Водитель глянул в зеркало заднего вида. Оценил. С заметным почтением кивнул.
– Будет сделано, начальник.
Почти сразу же завелся мотор. В салоне слегка затарахтело, но тронулась машина плавно.
Чернов снял фуражку, двинул плечами и сместился. Просто сел удобнее и расслабился, а мне стало тесно. Сошлись ведь плечами, бедрами.
Будто не в Волге едем. Будто угодила в капкан.
Куда-то подевались муторная сладость «елочки», бензиновые пары, спертый душок дерматина и въевшегося в него табака. Вместо этого всего затянуло знакомым парфюмом и чем-то «своим».
Устыдилась своих мыслей. Задвинула подальше. Но с тем волнением, которое они оставили, справиться не смогла. В груди затрепетало – бурно, с пульсацией, переворотами и отдающим звоном в уши бешеным биением сердца. Часть выплеска разошлась по рукам и отбилась на спину, которую тут же накрыло ознобом. А часть… Скатилась в живот. В самую крайнюю точку. Там завертелось с удвоенной силой и тугой плотностью. И дыхание, которое я так старалась контролировать, сбилось.
Но дернулась не от этого. А от того, что Чернов развернулся и опустил мне на колено ладонь.
Тяжелую. Горячую. Уверенную.
Под ней вспыхнуло. Все до последнего волокна воспламенилось. И понеслись огненные импульсы точеным напряжением по бедру. Выше. Еще выше. Мощными разрядами в сердце. Оно и забило тревогу. А тело, приняв ее, кинуло все резервы на дрожь.
Руслан застыл. Я тоже попыталась.
Смотрела ему в глаза и не шевелилась. Только тряслась сильно.
Освещение менялось в зависимости от того, что миновали – на лицо Чернова то набегала тень, то падал яркий луч.
Я почувствовала, что начала задыхаться. Хоть на ходу из машины выпрыгивай!
Чернов же, как и всегда, четко владел собой. Но взгляд выдавал порядочную степень опьянения.
– Ты не сказал… Про горы… – зашептала, чтобы как-то отвлечь.
Хотя, конечно, не только ради этого. Еще не свыклась с осознанием того ужаса, который ему пришлось пройти. Не перестала проживать свой страх. Вот он здесь, передо мной, а я неспособна отделаться от мысли, что мог бы и не быть.
– Руслан…
Он молчал. Просто смотрел – то в глаза, то на губы. С тем самым намерением, которое разносило меня изнутри безумным тремором – как на цель.
– Я немного удивилась, что тебе звание после учебки дали… Решила, что за хорошую службу… Подумать не могла, что за… За горячую…
Чернов снова промолчал. Вместо этого подался чуть ближе и скользнул ладонью по моей ноге. Я чуть не взвыла. Хватило бы кислорода, вероятно, издала бы именно этот звук. А так только втянула с шоком воздух – резко и шумно, почти со всхлипом.
Он понял.
Сжал мое бедро сильнее, словно бы останавливая себя и… Отвернулся.
До самого дома смотрел либо прямо перед собой, либо в окно. Я же все это время глядела только на него и думала о том, что будет дома.
Но дома меня ждал ад.
Была нужна не я, а просто кто-нибудь. Точно как год назад.
Чернов ушел, а я ночь не спала.
Представляла, как он на кого-то смотрит и, удерживая взгляд, лишает воли. Как касается, напористо целует, вжимает в матрас, дышит в шею, висок, ухо. Как выпускает свои инстинкты. Как разряжается – быстро, мощно, беззвучно. Представляла, пока не истрепала сердце в лохмотья. Наплакалась так, что все тело заболело – голова, грудь, живот, спина и каким-то образом перебитые дрожью руки.
Та проклятая ночь такой длинной была… Как никогда.
К возвращению Чернова, конечно, привела себя в порядок: умылась, заплелась, нормально оделась. Встретила, накормила – все, как всегда.
Но боль-то осталась. Смотрела на него и губы закусывала, потому что грудь в эти моменты с такой силой простреливало, что из тела рвались не только слезы, но и стоны. Вторые сутки с этой болью жила, и уже казалось, что не выживу. А терпеть ведь еще три месяца, минимум.
– Знаю, ты не любишь бухих, – выдал Чернов хмуро. – Но я же не с корешами в подъезде квасил. Был день подразделения. Все пили. И я пил, потому что не пить – значит, проявить неуважение. Так положено.
Говорил фактами. Без эмоций. Без полутонов. С обычным военным размахом, будто командиру рапорт давал.
Но все же… Зачем-то пытался объяснить свою позицию.
Хоть Руслан и неправильно понял, из-за чего меня снова замкнуло.
Слава Богу, что не понял!
В груди защемило с такой силой, что вдруг подумалось странное: обними он сейчас, не оттолкнула бы.
Господи…
Не было никакого смысла во всех чувствах, что я рядом с ним испытывала. Я же это осознавала! Но никак не могла их преодолеть.
– Ну ты что?.. Не надо… Не объясняй… – выдала отрывисто и шумно. Бросившись к Севе, вернулась к сборам. Пальцы дрожали, но я делала вид, что просто спешу. – Я все понимаю.
– Что тогда? – спросил Руслан чуть хрипло. – Говори, как есть.
И меня снова накрыло: за ребрами – искрами, а по плечам и спине – мурашками.
– Ничего… Правда… Просто не высыпаюсь сейчас…
Руки продолжали суету – натянула на сына кофточку, поправила воротник, застегнула все кнопки. А сердце стучало где угодно, но не там, где ему положено быть – в горле, в висках, в злополучном животе, а там ведь и без того безумие творилось. С каждым выданным ударом волнение разносило дальше – то ли вибрациями, то ли эхом, то ли даже током.
– Вернемся, ляжешь, – решил Чернов. – Я побуду с Севой.
Не собиралась так делать. Работы много. Да и уснуть не усну. Но не спорила с ним, лишь бы уже свернуть этот неудобный разговор.
Глава 26. Все это было
Из дома выходили, действуя, как и во всем, слаженно. Обмениваясь одними только взглядами, без слов решали бытовые задачи. Я подержала Севу, пока Руслан натянул кроссовки и накинул кожанку. Он, забрав сына, задержался у двери, пока обувалась и одевалась я.
Когда я схватила сумку с документами и детскими вещами, опять переглянулись. Ничего не забыли? Вместе решили, что взяли все необходимое. Вышли.
Я закрывала квартиру на ключ. Чернов, опять же посматривая в мою сторону, вызывал лифт.
Ехали молча, глядя, как Сева с неутихающим интересом рассматривает движущуюся кабину.
– Внимание, опергруппа на месте. Ответственный командир «Добрыня». Лифт под контролем, – выдал Руслан с юмором, но с тем серьезным лицом и тем суровым голосом, от которых я моментально покрылась мурашками, представляя его самого на задании.
Посмотрел на меня после Севы, как мне показалось, рассчитывая на какой-то отклик с моей стороны. Но я не смогла даже улыбнуться. Сердце снова забилось тяжело и болезненно, разгоняя по телу какие-то партизанские сигналы – зашифрованные, но безумно тревожные.
Чернов двинул челюстями и застыл, будто окаменел на плацу.
А я вдруг поймала мысль, от которой внутри перекосило: как же сильно мне будет не хватать его после развода. Не понимала, когда успела так крепко к нему прикипеть. Но уже чувствовала – очень больно будет отрывать. Слишком глубоко вросли эти корни.
Едва вышли на улицу, Севушка поморщился на солнце. Я неосознанно потянулась с платком, чтобы промокнуть проступившие на его глазах слезы. Рус также машинально притормозил, позволяя мне это сделать.
Всеволод проморгался, поймал меня в фокус и мило заработал губами.
– Парень не промах. Мигом учуял… еду, – хмыкнул Чернов.
– Да я кормила его… Полчаса прошло… – растерянно толкнула я.
Всегда переживала, что сын может быть голоден.
– Он же обжора, – кинул муж. – И у сытого, между прочим, может быть желание… приложиться к сиське.
– Руслан… – выдохнула осуждающе.
Смутилась ужасно. Но так и не поняла, что больше задело: то, как он Севу обжорой назвал, или это грубое и пренебрежительное отношение к женской груди.
К моей груди.
Я и так из-за нее комплексовала.
С молоком она не только стала больше, но и изменила форму. Эти синие вены, крупные соски – ничего привлекательного.
Зачем я об этом думала?
Ответ был прост: все снова из-за Чернова.
Испытывала дикий дискомфорт и жутчайший стыд, когда он попадал на кормление и смотрел при этом не на Севу, а на мою грудь. Понимала ведь, к каким видам привык. Не то чтобы я хотела конкурировать… Просто неприятно было при мысли о неизбежном сравнении, которое будет явно не в мою пользу.
– Садись вперед, – скомандовал Руслан, едва подошли к машине. – Сзади заставлено. Я сумку с формой привез, забыл занести.
Я, естественно, замялась.
Забыл? Он никогда ничего не забывает.
Сидеть рядом с ним – пытка. Но был ли у меня выбор? Нет.
– А вдруг Сева капризничать начнет? – подала негромко, когда Чернов уже устраивал сына в подаренное дедушкой автокресло.
– Он уснет, как только тронемся, – отозвался спокойно. И, вскинув голову, посмотрел на меня поверх крыши. – Всегда засыпает.
Хлестнуло, конечно же. Не только той болью, которую я в себе из-за него взрастила. Но и тем самым пристрелочным взглядом, от которого у меня внутри каждая клетка превращалась в автономный ядерный реактор.
Неосторожно разорвав этот контакт, я поспешила сесть.
Уже в салоне, вытеснив из мыслей все связанное с Черновым, включая и тот факт, что он по сути находится сзади меня, судорожно перевела дух и снова нервно сжалась.
«Слушала» внутри себя марш, с помощью которого Рус часто успокаивал Севу, и потихоньку приходила в себя. Но стоило Чернову занять водительское место, напряжение взлетело до небес.
Двусторонне зафонило раздачами.
Как это останавливать? Ни его, ни меня не учили. Но мы старались. Первые пару минут поездки в салоне было так тихо, будто в засаде сидим. Молчал даже Всеволод.
Потом Руслан едва слышно прочистил горло и, поглядывая в зеркало заднего вида, бросил суховато:
– Что я говорил… Отрубился, как спецназ на выезде – быстро и четко.