате заглянул внутрь. Мордоворот, конечно. И правда, щекастый. Губы бантиком. Спал и жевал.
Сухо сглотнув, вскинул взгляд на Библиотеку. Она смотрела с уже знакомым мне выражением – смесью смущения и настороженности. Будто ждала, что я как-то отреагирую.
А что я мог сделать?
От груди к горлу поднялось странное давление.
Отвернулся.
Не успел толком выдохнуть, как батя, раскомандовавшись, затолкал в зону с шарами – под шквал бурных поздравлений. Теща в своей шубе вылетела из толпы и понеслась на нас, как медведь, чуть не сбив на хрен с ног.
– Ой, мои хорошие! Ну какие молодцы! Моя девочка! Мой сыночек! – разнеслось на всю улицу. – Внучек! Сладулик! Зефирчик!
Хлопнуло шампанское, ливанула на снег пена. И, блядь, естественно, дал по трубам оркестр.
Гости взорвались одобрением, зазвенели бокалы, понеслись вспышки.
Думал, свадьба – угар.
Ошибался.
Нас с Библиотекой и теперь уже с сыном завертели в разные стороны, заставляя фоткаться со всей толпой.
– С мамой, дедом и тетей Ирой! С мамой и папой! С братьями и их семьями! С дядей и тетей! С группой! С друзьями! А теперь все вместе!
Все смешалось в балаган. Хорошо хоть «Добрыня» дрых.
Потому что дома он нам с порога дал понять, что мы, блядь, ни хрена не знаем, как с ним обращаться.
Глава 15. Родня по юности
Только я положил молодого на диван, он открыл глаза. Недовольство читалось уже в том, как «Добрыня» заморгал, медленно просекая: что-то тут не так. Через секунду насупился. Еще через две попытался пошевелиться, а поняв, что автономности у него пока нет, скривился и выдал такой ор, что даже мои барабанные перепонки, привыкшие к реву вертушки и автоматным очередям, запросили пощады.